Космос Эйнштейна. Как открытия Альберта Эйнштейна изменили наши представления о пространстве и времени - Митио Каку

Согласно легенде, к Эддингтону, когда тот покидал заседание, подошел другой ученый и сказал: «Ходят слухи, что теорию Эйнштейна понимают только три человека во всем мире. Должно быть, вы один из них». Эддингтон молчал, и ученый добавил: «Не скромничайте, Эддингтон». Тот пожал плечами и ответил: «Дело не в скромности. Я пытаюсь понять, кто же третий».

На следующий день лондонская Times вышла с заголовком «Революция в науке – Новая теория Вселенной – Идеи Ньютона повержены – Историческое заявление – Пространство “искривлено”». (Эддингтон писал Эйнштейну: «Вся Англия говорит о вашей теории… Для научных отношений между Англией и Германией это лучшее, что только могло случиться». Кроме того, лондонские газеты одобрительно отмечали, что Эйнштейн не подписал в начале войны печально известный манифест девяноста трех, от которого британские интеллектуалы пришли в ярость.)

Надо сказать, что Эддингтон и дальше будет служить главным проводником идей Эйнштейна и «хранителем огня» в англоязычном мире, будет защищать общую теорию относительности от всех нападок. Подобно Томасу Гексли, служившему в предыдущем столетии «бульдогом Дарвина» и продвигавшем теорию эволюции в глубоко религиозной викторианской Англии, Эддингтон будет на всю мощь использовать свою научную репутацию и значительные полемические навыки для продвижения теории относительности. Этот странный союз двух пацифистов – квакера и еврея – помог донести теорию относительности до англоязычных людей.

Эта новость настолько внезапно вспыхнула в СМИ, что многие газеты оказались застигнуты врасплох и метались в поисках хоть кого-нибудь, кто разбирался бы в физике. The New York Times спешно задействовала своего специалиста по гольфу Генри Крауча; он писал репортажи об этом судьбоносном научном событии, добавляя по ходу дела множество ошибок. Manchester Guardian поручила писать об открытии своему музыкальному критику. Позже лондонская Times попросила Эйнштейна рассказать о своей новой теории в статье. Чтобы проиллюстрировать принцип относительности, Эйнштейн писал: «Сегодня в Германии меня называют немецким ученым, а в Англии представляют как швейцарского еврея. Если я вдруг превращусь в объект общей ненависти, то описания поменяются местами, и я стану швейцарским евреем для немцев и немецким ученым для англичан».

Вскоре сотни газет требовали эксклюзивного интервью с этим признанным гением, преемником Коперника и Ньютона. Эйнштейна буквально осаждали репортеры, жаждавшие выполнить задание редакции в срок. Казалось, новость красуется на первых страницах всех без исключения газет в мире. Наверное, публика, уставшая от кровопролития и бессмысленной дикости Первой мировой войны, была готова к появлению легендарной фигуры, коснувшейся глубочайших мифов и легенд о далеких звездах, загадка которых испокон веков тревожила человечество. Более того, Эйнштейн заново определил образ гения. Вместо сухого отшельника публика с радостью увидела в этом посланнике звезд молодого Бетховена, вплоть до рыжих непослушных волос и мятой одежды, человека, способного перешучиваться с журналистами и завораживать толпу мудрыми афоризмами и колкими замечаниями.

Он писал друзьям: «В настоящий момент каждый кучер и каждый официант без конца спорит о том, верна ли теория относительности. Мнение же по этому пункту зависит от того, к какой политической партии он принадлежит». Но по мере того как уходило очарование новизны, он начинал видеть в популярности и отрицательные стороны. «С тех пор как газеты наводнены статьями, – писал он, – меня так завалили вопросам, приглашениями, вызовами, что мне теперь снится, что я горю в аду, а почтальон – это дьявол, который вечно орет на меня и швыряет новые связки писем в голову, потому что я не ответил на старые». Эйнштейн приходит к выводу, что «этот мир – забавный сумасшедший дом» с ним самим в центре «релятивистского цирка», как он это называл. Эйнштейн жаловался: «Я чувствую себя сейчас немного шлюхой. Каждый хочет знать, что я делаю». Охотники за диковинками, чудаки, цирковые антрепренеры – все претендовали на кусочек Альберта Эйнштейна. Газета Berliner Illustrirte Zeitung писала о некоторых проблемах, с которыми столкнулся столь внезапно прославившийся ученый; так, он отказался от щедрого предложения импресарио лондонского театра Palladium включить его в программу представления вместе с комиками, канатоходцами и пожирателями огня. Конечно, Эйнштейн всегда мог вежливо отказаться от предложений, которые превратили бы его в диковинку, но он ничего не мог поделать с теми, кто в его честь называл не только детей, но даже сорта сигар.

Любое значительное научное открытие, подобное открытию Эйнштейна, неизменно привлекает к себе армии скептиков, готовых контратаковать. В данном случае скептиков возглавила The New York Times. Оправившись от первоначального шока – как же, ведь британская пресса первой опубликовала сенсационные новости, – редакторы американской газеты принялись высмеивать британцев за доверчивость – готовность с легкостью принять на веру теории Эйнштейна. Газета писала, что британцев, «кажется, охватила интеллектуальная паника, когда они услышали о фотографическом подтверждении теории Эйнштейна… Они медленно приходят в себя, когда понимают, что солнце по-прежнему встает – видимым образом – на востоке». Особенно задевало нью-йоркских редакторов и подогревало их недоверие то, что очень мало кто, во всем мире, способен был хоть сколько-то разобраться в этой теории. Редакторы причитали и жаловались, что все это граничит с антиамериканизмом и антидемократичностью. Может быть, мир пал жертвой дерзкого шутника?

В научном мире скептиков возглавил профессор Колумбийского университета, специалист по небесной механике Чарльз Лейн Пур. Он попытался придать наукообразие критике, ошибочно заявив: «Предполагаемых астрономических доказательств теории, о которых заявляет Эйнштейн, не существует». Пур сравнил автора теории относительности с героями Льюиса Кэрролла: «Я читал разные статьи по четвертому измерению, теории относительности Эйнштейна и другим психологическим спекуляциям о структуре Вселенной; и после их прочтения я ощущаю себя как сенатор Брэндиджи[17] после торжественного обеда в Вашингтоне. “Я чувствую себя, – сказал он, – как будто бродил с Алисой по Стране чудес и пил чай с Безумным Шляпником”». Инженер Джордж Фрэнсис Джиллетт сердито жаловался, что теория относительности – это «косая физика… совершенно безумная… слабоумное дитя ментальных колик… низшая точка совершенной бессмыслицы… и шаманская чепуха. К 1940 г. теорию относительности будут считать шуткой. Эйнштейн уже мертв и похоронен рядом с Андерсоном, братьями Гримм и Безумным Шляпником». По иронии судьбы, единственная причина, по которой историки до сих пор помнят этих людей, – их бессильные тирады против теории относительности. Отличительная черта настоящей науки – то, что законы физики подтверждаются не победами на популярных конкурсах, не редакционными статьям The New York Times, но только в результате тщательно поставленных экспериментов. Макс Планк однажды сказал, имея в виду беспощадную критику, обрушившуюся на него после выдвижения квантовой теории: «Новая научная истина, как правило, побеждает не потому, что ее оппоненты признают свою неправоту, а потому, что эти оппоненты постепенно вымирают, а молодое поколение знакомится с истиной и принимает ее с самого начала». Сам Эйнштейн однажды заметил: «Великие умы всегда встречают яростное сопротивление посредственностей».