На игле - Честер Хаймз

Второй парень молча кивнул.

— Попробуй.

Парень нанес ему резкий удар левой в голову, но Малыш ушел от удара, нырнул под перчатку противника и, тоже левой, ударил его по корпусу, а когда парень, слегка нагнувшись, опустил левую руку и попытался нанести встречный удар правой, но замешкался, Малыш прямым ударом правой в челюсть отправил его в нокдаун.

Сплюнув желтую от табака слюну прямо на ринг, он перелез через канаты и подошел к Гробовщику.

— Сопляки! — пожаловался он, окинув Гробовщика тусклым взглядом своих печальных карих глаз. — Эти цыплята, похоже, никогда из скорлупы не вылупятся.

Когда-то Малыш Блэки был чемпионом мира по боксу в легком весе. Ходили слухи, что он промотал больше миллиона на женщин и «кадиллаки» и, судя по всему, не жалел об этом.

— Все вы, старики, одинаковы, — возразил Гробовщик. — Ворчите, недовольны. Разные эти цыплята бывают — одни получше, другие похуже. Не всем же быть таким, как ты.

— Может, ты и прав. — Малыш посмотрел, как юные боксеры, помогая друг другу, с трудом подымаются на ноги. — Зачем пожаловал?

— Мизинца ищу.

Блэки почесал лысину.

— Не ты один. Только что, минут десять назад, сюда приходила какая-то девица, тоже его искала. Глазищи желтые — как у кошки.

Гробовщик весь напрягся. Опять задергалась от тика щека.

— Она была одна?

Малыш Блэки не смотрел на Гробовщика, но перемену в голосе почувствовал.

— Понимаешь, — сказал он, — заходила-то она одна, но, увидев ее, я подумал: «Неспроста Мизинца такая сучка ищет — не иначе что-то замышляет», — и поэтому, когда она ушла, я выглянул в окно. Смотрю, она садится в машину, а с ней вместе — двое белых, на вид — настоящие уголовники…

Гробовщик почувствовал, как у него сжалось сердце, перехватило дыхание. «Напал я все-таки на ваш след, гады», — мелькнула радостная мысль. Кровь вновь бросилась ему в голову, судорогой свело лицо.

— Ты их разглядел? — спросил он Малыша срывающимся от волнения голосом.

— Не особенно. Пойдем посмотрим, может, они еще здесь.

Они подошли к закопченному, засиженному мухами окну и выглянули на Сто шестнадцатую улицу.

— Машина — серый «бьюик», — припомнил Малыш Блэки. — Малолитражка.

Высунувшись из окна, они пробежали глазами ряды припаркованных у бровки автомобилей.

Солнце находилось на юге, и улица лежала в тени. По широким тротуарам взад-вперед сновали чернокожие, одетые в светлую, летнюю одежду. Из-под головных уборов различных фасонов и размеров виднелись лоснящиеся от пота черные лица, из холщовых рукавов платьев и рубашек торчали черные руки.

На мостовой, за пустым рефрижератором, примостилась двухколесная тележка, груженная ломтями арбуза, которые были упакованы в целлофан со льдом и покрыты влажными джутовыми мешками от солнца. Сбоку на тележке от руки было написано: «САХАРНЫЙ АРБУЗ ИЗ ДЖОРДЖИИ», причем буква «С» была перевернута вверх ногами. Сзади на тротуар капала с тележки вода.

Еще дальше какой-то старик торговал шербетом в стаканах. На маленькой тележке лежала глыба льда, покрытая мокрой газетой, а вокруг были расставлены разноцветные бутылочки. За тележкой на тротуаре стоял открытый лоток, с которого продавались жареные сосиски; на лотке, точно солдаты на параде, выстроились большие запотевшие бутылки с ледяной водой, подкрашенной апельсиновым сиропом.

Бары и закусочные отгородились от улицы спущенными жалюзи. На вывесках у входа в кинотеатр из огромных револьверов перестреливались кровожадного вида гангстеры, а перед кинотеатром, подставив шоколадные спины под струю бьющей из пожарного крана ледяной воды, визжали ребятишки в набедренных повязках.

Гробовщик оставил собаку в машине, и теперь она высунула голову наружу и, тяжело дыша от жары, озиралась по сторонам. Вокруг «плимута» посмотреть на громадного зверя собралась небольшая толпа. Несмотря на то что собака была в наморднике, зеваки держались от нее на почтительном расстоянии.

Какой-то мальчуган поднял на руки свою дворняжку, чтобы та полюбовалась на большую собаку, однако зрелище это удовольствия дворняжке не доставило.

Серого же «бьюика» видно не было.

Малыш Блэки покачал головой:

— Наверно, уехали.

Где-то внизу, в баре, заиграла пластинка. На грязном окне жужжала большая навозная муха.

