Тридцатилетняя война - Валентин Алексеев

Гибли ценнейшие культурные сокровища, расхищались и уничтожались библиотеки. Баварцы вывезли в Рим крупнейшую гейдельбергскую библиотеку, шведы отправили к себе на родину библиотеку Майнца: по дороге она погибла в море. Позднейшим историкам Германия того времени напоминала сумасшедший дом, подожженный своими обитателями сразу со всех четырех углов. Находились же в ней такие личности, как светило богословия Лука Оссиандер, который после двадцати лет неслыханного национального бедствия вещал горожанам Тюбингена, что очередное опустошительное вторжение в Швабию вызвано не чем иным, как божьим гневом из-за того, что местные богословы обнаружили в учении некоего Хорнейуса из Брауншвейга всего лишь 17, а не 129 заблуждений и отклонений от истинного вероучения!

Большие изменения претерпело военное дело. Испанский боевой порядок был окончательно отброшен, и все воюющие армии перешли к голландско-шведской тактике. Это и было то самое линейное построение, которое, постепенно совершенствуясь, господствовало в Европе до конца XVIII века.

Значительно изменилась стратегия. Вначале господствовала уверенность, что война не будет долгой. Полководцы ставили своим войскам решительные задачи, стремясь разгромить врага в генеральной битве, овладеть его политическими центрами и закончить войну. Именно так действовали чешские повстанцы, наступая в 1619 г. на Вену, а в 1620 г. Тилли и Бюкуа в битве на Белой горе покончили с сопротивлением Чехии. Несколько позже испанцы и Тилли повели решительное наступление на Рейне, прочно овладели Пфальцем и, разбив протестантские войска, закончили войну в этом районе. Столь же решительными были успехи Тилли и Валленштейна в войне против Дании и ее союзников в 1624-1629 годах.

Вторая половина войны носит иной характер. Самые блестящие победы более не приводят к сокрушению и подчинению врага и в лучшем случае лишь наклоняют чашу весов в ту или иную сторону. Этот второй период начинается с вторжения шведов, сопровождавшегося такими успехами, что казалось, на этот-то раз войне, действительно, пришел конец. На самом же деле, именно шведы, стремившиеся все время нанести своей великолепной армией решительный удар, придали военным действиям (в противоположность своим желаниям) затяжной характер. Густав Адольф, как мы уже видели, одержав победу при Брейтенфельде, утверждается в Средней Германии, но пока он подчиняет себе Рейнскую область, Тилли собирает на севере войска, теснит шведов во Франконии и укрепляется в Баварии. Шведский король при Лехе открывает себе путь в Баварию, а Валленштейн, между тем, с новой армией занимает Чехию и угрожает Саксонии, и так продолжается многие годы.

Разорение страны и система содержания войск на подножном корму заставляет размещать их на большой территории. Нужно иметь немалые организаторские и военные способности, чтобы стянуть разбросанные войска в одно место для выполнения какой-либо важной задачи и успеть решить ее прежде, чем собранная армия растает от голода, холода и болезней. В сражении под Люценом, которое как Густав Адольф, так и Валленштейн считали решающим, оба крупнейших полководца смогли использовать лишь по полтора десятка тысяч бойцов при общей численности императорских и шведских войск в Германии до 200 000. Учитывая все эти обстоятельства, искусный полководец иной раз перед лицом превосходящего по численности ударного кулака неприятеля ловко избегает сражения, дожидаясь, пока скученная масса вражеских войск не начнет гибнуть от недостатка средств существования. Вопросы снабжения стали в центре внимания. Налет на деревню, нападение из засады на неприятельский обоз, угон скота - в операциях подобного рода, а отнюдь не в больших битвах завоевывает гриммельсгаузеновский Симплициссимус славу лучшего воителя в округе.

Среди солдат и офицеров чисто наемническое профессиональное отношение к своему делу решительно преобладает над патриотизмом и религиозным воодушевлением. Солдаты храбро сражались, готовые погибнуть в бою или в походе, держась своего полка. Но если их воинская часть подвергалась полному разгрому, переставала существовать, они считали свои обязанности исчерпанными и подыскивали себе другое место службы, по возможности, на "своей стороне", но подчас не брезговали завербоваться и к неприятелю. Густав Адольф систематически пополнял свою армию тысячами пленных, так же поступал и Бюкуа еще во время подавления чешского восстания. В "чужой" армии надо было привыкать к новым порядкам, но со временем почти все различия в войсках разных государств стерлись.

