Воспитание мальчиков - Наталья Нестерова

— Сыночек! Нам надо поговорить.

— Мама, а почему ты на меня прыгала? И на полу сидишь?

О! Эти дети! Только что собирался в молчанку уйти, а теперь ему интересно, почему мама гимнастические упражнения коряво выполняет.

— Никиток, давай поговорим? Найдем укромное местечко и поболтаем. Где у нас укромное местечко?

— На твоей кровати.

Родительская постель для всех детей — самое безопасное, до блаженства уютное место. Конкретное родовое гнездо без понятия об абстрактном понятии «родовое гнездо». Пристанище, в котором получишь дозу успокоительной неги, прежде чем тебя отправят на свою кровать, «где надо спать, а не носиться по квартире».

Этого лишены ребятишки в детдомах, и я не знаю, чем заменить родительское гнездо, ведь не спонсорскими плюшевыми игрушками или компьютерами. Хуже того, неоценённая, самоотверженная, заслуживающая государственных премий работа многих воспитательниц в детских домах не может компенсировать оберег родительской постели. Меня это терзает.

Сегодня, когда внук Кирюша (исключительно в отсутствие родителей) пришлёпывает ко мне среди ночи, забирается под мое одеяло, требует подвинуться, укрыть его (и чтобы дедушка не храпел!), я в полудреме блаженствую. Вот прибежал мой любимый, ненаглядный, ему-то требуется от меня лишь оберегающее тепло — бери, кровинушка, сколько можешь.

Внучка Сашура под утро регулярно запрыгивает в постель родителей, Никиты и Ани. Рассказывают про ее привычки, а я счастливо улыбаюсь: правильно, хорошо, моя Сашура получает необходимую дозу ощущения безопасности.

Большое спасибо детской психологии, которая дошла до признания положительности короткого присутствия детей в родительской постели. Это написали в новых книжках, которые читают мои невестки, Галя и Аня. А в наше-то время другое провозглашали: на руках не держать, пустышки не давать, не укачивать, в свою постель не пускать — и вырастет человек весь из себя совершенный. Моя подруга, уверовавшая в эти бредни, до сих пор со слезами на глазах вспоминает, как они с мужем обнаруживали утром маленького сына в изножье кровати — скрючившегося от холода, мокрого, описавшегося. Ведь в кровать к маме с папой — нельзя! Так хоть рядышком. Где теперь эти теоретики? Чтоб им пусто было!

Когда бездетные педагоги воспитывают, тугие на ухо дирижеры руководят оркестром, подмастерья сапожника берутся шить пуанты, доценты считают себя способными руководить страной, добра не жди. Нам-то что остается? Жить своим умом. Хотя свой настоящий ум формируется годам к тридцати, если формируется.

Мы с Никитой уютно устроились. Но тут пришел Митя и полез на кровать (какой-то секретно-интересный разговор намечается, а я пропущу?).

У Мити свои проблемы. Вынужден ходить в первый класс, где учат буквы и цифры, складывают три плюс два. Он в таком отчаянии, что уже не спрашивает нас, зачем надо ходить в школу. Он тайком читает книжки во время уроков и открыто — на переменках. Замечу, что, когда Митя шел в первый класс, он быстрее меня выполнял в уме арифметические действия (сложение-вычитание) с трехзначными числами. К моменту окончания первого класса Митя отупел, сдал позиции — я быстрее считала, хотя на двузначных числах сынок меня все-таки обгонял. Но и на солнце имелись пятна. С точки зрения правописания Митя был самым отстающим из отстающих.

— Никиток, пусть Митечка с нами побудет? — спросила я старшенького, притягивая к себе младшенького.

— Ладно, — милостиво согласился Никита. Митька, я тебе разрешаю.

— А я тебя не спрашивал, это мама спрашивала…

— Мальчики, не препирайтесь! — обнимала я одного за ножки, а другого за плечи. — Устроились? Ситуация у нас сложная. Никите класс объявил бойкот, безо всяких причин, правильно? — на всякий случай переспросила я.

— Правильно, — подтвердил Никита.

— Класс — это все в четвертом? — уточнил Митя.

— Да. «Класс» в данном случае — это метонимия. Мы употребляем единственное число, а подразумеваем множественное, всех детей. Или «город» — не как географическая точка, а всё его население. «Боец должен чистить ружье» — ведь не один боец, а каждый. «Все флаги в гости будут к нам» — как замена понятия «все страны». Это уже синекдоха, кажется. Не сбивайте меня!

— Сама, мама, отвлекаешься.

— Тогда пусть говорит Никита. Что происходит, сынок?

— Я не знаю, почему они со мной как с предателем.