— Значит, говоришь, ты их не разглядел? — снова спросил Гробовщик, стараясь скрыть разочарование.

— Толком нет, — признался Малыш. — Эти двое — самые обыкновенные уголовники. Один, если мне не изменяет память, — тощий, с белым, болезненным лицом, судя по всему, наркоман. Другой — толстый, светлый, скорее швед какой-нибудь, чем итальяшка. Оба в соломенных шляпах и в дымчатых очках. Знаешь их?

— Похоже, это те самые ублюдки, что стукнули меня и подстрелили Могильщика.

Малыш Блэки прищелкнул языком.

— Бедняга Могильщик. Думаешь, выживет?

В голосе Малыша сочувствия не было, но не потому, что он Могильщика недолюбливал; наоборот, Могильщик был ему симпатичен; просто, как и всякий немолодой уже человек, Блэки радовался, что умирает не он, а кто-то другой.

Гробовщик все это хорошо понимал.

— Пока трудно сказать, — буркнул он.

— Жаль, что ничем не могу тебе помочь, старина. Девица была модно одета, в светло-зеленом костюме…

— Я ее знаю.

— Больше я ничего не заметил.

— Спасибо, в таких случаях важна любая мелочь. А самого Мизинца ты не видел?

— Последние несколько дней — нет. Что от него хотят эти уголовники?

— То же, что и от меня.

Малыш Блэки мельком взглянул на Гробовщика.

— Не повезло этому орангутангу, — сказал он. — Если б не кожа, Мизинцу на ринге не было бы равных.

— А что у него с кожей? — рассеянно спросил Гробовщик. В этот момент он думал о жене управляющего — ему в голову вдруг пришла одна идея.

— Синяки на теле остаются — вот что, — ответил Малыш. — Пальцем ткнешь — уже синяк. Посмотреть на него на ринге — живого места нет, а на самом деле — как огурчик. Помню, остановил как-то судья бой, а Мизинец даже не…

— У меня мало времени, Малыш, — перебил его Гробовщик. — Не подскажешь, где его можно найти?

Блэки почесал свою лоснящуюся от пота лысину.

— Где-то на Риверсайд-драйв у него, кажется, берлога есть.

— Знаю, но ведь сейчас он в бегах.

— Правда? Тогда ничем не могу помочь. — Малыш прищурился и испытующе посмотрел на Гробовщика: — Тебя, значит, ни о чем спрашивать нельзя, да?

— Не в том дело, Малыш, — сказал Гробовщик. — Просто у меня сейчас времени нет.

— Я слышал, что у него где-то в Бронксе тетка живет, — помолчав, сказал Малыш. — По кличке Небесная. Когда-нибудь слышал о такой?

Гробовщик задумался.

— Имя знакомое. Слышать-то слышал, а вот встречаться не приходилось.

— Многое потерял: говорят, она родилась в один год с Колумбом. Исцелительница. И содержит притон.

— Наркотики?

— Героин.

В раскалывающейся от боли голове мысли плясали, точно муравьи по раскаленной сковороде. «Все в этом деле начинается и кончается героином», — подумалось Гробовщику.

— И где ж она ворожит? В собственном храме?

— Чего не знаю, того не знаю. — Малыш Блэки покачал головой. — По словам Мизинца, денег у нее куры не клюют, но ему она каждый цент считает. Наверняка есть у нее какой-то шалман.

— А где, не в курсе?

— Где-то в этих краях, надо полагать.

— Легко сказать «в этих краях» — весь же Бронкс не обойдешь!

Малыш Блэки решил наконец расстаться со своей сигарой. Он выплюнул окурок на пол и стал выковыривать табак, забившийся между редких, кривых зубов.

— Ее адрес Папаша может знать, — сказал он после паузы. — Знаешь такого? И где его найти тоже знаешь?

— Да, — сказал Гробовщик, направляясь к двери. — Пока.

— Только не говори ему, что это я тебя надоумил.

— Не скажу.

Все это время Малыш Блэки незаметно разглядывал своего гостя. От его умных старых глаз ничего не могло скрыться — ни револьверы, ни дубинка. «Дело пахнет керосином», — решил он.

Когда Гробовщик уже вышел на лестницу, Малыш окликнул его:

— Постой. У тебя на рубашке кровь.

Его подмывало спросить, чья это кровь, но задавать такой вопрос впрямую было рискованно.

Гробовщик даже не взглянул на рубашку.

— Да, — сказал он, не останавливаясь и не оборачиваясь. — То ли еще будет.

17

Марихуана в отличие от опиума и кокаина вызывает бешеный аппетит.

Небесная только что разговаривала с Папашей, и после его рассказа об очередной бредовой идее Мизинца ей вдруг безумно захотелось съесть что-нибудь такое, чего она никогда раньше не пробовала. Она так проголодалась, что была совершенно не в состоянии думать, не могла представить себе, что еще выкинул этот тип.