Неверный. Свободный роман (СИ) - Лакс Айрин

Из окна кухни не видно ту часть двора, где я организовал стол, стул и кресло для нас с Санькой. Седа отходит в сторону, наблюдает за происходящим снаружи из окна, качает головой, возвращается на кухню.

— Темнеет. Надо одеться потеплее. Здесь было освещение, хватит генератора? Было бы здорово немного посидеть на улице, ты не находишь?

Вернувшись обратно к столу, Седа невзначай мою ладонь задевает пальцами, и я скрещиваю руки под грудью.

— Я очень не люблю все эти намеки, ужимки лестные. Хочешь что-то сказать, говори прямо.

— Даже не дашь гостям с дороги собраться с мыслями? — отвечает, потупив взор.

— Собирайся. И лучше тебе собраться… хорошенько.

Это звучит почти как «выметайся», но Седа упорно включает тупую хозяюшку, а я вылетаю…

Кому-то придется намять бока!

***

Разумеется, все не по плану. У костра в кресле под пледом с довольным видом кутается Рамина, а Саня сидит на старом поваленном дереве рядом с домом.

— Держи, не мерзни… — радушно делится с ней толстовкой мой брат.

Саня качает головой в знак отрицания, но потом, увидев меня, соглашается. Блять… Толстовка Рахмана на ней, словно палатка! Разумеется, брат, сняв ее через голову, поиграл мощными мышцами, облепленными футболкой, и девчонка с преувеличенным вниманием на это смотрит.

Причем ушки у нее краснеют, и лицо напрягается.

Изо всех сил делает вид, словно ей интересно!

— Куртку надень, простынешь, — бросаю в брата замызганной ватной фуфайкой.

— Расул, пойдем тут так классно! — зовет меня Рамина.

У меня от этой карусели мозги закипают. Еще больше бесит то, как Рахман пытается увлечь Саньку разговором и задвигает ей про ароматный глинтвейн. Сука, подсуетился! Уже с той самой бутылкой вина, которую обзывал компотом!

— Какой глинтвейн? Она только сегодня переболела. Окосеет даже от запаха! — заявляю я.

— Спасибо, Рахман, я не откажусь, — ласково улыбается Саня и даже опускает тонкие пальцы на запястье Рахмана. — Я еще ни разу не варила глинтвейн, покажешь, как это делается?

— С удовольствием. Сейчас все организую.

— Рахман, постой! — прошу его.

Но меня будто никто не слышит! Все действуют сами по себе, в особенности, Санька, шустро удалившаяся с бутылкой вина. С преувеличенным вниманием слушает моего брата-балабола, а тот и рад заливать, прихвастнуть умом перед девчонкой. Видно, в эом захолустье больше не перед кем хвост распускать.

— Составишь мне компанию? — шелестит рядом голос Рамины.

Укутавшись в плед, сестра-или-черт-знает-кто, стоит рядом опускат руку на мой локоть.

— Мы скучали. Я… — краснеет до ушей, но все же выдает. — Я очень по тебе скучала, не как по брату.

Раздражение закипает медленно-медленно, но в итоге бахает.

Я стряхиваю тонкие девичьи пальцы:

— Что за чушь ты сейчас произнесла, Рамина? Тебе не стыдно, говорить старшему родственнику намеки позорные? Постеснялась бы клеиться к мужчине так открыто. К тому же, с родственными связями.

— Но… мы же… дальние… — выдает едва слышно, выдавливая по букве. — Зару сосватали за троюродного брата.

— Плевать мне, кто такая Зара и за кого ее засватали. Мы — родня, и точка. Выбрось мусор из своей головы немедленно, меня тошнит от твоих намеков, и я обязательно поговорю с матерью на тему твоего воспитания. Ты же девушка невинная, а не шлюха, которая себя предлагает всем подряд. Или я ошибаюсь?

Рамина начинает некрасиво икать от слез и бросается в дом. Терпеть не могу бабьи слезы! Довел сестренку…

Нет, блять, в чушь отцовства, навешиваемого Седой, я точно не поверю. Но вот эту сопливо-слезливую канитель развел Рахман, и нужно с ним поговорить серьезно. Куда они ушли с Саней? В дом за специями? Так и не вернулись?

На кухне нахожу — воркующих!

Сейчас я одной смазливой девчонке по мягкому месту поворкую…

Вопрос на миллион: наш дядя Расул все-таки ревнив или нет?

