Позвони в мою дверь - Наталья Нестерова

— Это ты уже говорил.

— Да? А то, что с каждым днем ты мне кажешься все красивее, говорил? Дорогая моя, любимая…

Петров потянулся к Зине через стол. Она отпрянула, он едва не свалился со стула.

— Ладно, не бойся. — Петров обрел равновесие. — Понимаешь, все люди ищут смысл жизни.

Ну да, я пьян и говорю высоким стилем. А какого черта они еще ищут? Я тоже искал. Куда-то лез, придумывал, визжал от восторга, когда у меня получалось. Зачем? Леший его знает. А потом встретил тебя и понял, что ты и есть этот смысл. Все элементарно просто. Женщина любимая, дети. Я тебя полюбил в тот момент, когда увидел, как ты кормишь Ваню и Саню.

— Не ври, — нахмурилась Зина, — скажи еще, что когда коляску на пятый этаж тащил. И вообще, этот разговор ни к чему. Зачем ты его завел?

— Затем, что терпеть больше нету мочи. — В последнем слове Петров сделал не правильное ударение, и это навело его на свежую мысль. — Выходит, чтобы тебя разлюбить, я должен, как Анфиска, обосс… оконфузиться? — подобрал он слово.

— Какая еще Анфиска? — Зина встала. — Ты меня в свой гарем приглашаешь?

Зина хотела ласково успокоить Павла, но ее задело упоминание очередной девицы.

— Нет, я должен объяснить тебе глубину наших с Анфисой чувств, — пьяно твердил Петров. — То есть ее отдельно, а моего отдельно. — Он взмахнул руками и снова чуть не свалился со стула.

— Лучше уходи сейчас. Ты предаешь нашу дружбу, — сказала Зина.

— Да не хочу я с тобой дружить! — вскрикнул Петров.

— Не кричи, детей разбудишь.

— То есть хочу, — зашептал Петров, — но еще больше хочу спать с тобой.

— Нахал!

— Я люблю тебя.

— А я тебя не люблю.

— Да, — кивнул Петров, — это я уже слышал.

Ему стало так горько, что захотелось плакать.

Краешком сознания, не затронутого алкоголем, он догадался, что пустить слезу — это уже слишком.

Петров закусил губу и, шатаясь от стенки к стенке, добрался до выхода.

Он с трудом попал ключом в замочную скважину и открыл дверь. Несколько минут сражался с пальто, которое никак не хотело сниматься. Победил, и желание всплакнуть прошло. Он повалился на диван не раздеваясь.

Зина кружилась по комнате и напевала вальс Штрауса: «Та-та, та-та-та!» Рассмеялась, схватила лохматого медвежонка, прижала его к груди и закружилась с ним.

— Он меня любит! Любит! Батюшки, как мне хорошо!

Она подскочила к зеркалу, уставилась на свое отражение. Распрямила плечи, вытянула шею и чинно повернула голову направо, потом налево.

— Хороша, чертовка, — похвалила себя и снова закружилась по комнате.

Ей хотелось поделиться с кем-нибудь, высказаться. Она захмелела — то ли от слов Павла, то ли потому, что вдыхала пары, которые он выдыхал.

— Понимаете, — говорила Зина фотографии родителей, которую недавно повесила на стену, — мне очень приятно, что он меня любит, то есть очень неприятно. Я хочу, чтобы он меня любил, то есть совсем не хочу. Хочу слышать, как он говорит о любви, в том смысле, что я не позволю ему больше этого делать. Я не могу ответить на его чувства, потому что очень хочется ответить. Вы улыбаетесь? Бабушке он тоже понравился. Что?

Я запуталась? За-пу-та-лась. — Зина вприпрыжку поскакала в спальню.

Утром Петров на работу не поехал. Голова раскололась на тысячу мелких кусочков, на каждом сидел противный Барабашка с колокольчиком.

В холодильнике нашлось баночное пиво. Петров, не отрываясь, выпил банку, передохнул и достал вторую. Снова захмелел, но голова болеть перестала. Петров набрал номер Зининого телефона.

— Все помню, — сказал он, — я у тебя ничего не порушил, телевизор не унес. А что говорил — правда. Теперь жду ответа.

— Какого ответа? На пьяный бред? Ты еще не протрезвел?

— Ясно. Правильно.

Он положил трубку, достал бутылку виски, посмотрел на нее. Нет, больше пить не будет. Убрал бутылку, постелил постель, разделся. Уснуть и обо всем забыть. Вчера он чуть не разрыдался — это шизофрения. Он не даст превратить себя в болванчика на веревочке. В бараний рог! Что? Все! В бордель, к девкам! В работу! До синих зайчиков перед глазами — в работу! А сейчас — спать. Уснуть и забыть.

В конце апреля после нескольких солнечных дней на Москву обрушились метели. Город занесло снегом. Он укрыл прошлогодний мусор на газонах, но белая красота уже никого не радовала. Все устали от зимы, от ее побед в схватках с маломощной весной.

