Водомерка - Линда Сауле

стран, включая Ирландию и Великобританию. Возможно, этот мужчина вообще сделал пластическую операцию.

– Стоп-стоп, не разгоняйся так, Сьюзан. Какая пластическая операция, это полный абсурд. Во-первых, ее следы всегда видны, а во-вторых, легче не распространять информацию, чем заметать следы. Если он был шпионом, то можете считать это дело закрытым, вам не найти концов. Так это работает. А лучше вообще не поднимать эту тему.

– Но это вы ее подняли, мистер О’Фаррелл.

– Старый дурак я, вот кто.

– Если принять эту версию, то смерть Питера Бергманна будет рассматриваться уже не как несчастный случай, а как возможное убийство, не так ли? При подобных обстоятельствах едва ли ее можно назвать случайной.

– Смерть вообще нельзя назвать случайной. Любую. Вот если я сейчас пойду на кухню и упаду замертво от разрыва сердечного клапана, разве моя смерть будет случайной? Разумеется, нет. Моя смерть будет логичным завершением длинной, даже слишком длинной жизни. Хотя, скорее всего, она будет итогом презрения и бедности, через которые мне пришлось пройти по милости страны, в которой я родился и вырос.

– О чем вы говорите, мистер О’Фаррелл?

– Нелегко мне поднимать эту тему, хоть и столько лет прошло, но жить несправедливо обвиненным тоже тяжело… Я говорю о статусе дезертира, которое навесило на меня правительство, о клейме, с которым мне пришлось жить большую часть жизни. Мне – и еще нескольким тысячам честных солдат. Когда мы, не желая сидеть сложа руки, перешли на сторону англичан, чтобы дать отпор этим фашистским свиньям, Ирландия отреклась от нас, как от позорных трусов.

– Я думала, этот след истории давно стерт. Расскажите мне об этом, мистер О’Фаррелл!

– Стерт, вот еще! Я служил на военно-морской базе, которую покинул вместе с остальными, чтобы сражаться против нацистов на стороне Великобритании. И пока Ирландия сохраняла свои ручки чистыми, называя это красивым словом «нейтралитет», мы, молодые отчаянные ребята, шли на бой, готовые отдать жизни за светлое небо.

– Спасибо за ваш подвиг.

– Подвиг. Никто не считал это подвигом. Когда солдаты других стран возвращались на родину, по крайней мере те, кто сумел выжить, их ждали цветы и почести. А что получили мы? Презрение и равнодушие, будто мы были жалкими крысами, бегущими с корабля. Тогда как мы желали лишь одного – сражаться за мир. Двадцать лет после войны перед нами были закрыты все двери. Я лишился военной пенсии, мои дети и жена жили впроголодь, потому что таким, как я, не давали государственной работы. А была ли другая в то время, спросите-ка меня. То-то же. Я хотел уехать из Ирландии, настолько был обижен. Но не смог. Здесь проросло мое сердце, здесь мой дом.

– Как же это печально! Но ведь вы сражались за свободу, рисковали своими жизнями!

– Дело прошлое. Даже сейчас, зная, чем все обернется, я считаю, что сделал правильный выбор. Я не смог бы поступить иначе. Мне еще повезло. Многие мои сослуживцы попали под трибунал. Нас могли расстрелять. Я рад, что хотя бы этой участи избежал.

– Война порождает уродливые формы, это, наверное, все, что я могу сказать. Мистер О’Фаррелл, я обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах, чтобы исправить эту несправедливость. Только вы должны тоже пообещать мне кое-что. Не забывайте принимать свои таблетки. И почаще звоните на мой эфир. С вами Сьюзан Уолш, и мы продолжим после небольшой паузы. Оставайтесь на «Слайго-гоу»!

XIV

Часы показывали полночь, когда Даг заглянул в радиорубку и протянул ей рабочий сотовый. Когда Сьюзан взглядом спросила, кто это, Даг закатил глаза к потолку, красноречиво указывая на начальство.

– Да? – ответила Сьюзан хриплым после эфира голосом.

– Сьюзан? Это Арин, менеджер по персоналу «Слайго-гоу».

– Да, слушаю, Арин.

– Извините за поздний звонок. Звоню по поручению руководства, мистера Мерфи. Он попросил донести до вас кое-какую информацию, и она не терпит отлагательств. С чего бы начать?

– Речь о Питере Бергманне?

– Да, вы угадали. Готовы выслушать?

– Разумеется.

– Ваша увлеченность этой, кхм, задачкой делает вам честь и выдает в вас неравнодушного человека. Но сегодняшний эфир вышел за рамки формата развлекательной программы, которую вам поручено вести. Это дело уже приобрело недопустимые масштабы, что очевидно не только нашим радиослушателям, которые звонят с требованиями прекратить расследование в прямом эфире, но также и руководству. Нас всех это очень тревожит.

– Ах вот как.

– Поймите нас правильно, мы очень ценим вас и ваши профессиональные качества, голос, который уже давно стал визитной карточкой нашей радиостанции. Мы не можем запретить вам расследовать это дело в личном формате, но должны запретить делать это на нашей волне.

– Но что произошло? Мое расследование никак не мешает обычному общению с радиослушателями. Многие из которых и сами хотят наконец-то узнать, кем был этот мужчина.

– Что произошло? Да сегодняшний эфир! Разговоры о шпионах, об ирландских дезертирах. Сьюзан, серьезно? Мы не политический канал и уж точно не бюро расследований.

– Я сама не ожидала, что об этом зайдет речь. Но не обрывать же человека на полуслове!

– Раньше вам это с легкостью удавалось. Нам очевидна ваша личная заинтересованность в этом деле. Но, повторюсь, она не должна влиять на наш привычный формат радиовещания.

– И что вы предлагаете?

– Это официальное и финальное предупреждение перед отстранением от эфиров, Сьюзан. Дело серьезное. Мы уже говорили с вами об этом, но вы стоите на своем, словно не хотите слышать.

– Я вас поняла, – буркнула Сьюзан и отложила трубку. Даг стоял рядом, подпрыгивая от нетерпения.

– Что сказали?

– Что уволят, если не перестану болтать про Питера Бергманна.

– Вот болваны. Они что, не видели твоих рейтингов?

– Цель была не в этом.

– Да плевать. Питер Бергманн – золотая жила. А теперь еще и шпион. Да газетчики выстроятся в ряд, чтобы написать об этом.

– Раньше ты был иного мнения. Это несерьезно.

– Что несерьезно? Не веришь в эту версию?

– Если бы Питер Бергманн был шпионом, его никто никогда бы не нашел. Он выбрал бы другое, более укромное местечко, нежели людный пляж на закате. – Сьюзан зевнула. – Если бы он хотел скрыть свою смерть от кого бы то ни было, разве не логичнее было бы уехать туда, где твое тело никто не обнаружит? В какой-то густой лес, например. Если ты не хочешь раскрывать свою идентичность, разве приедешь на людный пляж, где до самой темноты гуляют туристы, семьи с детьми, бегают домашние животные. Разве ты, предприняв такие меры предосторожности для сокрытия своей личности, не сделаешь так, чтобы само тело – главная улика – не было обнаружено?

– А может, это часть его плана? А что, это очень правдоподобно. Пожилой господин, который разве что шляпу и трость не носил, как типичный шпион. Человек-невидимка. Такого никто ни в чем не заподозрит.

– Ты ошибаешься. Он был довольно приметным. Высоким и странно одетым. Стояла жара в