Глава 32

Глава 32

Расул

— Еще лей, не стесняйся, — подбадривает Саню Рахман.

Девчонка слишком сильно наклоняет бутылку с вином, оно булькает и плюхает крупными брызгами всюду.

Седа вполголоса отпускает замечание, что хорошая хозяйка при готовке не разведет грязи, но эти слова слышу только я, потому что Саня ойкает, когда винные брызги капают ей на щеки. Рахман большим пальцем снимает каплю, лижет палец.

— Вай, какое сладкое. Получится невероятно! Попробуешь, оторваться не сможешь, придется выклянчивать у тебя хотя бы глоточек. Поделишься?

— Охотно, — улыбается Саня. — Я столько не осилю. А приправы сейчас?

— Нет, постой, дай вину согреться, а пока можешь нарезать… — брат цепляется взглядом за порез на пальце Сани. — Впрочем, я сам нарэжу сочный апэльсин.

Рахман нарочно делает мерзкий акцент, у меня внутри все подгорает. Зачем он таким клоуном себя выставляет? Он несколько языков знает!

— С тебя — самое ответственное, будешь добавлять по вкусу.

— По моему вкусу? — сомневается Саня. — Но вдруг ошибусь? Я никогда не готовила… такое.

— Мы будем класть по минимуму и дегустировать.

Седа сервирует тарелку нарезками, у нее ловко выходит, держится в стороне от двоих, колдующих над кастрюлей. Они болтают, шутят. Саня сует свой маленький носик во все расставленные специи, нюхает, предлагает Рахману, а тот… Блять, сука. Клоун! За сердце хватается, как будто ничего вкуснее в жизни не нюхал и так деликатно, но понемногу прикасается к девчонке — то бедром, то боком, то за поварешкой тянется, обязательно через Саню.

Мне, в целом, похуй.

Но когда длинные пальцы Рахмана выуживают нарезанную дольку апельсина, поднося ко рту девчонки, внутри что-то лопается.

— Попробуй, он должен быть сладким, но не кислым… — мажет оранжевой долькой по губам Сани.

Мое зрение фокусируется так остро, что я вижу крохотную капельку, скользнувшую по губе, по подбородку. В свете лампы золотятся пушистые реснички, дрогнувшие вниз.

Губы Сани впускают дольку в ее ротик, у меня — слюна. Я чувствую вкус и запах. Волоски на затылке приподнимаются. Сердце, напротив, уходит вглубь и оттуда сотрясает барабанными ритмами грудную клетку, тело. Кровь, мышцы — все отравлено ядом жгучим.

— Кажется, не кислый, — улыбается Саня.

Рахман доедает остатки.

— Самое то, — облизывается.

Жар становится невыносимым. Над губой ползет что-то горячее.

— Расул, у тебя кровь из носа пошла, — разбивает состояние вакуума и кокон ультра-напряжения голос Седы.

Ее пальцы с салфеткой тянутся к моему лицу. Отобрав клочок бумажки, машу в сторону.

— Седа, иди к Рамине, — резко прошу я. — Ей срочно нужно с тобой обсудить кое-что.

— Что с ней?

Я шиплю, перейдя на наш язык:

— Твоя дочь на мужиков вешается, как последняя дырка.

Темные глаза Седы вспыхивают огоньком злорадства.

Ах ты подлая, знала, что ее дочурка напридумывала себе всякого, и притащила с собой в качестве провокации, чтобы меня только от мыслей в бараний рог скрутило, будто она — дочь моя, хочет близости? Чтобы тошнило от вероятности подобного кровосмешения даже на уровне предположений?!

Подойдя к ней близко, цепляю за локоть:

— Пошла отсюда, шармута. Не высовывай нос из комнат вместе с дочерью. Овдовев, решила себе нового мужа по-быстрому найти? Не там ищешь, змея. Уверен, под твоей юбкой много других мужчин побывало и до меня, и еще больше — побывало после меня. Начни проверять с самого начала списка.

— Расул…

— Скажи еще одно слово, и я завтра же всех соберу и опозорю тебя. Мне скрывать нечего. Твои претензии пустые, опозоришь только себя и дочь. Или ты учишь ее за членом нырять к каждому? Губишь девчонке жизнь и репутацию. По рукам пойдет… Если уже не пошла, видя твой пример перед глазами. Пошла отсюда.

Пауза. Лицо Седы ползет пятнами, жесты теряют плавность, она поправляет красиво завязанный платок, проходится пальцами по вороту платья.