— А учительница знает про бойкот?

— Нет, наверное.

— Мы мечтали, что приедем в Мехико, где люди прекрасны, а природа великолепна, — говорила я. — Природа не подкачала, а люди… Они везде одинаковые. Процент хороших и плохих, добрых и злых, интересных и глупых.

— Какой процент больше? — спросил Митя.

— Зависит от коллектива. Не перебивай меня, или пойдешь за дверь. Никиток, очень хорошо, что именно сейчас тебе второй раз довелось пережить человеческую жестокость.

— Почему хорошо? — возмутился Никита. — И почему второй раз?

— Впервые тебя запрезирали, когда ты вскочил на гороховом поле, ребята не поняли мотива твоего поступка. Хорошо, потому что — воспитание характера. Его, характер, надо тренировать, как мышцы. Закалять, как тело. Иначе человек вырастает слабым и безвольным. Не было испытаний — не будет стойкости. Если не довелось испытать трудности, то откуда возьмется умение их преодолевать? К сожалению, в жизни, начиная с детского сада и заканчивая пенсией, подчас возникают ситуации, когда кажется, будто весь мир против тебя.

— Весь мир — это метопипия? — уточнил Митя.

— Метонимия. Да. Мир как бы сужается до небольшого круга людей, в котором тебя не понимают, недооценивают, да просто вредят тебе. Ты знаешь, что за границами круга есть другие, хорошие, люди. Но в этот момент тебя более всего ранит несправедливость тех, кто в кружке. Ведь бывает, что мы с папой вас не понимаем или неправильно судим? — вырвалось у меня.

— Бывает! — хором согласились мальчики.

— Но потом-то мы разбираемся! — с нажимом произнесла я. — И все становится на свои места.

Мы еще долго говорили о превратностях человеческих отношений. Я рассказала, как в детстве подруги несправедливо заподозрили меня в воровстве фантиков от конфет, которые у нас были своего рода «деньгами» при обмене лоскутков материи или пузырьков от духов. И девочка, которая украла фантики, громче всех выступала с обвинениями. Но ведь в итоге выяснили-таки, кто воровка, справедливость восторжествовала. Она всегда торжествует, если не бездействовать, не складывать крылышки.

Никита и Митя на волнах доверительности покаялись мне в некоторых «преступлениях», которые в другой ситуации вызвали бы у меня гнев. Но я только ущипнула Никиту: «Очковтиратель!», — когда он признался, что подтирал ластиком отметку в дневнике, и теснее прижала к себе. Потрепала за вихры Митю, когда он рассказал, как изучал техническую мощь унитаза — отматывал от рулонов туалетной бумаги ленты и спускал, пока не забилось. «Хулиган!» — Я высвободила затекшую руку и удобнее устроила Митю. «Что, мы унитаз не починим? — думала я. — Или туалетной бумагой не запасемся?»

Как я ни наслаждалась атмосферой душевного единения с сыновьями, но все-таки постаралась выяснить некоторые мне совершенно непонятные реалии. Мити-первоклассника тетрадки по письму: в начале строчки — как положено, буква в клеточке, потом две буквы в клеточке, потом три буквы, к концу строки — мешанина. Следующий абзац, вроде: «мама мыла раму» — все нормально, каждая буква на отведенном месте. Потом снова — буквы как слепившиеся пластилиновые человечки.

Оказывается! Мите настолько скучно и противно было чистописание, что он придумал себе игру: вписать на строчку заданное предложение. Поместится или не поместится? Как буквы распределить, чтобы влезли? А мы с учительницей понять не могли: мальчик неглупый, а диктанты пишет, как дебил.

У математиков, доложу я вам, уже в детстве поиск алгоритмов присутствует. Они не только придумывают задачи, но и ищут им красивые решения.

Переваривая информацию, совершенно не представляя, как Митю отвадить от экспериментов со школьными тетрадями (оценки в которых объективно снизят балл успеваемости), я молчала.

— Митька! — сказал Никита. — В школе по предметам, арифметика там или русский, играть — себе дешевле.

— Себе дороже, — автоматически поправила я.

— Ага! — согласился Никита. — Митя, ты им сделай, чтоб не придирались. Разве тяжело?

— Легко, — заверил Митя.

— Вот и выдай им, чтоб не приставали. У меня много раз так было. И мама не будет нервничать, и папу не станет звать.

— Скучно ведь! — сказал младший сын старшему.

— Ага. Но надо воспитывать эти… характеры.

— Зачем мне характер?

Я лежала, замерев, дети словно забыли о моем присутствии.

— Митька, ты дурак! У каждого человека есть характер, чтобы уважали.