Исчез и национальный характер людского состава. В шведской армии коренных шведов было незначительное меньшинство, и были годы, когда в шведских войсках в Германии насчитывалось не более 600 настоящих шведов. Во французской армии служили тысячи немецких солдат, офицеров и генералов, в войсках германского императора итальянцев и славян было не меньше, чем коренных немцев.

Генералы и офицеры меняли службу не менее часто, чем солдаты: Бернгард Веймарский, после того, как он был шведским главнокомандующим, сделался французским генералом; Тилли и Иоганн фон Верт переходили с имперской службы на баварскую и обратно. Это были, правда, переходы внутри одной и той же коалиции, но генерал Арним, например, сначала служил у шведов, затем сражался в рядах имперских войск, а потом, возглавив саксонскую армию, изгонял имперцев из Чехии. Генерал Меландер, наоборот, сначала воевал против императора, затем - за него. Имперским гарнизоном в Брно, упорно отстаивавшим крепость в 1645 г. от шведской армии Торстенсона, командовал бывший шведский офицер де Суш. Известный шведский полководец Кенигсмарк (по происхождению немец из Бранденбурга) до Брейтенфельдской битвы служил у Тилли. Нечего говорить о таких самостоятельных государях, как Франц Саксен-Лауэнбургский или Георг Люнебургский, которые считали себя вправе сражаться то на одной, то на другой стороне. Протестанты воевали в католических войсках, католики - в протестантских. Это никого уже не удивляло. Симплициссимус побывал на службе попеременно у шведов, хорватов, саксонцев, в немецких имперских войсках, у французов и добрался под конец даже до России!

Служить становилось все тяжелее. Прежние солдатские вольности и самоуправление исчезли. Правительства брали под жесткий контроль командиров, а те - своих подчиненных. Все труднее становилось найти неограбленное и недограбленное население. Занятие солдата, пишет Гриммельсгаузен - жрать и пить, терпеть голод и жажду, распутничать и бездельничать, гулять и играть в азартные игры, подчиняться и своевольничать, убивать и быть убитым, подвергать и подвергаться мучениям, гнаться и убегать от погони, пугать и пугаться, грабить и быть ограбленным, распространять несчастье и быть несчастным, бить и быть битым, в общем только губить и портить, чтобы за это самому погибать и нести ущерб. Те, кто ухитрится дожить до преклонных лет, становятся нищими и бродягами, если только не припрятали чего-нибудь из награбленного в свое время.

Удивительно ли, что многие предпочитали дезертировать, а солдаты разбитых отрядов не спешили присоединиться к уцелевшим частям своей армии. Целыми шайками следовали они за армиями, держась на безопасном расстоянии, чтобы не попасть на глаза начальству, но и не уходя далеко, чтобы не оказаться под ударом неприятеля или местной администрации. Название их "мародеры" - вошло в языки современных народов. О происхождении его говорили следующее: как-то граф Мерод набрал из неопытных рекрутов целый полк, но в первом же походе большая часть его солдат вышла из строя от усталости и болезней. Оборванных, искалеченных и голодных солдат Мерода можно было видеть на всех дорогах. Они попрошайничали, воровали, грабили, и казалось, что нет ни одного нищего и бродяги, который не служил бы раньше в полку Мерода, не был бы "мародером".

Цели войны к середине 30-х годов были уже не те, что вначале. У Фердинанда III, любителя книг, музыки, ценителя искусства, не было религиозного фанатизма, присущего его отцу; воспитанник иезуитов, император не любил их и не подчинялся им. Несмотря на большие военные и политические успехи, он давно отказался от заманчивых планов 20-х годов: как от установления самодержавной власти в Империи, так и от присвоения в пользу своих родственников и союзников северонемецких епископств.

Император в еще большей степени, чем его отец, склонялся к тому, чтобы не вмешиваться активно в дела Германии, но зато настойчиво укреплять свою власть в наследственных габсбургских землях в Чехии и по Дунаю. Продолжение войны в Германии все более теряло для Фердинанда III смысл. Внутринемецкие разногласия, вызвавшие войну, были более или менее улажены, религиозный фанатизм почти полностью выветрился, неудовлетворенные князья, вроде Бернгарда Веймарского, не представляли самостоятельной силы, и война не кончалась только потому, что вступившие в нее иностранные державы требовали удовлетворения своих противоречивых интересов и не успели истощиться в такой же степени, как Германия.