Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России (1849-1855 г.) - Геннадий Невельской

На этом пути, в 7 часов вечера, мы заштилили и бросили верп на глубине 9 сажен (16 м) в двух милях от берега. Офицеры, посланные на байдарке и шлюпке; мичман Гейсмар и Гротс и юнкер Ухтомский, донесли мне, что вообще эти озёра или заливы мелководны, хотя между лайдами и банками, которыми они наполнены, и попадаются глубины от 10 до 20 футов (3–6 м), а вплоть к кошкам — от 20 до 25 футов (6–7,5 м); что проливы, соединяющие их с морем, имеют глубину на барах от 7 до 11 футов (2–3,3 м), что ни одной значительной реки в эти озёра не впадает; что на материковом берегу и на одной из возвышенных кошек они видели три деревни; почти все жители этих деревень, увидевши их, удалились, оставшиеся же смотрели на них с большим любопытством и принимали их ласково. Восточный берег этих озёр или заливов частью лесистый и вообще болотистый, кошки же, или острова, почти все голые, песчаные, а на некоторых есть тальник и можжевельник; наконец, заливы эти, по докладу офицеров, должны кончаться у возвышенного, выдавшегося в море мыса, который был виден и с транспорта.

На другой день, 14 июня, около 6 часов утра, при тихом ветре с берега, мы тем же порядком продолжали опись его к северу. Около полудня со шлюпок дали знать, что шхеры и залив у мыса кончились. Я немедленно приказал шлюпкам вернуться на транспорт, ибо ветер начал свежеть и заходить к северу, а вдали за мысом показались огромные массы пловучих льдов.

Следуя вдоль берега, в 2 часа дня мы находились на параллели упомянутого мыса и вступили в массу льдов, которые весьма препятствовали нашему плаванию. Возвышенности, тянущиеся с севера, почти у самого берега этого мыса образуют крутой и скалистый берег.

Обогнув мыс (названный Ледяным) 74 и следуя в расстоянии около трёх миль от берега, мы продолжали его описывать, следя за малейшими извилинами. На всём пространстве до мыса Елизаветы на этом берегу были найдены только две бухточки, которые с транспорта казались удобными для якорной стоянки, но обследование их на шлюпках показало, что эти бухты ни по грунту, ни по очертанию своему неудобны даже для самых мелких мореходных судов.

Утром 17 июня, обогнув мыс Елизаветы, вошли в залив, расположенный западнее его, между этим мысом и мысом Марии 75, и заштилили в нем, в расстоянии двух миль от берега. Последний был местами холмист, местами же ровный, возвышенный. Здесь мы бросили якорь на глубине 9 сажен (16,6 м). Небо было ясное; наблюдения, сделанные на берегу, показали долготу и широту мыса Елизаветы, тождественные с показаниями Крузенштерна. Это обстоятельство окончательно убедило меня, что часть северо-восточного берега Сахалина на карте Крузенштерна положена от 15 до 8 миль (27–15 км) западнее.

Подробно обследовав берега этого залива, составляющего северную оконечность Сахалина, мы не нашли и здесь ни одной бухты 76, закрытой и удобной для стоянки судов, и 19 июня вышли из него, при ровном юго-юго-восточном ветре. Обогнув мыс Марии, около которого встретили довольно сильное и неправильное течение от востока и юга, мы легли вдоль западного берега Сахалина на юго-запад. Следуя этим курсом с описью и промером, около 4 часов пополудни увидели пролив, к которому по лоту я и начал лавировать по глубинам от 8 до 4 1/2 сажен (14,6–8,3 м). Не прошло и часа, как мы с глубины 6 сажен (11 м) вдруг сели на крутую банку. После тщетных усилий стянуться с неё посредством верпов мы принуждены были завести становой якорь. Вода между тем начала прибывать, транспорт било о твердое дно, угрожая большой опасностью. Только утром, 20-го числа, после 16 часов утомительных трудов, мы сошли с этой мели. Ветер был тихий, с берега. Отойдя от банки на глубину 7 сажен (12,8 м), я бросил верп и послал на берег шлюпку и байдарку с лейтенантом Гревенсом и подпоручиком Поповым, приказав им исследовать пролив и бухту. К вечеру ветер задул от севера с пасмурностью, и мы немедленно отступили под паруса, но вскоре ветер засвежел так, что шлюпки не могли уже возвратиться на транспорт. Всю ночь мы продержались под парусами, лавируя в море. После полудня 21-го числа ветер начал стихать и отходить к югу; сделалось ясно. Пользуясь этим, пошли к берегу, а около 8 часов вечера Гревенс и Попов возвратились на транспорт и донесли, что в бухту ведет весьма извилистый между банками, довольно узкий канал, глубина которого до 10 футов; что бухта представляет огромный залив, закрытый от всех ветров; что этот залив вообще мелководен и наполнен банками; что берега его песчаные и почти безлесные; что самое глубокое место в заливе, имеющее до 3 1/2 сажен (6,4 м), находится у песчаного возвышенного холма, составляющего западный входной мыс в залив, положение которого, по наблюдению Попова, оказалось в широте 53°35 и долготе 142°30; наконец, что, судя по разлогам виденных на западе песчаных холмов, можно предполагать, что этот залив соединяется мелководными проливами с лиманом Амура, но удостовериться в этом они не успели.

