Недетские рассказы - Ольга Котова

Марина идет на кухню и забирается на подоконник. Артем режет овощи, на сковороде потрескивают кусочки мяса. Он включил только подсветку над гарнитуром. Ему достаточно. Ей тоже.

Он говорит. Впервые так много. Она слушает, слушает и уже не плачет. У нее замерзли ноги, и она поджимает пальцы под себя. Артем встает на колени и растирает ей ступни. Она верит ему. Ничего не изменить. Ничего не выпросить у него. Достаточно счастливых суббот.

Артем оставляет ей ключи от своей квартиры. За 4 месяца он 5 раз купил ей билеты из Москвы в Новосибирск. У них было 5 немосковских суббот.

Марина знает, что Артем не навсегда. Но это неважно. Каждая ее суббота перевесит все представления других о счастье.

Сито

Какое значение в вашей жизни имеет сито? Разглядывали ли вы его когда-нибудь? Какое у вас сито? Металлическое? Автомат? Или как у меня – мелкая сетка на ободке?

Вы ни черта не знаете про сито! Вам плевать даже на то, где оно у вас валяется! А ваши дети не будут знать даже этого слова. Но не мои! Не мои дети!

Мне не нужен будильник, каждый день я просыпаюсь в 5 утра. Всегда. Разве может быть выходной от еды? Нет, возможно, кому-то и не повредит. Но мне повредит. Я просыпаюсь и иду на кухню. Я не умываю лицо, только руки и сразу беру в руки сито.

Это началось с ма-а-аленького страха, 24 года назад. Мы обедали всей семьей, мама неловко повернулась и уронила тарелку, папа вышел из себя. Он не переносил громких звуков. Он закричал, мама заплакала. А я подавилась.

Кое-как откашлявшись, я осталась с ощущением целлофана, прилипшего в горле. Я светила фонариком, доставала его пальцем, кашляла до рвоты, но он не отлипал.

Я думаю, целлофан попал мне в рот вместе с котлетой. Мама могла не отделить часть пакетика, примерзшего к фаршу.

Со временем целлофан проглотился, но есть спокойно я уже больше не смогла.

Вы разглядываете еду? Знаете, сколько всего можно разглядеть в обычной котлете? Или в печенье?

Каждый раз, когда я садилась за стол, я медленно вдыхала и опускала глаза в тарелку. Глаза перебирали пищу, руки делили ее на очень мелкие кусочки, рот отказывался принимать. Я мучительно боялась подавиться. Я умирала от удушья каждый раз, когда передо мной оказывалась еда.

Прошло 24 года. У меня трое детей. Мой муж делает вид, что ничего не происходит. Он не участвует в жизни семьи и не обращает внимание на сито. Он живёт для себя, я помогаю ему в этом. Я готовлюсь умереть, готовлюсь оставить детей без себя. Но сколько-то я еще продержусь.

Я перетираю через сито яйцо, сегодня четыре раза. Обычно три, но иногда трех недостаточно. Два раза процеживаю воду и завтракаю.

Еще я успеваю процедить стакан молока (его надо цедить четыре раза и каждый раз брать новую марлю для этого) и немного картошки. Это будет мой обед и ужин.

Сито у меня хранится в шкафу на самой верхней полке, завернутое в два плотных пакета. Нижний пакет должен быть новым.

Позавчера мне показалось, что я недостаточно хорошо протерла йогурт, и я так и не смогла его съесть. Мне до сих пор его жалко. Я знаю, что он был бы вкусным.

На столе лежит печенье. Мы купили его вчера. Я думаю, что, может, положить крупиночку в молоко… одну крупинку… Мою руки с мылом и беру печенье. Оно чистое, на нем нет даже крошечки. Я разламываю его пополам, скребу ногтём маленький кусочек и вижу там соринку или часть ниточки. Она маленькая, вы бы такую не заметили. Я кладу печенье обратно.

К обеду я пытаюсь выпить молоко, но боюсь, что, даже плотно закрытое, оно может уже быть небезопасным. А вдруг на нем появилась пленка? Мне снова нужно цедить его. Но я не успеваю, иначе младшие дети опоздают на тренировки.

Мы выходим из дома. На мне одна и та же одежда уже несколько месяцев. Я не знаю, насколько худой я выгляжу. Но людям я не нравлюсь, это заметно.

Но ничего, долго я не протяну, сколько-то. Но недолго.

Дина

В двадцать Дину накрывали максимализм и категоричное отрицание всего ненаучного. Она вообще отличалась раздражающей рациональностью и пренебрежением к высшим силам. В ее образе, во всей ней не было ничего загадочного. Она училась на экономиста и полагала, что жизнь – это череда простроенных событий.

К своему возрасту Дина еще ни разу не сталкивалась со смертью. Даже ее прабабушки дожили до глубокой старости. Она не знала нищеты и тяжелых болезней, не встречала подлости и предательства. Даже в любви ей еще не пришлось испытать разочарований.

Но случилось шокирующее и свербящее душу событие… Дина пошла в гости к подруге, ее маленькой дочурке исполнялся месяц. Белокурая, с пронзительно синими глазами малышка лежала в идеально белой кроватке. Дина восторженно взяла ее на руки и через минуту ощутила ледяной холод.

Мама малышки, не умолкая, болтала, а на руках Дины лежал живой, но мертвый ребенок. Дина передала маме девочку и ушла мыть руки. В ванной она разрыдалась, до крови проткнув сжатые в кулаки ладони.

Через семь месяцев белокурая малышка умерла в реанимации от осложнений гриппа. Дина так и не нашла в себе сил, чтобы хотя бы позвонить ее матери.

Постепенно произошедшее стерлось из ее памяти. Она заложила это кирпичной стеной отрицания.

Иногда она слышала истории о целителях, прорицателях, предсказателях и прочих. Ей все это было равнозначно. Для себя никаких иррациональных мыслей она не принимала.

В двадцать пять она впервые «потрогала» смерть: в автокатастрофе погибли друзья ее семьи. Вместе с двумя детьми и бабушкой. Шокированная и подавленная, Дина почти сутки провела у экрана монитора, просматривая видео аварии, доступное в Интернете. Ее напряженный взгляд впивался в серую машину, летевшую под фуру. Раз за разом. Сотню раз. Две сотни. Пять смертей. Много-много горя. На долгие недели ее переполнил ужас. Картинка аварии преследовала день и ночь. Она перестала спать. Ежесекундно прислушиваясь к дыханию маленького сына, она прикладывала мокрую от слез ладонь к теплой груди мужа, слушая его ритмичное сердцебиение. Она металась в страхе скорой потери. Ведь стало совершенно понятно, что всемогущий Бог может в один момент забрать и ее семью. Безумные мысли сводили с ума. Дина искала пути к успокоению, но их не было.

Наконец, страх загнал