'Та самая Аннушка'. Часть вторая: 'Это ничего не значит' - Павел Сергеевич Иевлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сдурела?
— Верь мне, солдат. Я знаю, что делаю!
Глава 20
Пикник на обочине
Многострадальный «кукурузер» стоит в подземном гараже.
— Ты уверена? — спросил я Аннушку. — Может, силовой прорыв? Вон, пистолеты наши на сиденье валяются…
— Не-не, не бери в голову, солдат. Просто поверь мне, ладно?
— Как скажешь. Донка, ты же, если что, сможешь привести меня обратно?
— Не вопрос, служивый, — снисходительно ответила бабуся, — ежели я где была, то всегда туда вернусь. Если, конечно, трезвая. Если пьяненькая, то могу и не вспомнить.
— Доночка, дорогая, — обратилась к ней Аннушка, — ты же помнишь, как мы с тобой познакомились?
— Такое забудешь, — захихикала старушка, — отменно зажгли!
— Думаю, тебе стоит обновить впечатления.
— В смысле?
— Давай, садись, а то эта хрень нас точно подслушивает.
— Доночка ничего не поняла, — жалобно сказала глойти.
— Потом поймёшь, жми давай, пока он не передумал.
Модерновые стальные ворота разъехались в стороны, я нажал на газ, машина выскочила на длинный прямой выезд, и Донка, тяжело вздохнув, выдернула нас в туман Дороги.
— Чего-то она мне сказать хотела, — сказала глойти грустно, — а я не догоняю. Доночка и молодая-то умненькой не была, а теперь ещё и старенькая.
— А как вы с ней познакомились? Может, в этом дело?
— Сейчас, выйдем на зигзаг… Да туда, туда, неужто не видишь? Крути штурвал, рулила!
Я уже почти уверенно вывел машину на смутно прорисовашийся в тумане съезд. Колеса подпрыгнули, мир зажёгся роскошным пламенным закатом над непереносимо красивыми горами.
— Давай передохнём, служивый, — попросила глойти, — там, чуть подальше, парковочка будет насиженная. Можно костерок развести, Доночку покормить…
— Знакомый путь?
— Да, тут раньше часто караваны ходили. Теперь нет — срез, куда вёл маршрут, коллапса врезал. Незачем стало. Но место хорошее, безопасное. Вон, видишь, туда заезжай, где навес.
Площадка похожа на место отдыха дальнобойщиков — большая асфальтированная парковка с заметённой пылью разметкой, облезлые брошенные здания без стёкол, некогда, вероятно, бывшие кафе и мотелем, и даже кирпичный уличный сортир, куда немедля устремилась, охая, Донка.
Я загнал машину под бетонный козырёк навеса — тут, похоже, была заправка, но колонки демонтированы и разобраны, из их остатков кто-то соорудил примитивные дровяные печки. И даже дрова лежат кучкой. Я растопил одну из жестяных конструкций, поставив на импровизированную конфорку чайник. Заварю лапши, поедим горячего, а то и правда живот подвело.
Когда Донка вернулась, мы уселись с мисками на пол открытого багажника и заработали ложками.
— Эх, сейчас бы водочки… — грустно сказала бабуля. — Да нету. Нету ведь, служивый?
— Нету, — подтвердил я. — Да и нельзя тебе, нам же ещё ехать.
— Совсем Доночка никакущая стала, — пригорюнилась она, — а когда-то могла любого перепить… Ну, кроме Аннушки, конечно.
— Так как вы с ней познакомились-то?
— Хорошие были времена! Или мне это спьяну так казалось? Короче, слушай историю!
* * *
— Дмитрос, пива! — крикнула Аннушка, перекрывая звонким голосом шум разговоров и звон стаканов.
В баре разгорается вечер — потолочные вентиляторы вяло размешивают табачный (и не только) дым, но из открытых окон уже потянуло первой прохладой.
— Прекрасная Аннушка, — бармен вышел из-за стойки и принёс кружку лично. — Вот. Крепкое и ледяное, как твоё сердце.
— Иди в задницу, Дмитрос, — смеётся она, — это было один раз. Я сразу сказала, что это будет один раз. И смени уже подкат, ты всем бабам говоришь одно и то же.
— Но только тебе — искренне! Я запомнил ту ночь на всю жизнь, — он приподнял стильный, хотя и несколько засаленный котелок, открывая лысый татуированный череп.
— И это ты тоже говоришь всем бабам, Дмитрос! Иди за стойку, там тебя требуют.
— Подождут, — он пренебрежительно взмахнул татуированной змеями и рыбами, четырёхпалой, обильно покрытой шрамами рукой. — Неужели ты не дашь мне даже тень надежды, му иле́? Фе́ло на́сас глори́суме!
— Я дам тебе твёрдое обещание, что если ты сейчас не отвалишь, то здесь будет работать другой бармен! Потому что у этого голова будет торчать из жопы.
— О нет, только не это! — засмеялся тот. — Как же я тогда буду носить котелок?
Он снова приподнял головной убор, поклонился, ушёл обратно за стойку.
— Будете мясо, миз? — спросила пухлозадая официантка. Её тыльная часть вызывающе обтянута тонкими кожаными штанами, и посетители нет-нет да и провожают её звонким шлепком, на что она не обращает ровно никакого внимания.
— Конечно буду, Хлоя! Ещё спрашиваешь! Я с рейса, голодная, как тварь Изнанки!
— Как прожарить, миз?
— Как Дмитрос тебя жарит в подсобке — страстно, но быстро.
— Поняла, миз, — хихикнула девушка, — картошку или просто хлеб?
— К чёрту картошку. Лучше мяса два куска пожарь.
— Пара минут, миз, мясо разделывают. Ребята завалили молодую косулю.
— Отлично, Хлоя, как раз прополощу глотку от дорожной пыли, — Аннушка отхлебнула пива.
— Что подать такой милой девочке? — спрашивает Дмитрос у новой посетительницы. — Что-нибудь тёплое и сладкое, как её сердечко?
— А можно девочке стакашечек водочки? — ответила звонким голоском та.
— Такой юной врэ́фос? Может, лучше горячего молочка?
— В жопочку себе залей своё молочко. Или я перепутала с баром коровник? Мне тут нальют водочки уже?
Девчонка небольшого роста, худенькая, растрёпанная, курносая, тонкие руки в бисерных браслетиках, на шее не то амулеты, не то просто украшения, обильно нанизанные на разноцветные шнурки. Цветастое платье, яркие мокасины, безмятежная улыбка и большие круглые очки, где одно стекло фиолетовое, другое — зелёное.
— У Дмитроса не много принципов, моро́, но он не спаивает детей!
— Налей ей, — сказала Аннушка громко. — Ты что, не видишь, это глойти.
— Я вижу ребёнка! — заупрямился бармен.