Залив этот, оказавшийся тем самым, который Гаврилов назвал заливом Обмана, потому что он принял его за Амурский лиман, я назвал заливом Байкал.

23 июня, при тихом юго-юго-западном ветре и ясной погоде, мы пошли отсюда с промером и описью вдоль берега, к мысу Головачёва 77. Только что миновали меридиан этого мыса, как транспорт привалило к мели. Стянувшись с нее и отойдя на глубину 8 сажен (15 м), мы заштилили и бросили якорь в полутора милях от мыса. Густой туман и мрак продолжались до утра 25-го числа. Утром в этот день я послал к мысу Головачёва две шлюпки с лейтенантом Гревенсом и мичманом Гейсмаром с поручением осмотреть, не найдется ли входа в лиман около этого мыса. Офицеры, возвратясь на транспорт, донесли, что от мыса на запад тянется отмель, на которой глубина от 8 до 9 футов (2,4–2,7 м) {Через эту банку в 1846 году вошел в лиман и вышел из него Гаврилов.}, и хотя, следуя по этой отмели, они и попали на глубины от 4 до 5 сажен (7,3–9,1 м), но глубины эти отрывисты, а потому и входа в лиман около этого мыса не существует. Между тем с транспорта было замечено, что от мыса Головачёва должна лежать поперек лимана банка, часть которой при малой воде обсохла.

Убедившись, что около мыса Головачёва не предстоит надежды открыть надлежащий вход в лиман, я обратился с этой целью к противоположному материковому берегу, почему на другой день, то-есть 25 июня, при южном ветре транспорт лёг на северо-запад вдоль видимой отмели. Для ограничения же её с моря я послал шлюпку с мичманом Гроте, приказав ему, дойдя до оконечности этой отмели, встать на кошку. К 6 часам вечера транспорт, следуя вдоль отмели по глубинам от 6 до 7 сажен (11–12,8 м), пришел на меридиан её оконечности, лежащей от низменного материкового берега в полутора милях (2,7 км). На фарватере, идущем между отмелью и берегом, на глубине 6 сажен (11 м) мы встали на якорь. С утра 26 июня, при юго-юго-западном ветре начали лавировать к конусообразной горе, лежащей за мысом Ромберга и казавшейся островом. Гора эта представляет самый отличительный пункт для входа в лиман с севера; я назвал её горой князя Меньшикова 78. Делая небольшие галсы и поворачивая у берега и около отмели на глубине 3 сажен (5,5 м), мы ограничивали таким образом путь, ведущий в лиман, в середине которого глубина была от 5 до 4 сажен (9,1–7,3 м). К берегу и банке эта глубина постепенно уменьшалась, а не доходя до мыса Ромберга, мы, близко держась к берегу, сели на мель, но скоро стянулись и, по случаю наступавшего большого тумана, на глубине 4 1/2 сажен (8,2 м) встали на якорь. К 12 часам дня 27 июня ветер задул от юго-запада, и туман очистился; мы снялись с якоря, имея впереди шлюпки, легли на восток-юго-восток и на глубине от 4 1/2 до 4 сажен (8,2–7,3 м), в 4 часа пополудни вошли в лиман Амура. Здесь, на глубине 4 1/2 сажен (8,2 м) и вязком илистом грунте, встали на якорь на Северном лиманском рейде, названном мной так потому, что эта местность действительно представляет удобный рейд. Он защищен с севера тянущейся от мыса Головачёва лайдой, обсыхающей при малой воде в середине, с запада и с востока — берегом Сахалина и материковым берегом, с юга же — отмелями, между которыми идут лиманские заводи и каналы. С этой части лимана мы начали исследовать его на транспорте и шлюпках, с целью ознакомиться с его состоянием и отыскать фарватер к югу. Встреченные при этом неправильные и быстрые течения, лабиринты мелей, банок и обсыхающих лайд и, наконец, постоянно противные свежие ветры, разводившие сулои и толчеи на более или менее глубоких между банками заводях, в которые неоднократно попадал транспорт и часто становился на мель, делали эту работу на парусном судне, не имевшем даже паровой шлюпки, тягостной, утомительной и опасной, так что транспорт и шлюпки весьма часто находились в самом критическом положении {Так, например, для промера были отправлены на шестивесельном баркасе лейтенант Гревенс, на четырехвесельном мичман Гроте, а на вельботе мичман Гейсмар. На транспорте оставалось всего 10 человек команды. Ветер мгновенно засвежел, баркас выбросило на лайду, а вельбот — на отмель сахалинского берега, против огромного селения Тамлево. Люди из вельбота едва, спаслись на берег, и, разложив огонь, сушили свое платье, когда толпа гиляков, пользуясь тем, что после утомления наши уснули, утащила платье, так что Гейсмар с людьми на другой день явились в одних рубашках.}. Много надобно было энергии, чтобы при таких обстоятельствах твердо итти к предположенной цели.