А Зина устала бороться сама с собой. Она каждый день ждала появления Петрова. Знала, что выгонит его, но все равно ждала. Ее мучила вина перед Игорем. Предательство — как иначе назвать бурную радость от объяснений в любви пьяного мужика?

Снова надвигалось безденежье, ложечный бизнес кончился. Как Игорь себе представлял их существование все это время? Она хотела, чтобы муж поскорее приехал, но с затаенным страхом думала, что Игорь не избавит ни от проблем душевных, ни от материальных.

Накануне Первомайских праздников умерла бабушка. Валя срывающимся голосом твердила в трубку:

— Врач уехал, она мертвая, они уехали, бабушки больше нет.

— Валечка, не плачь, я сейчас приеду, через полчаса я буду у вас, ну через час.

— Они уехали, сказали, что она умерла.

— Я поняла. Ты выйди из дому, встреть меня.

Нет, никуда не уходи. Позови соседку. Сейчас, я найду кого-нибудь с детьми посидеть.

Зина вызвонила двух школьных подружек, пока они добрались, бродила по квартире, бралась то за одно, то за другое и никак не могла сообразить, какие инструкции надо оставить неопытным девушкам.

К приезду Зины сестра уже не плакала, только глаза лихорадочно блестели. Говорила как заведенная:

— Я звонила в перевозку покойников. Они говорят, доставить тело в морг стоит полторы тысячи. У тебя есть деньги?

Зина вздрогнула, когда сестра назвала бабушку «телом».

— Двести рублей, — ответила Зина и пошла в комнату.

Казалось, бабуля уснула. В последнее время такое заостренное лицо у нее было, когда она спала.

Только рот некрасиво открылся.

— Надо подвязать челюсть. — Валя стояла рядом.

— Давай подвяжем, — Зина старалась говорить как можно спокойнее, — неси косынку.

Она погладила бабушкины руки, скрещенные на груди. Хотелось не плакать — выть от горя. В горле стоял тугой резиновый шар, и проглотить его не получалось. Зина все время мысленно повторяла бабушкины слова, что там ей будет лучше. Сейчас нельзя было устраивать истерик — Валя держалась из последних сил. Зина увела сестру на кухню.

— Где мы возьмем деньги на похороны? — твердила Валя. — У меня триста рублей. Сказали, что в собесе потом дадут тысячу, но это потом. Где мы возьмем деньги на похороны?

— Не волнуйся, что-нибудь придумаем.

«Господи, — думала Зина, — когда же я избавлюсь от нужды? Вечно — деньги, деньги, деньги».

Был только один человек, который ей помогал сводить концы с концами. Зина нашла в записной книжке рабочий телефон Петрова.

— Пригласите, пожалуйста, Павла Георгиевича, — попросила она.

Леночка узнала Зинин голос, но, поскольку Зина не представилась, Леночка не сочла нужным напоминать о знакомстве и злорадно отшила дамочку:

— У него сейчас совещание, вызвать с которого не представляется возможным. А через полчаса он уезжает в аэропорт и улетает в командировку. Позвоните недели через две. Всего доброго!

Зина положила трубку. Что делать? Оказывается, она привыкла, что рядом крепкое надежное плечо Павла. И когда это плечо исчезло, она потеряла равновесие.

— Зина, а у папы с мамой были друзья? — спросила Валя.

— Правильно, молодец, — встрепенулась Зина. — Где старая телефонная книжка?

Зина набрала номер папиного друга и коллеги Льва Марковича Лидина.

— Дядя Лева, это Зина Вшитова. Вы меня помните?

— Зиночка! Сколько лет! Конечно, помню, голубушка. Все собирался позвонить. Ты, слышал, замуж вышла и детишек родила?

— Да, да. Дядя Лева, мы сейчас с сестрой в бабушкиной квартире.., бабушка умерла, и у нас нет денег на похороны.

Несколько секунд молчания показались Зине вечностью. Она внутренне сжалась, чтобы выдержать боль и обиду, когда Лев Маркович найдет благовидный предлог для отказа.

— Девочки мои, — проговорил наконец дядя Лева, — я вам очень сочувствую. Ни о чем не беспокойтесь, мы все устроим. Не уходите никуда, я сейчас приеду.

Дядя Лева приехал вместе с женой. Потом появились еще какие-то люди, мамины и папины друзья. Они взяли у сестер документы, одежду, в которой бабушку надо похоронить. Валю и Зину усадили в машину и отвезли домой. Дядя Лева сунул Зине деньги, сказал, что позвонит вечером, скажет, когда похороны.

То, что хлопоты взяли на себя чужие люди, смущало Зину и Валю, но в то же время давало им передышку, возможность свыкнуться с потерей.

Лекарством стали Ваня и Саня. Малыши были по-прежнему жизнерадостны, их смех и шалости невольно вызывали улыбку. Сестры не отходили от детей, словно боялись выйти из их забавного мирка, в котором не бывает утрат и тоски по родным.