Закат Пятого Солнца (СИ) - Штаб Юрий

— Нужно как можно быстрее выучить местное наречие! — сказал Фернан.

Через два дня причины для изучения языка стали еще более существенными. В городе действительно состоялся очередной праздник, который кроме угощений, танцев и музыки сопровождался кровавым ритуалом. На этот раз испанцы пережили это зрелище спокойнее. Во-первых, потому что это уже не было такой неожиданностью, а во-вторых, потому что на этот раз на алтаре зарезали юношу.

И все же полнейшее непонимание сильно выводило из себя пленников. Фернан и Себастьян упорно изучали речь индейцев, но особыми успехами похвастаться не могли. Понять и запомнить, как на местном языке будет «тарелка» или «рука» оказалось несложно. Но как только речь заходила о каких-то отвлеченных понятиях, на которые нельзя просто указать пальцем, то здесь-то и начинались трудности.

Переводчик тоже времени даром не терял. В один из дней он разразился целой тирадой, но понять из нее не удалось ровным счетом ничего. Индеец, глядя на пленников, время от времени повторял одни и те же предложения, пытаясь донести какую-то мысль. Фернан внимательно слушал его, затем, потеряв терпение, обратился к Себастьяну:

— Ничего не пойму из того, что он говорит! Я же, как будто, немного изучил этот язык! Ни одного знакомого слова!

— Ничего удивительного. Ты ничего не понимаешь, потому что он говорит по-испански. Прислушайся, он пытается повторить то, что когда-то слышал от нас.

И действительно, индеец с крайне важным видом повторял слова, услышанные когда-то от конкистадоров. Но так безбожно их коверкал, что Гонсалес удивился, как Себастьян вообще догадался, что это испанская речь? Смысла в том, что говорил переводчик, разумеется, не было никакого. Просто сумбурное нагромождение заученных имен, названий, глаголов. “Хупа”, надо полагать, означало Кубу, “инеес” — индейца.

— Все это смешно звучит, но дает надежду на то, что мы быстрее придем к взаимопониманию, — заметил Себастьян. — В северной Африке очень часто можно услышать речь, где арабские слова идут вперемешку с испанскими. Поначалу кажется ахинеей, но со временем привыкаешь. Если этот мудрец начнет учить наш язык, то мы скорее сумеем объясниться.

Через пару недель после своего пленения испанцев пригласили на большой праздник. В глубине души они предполагали, что сейчас опять кого-нибудь зарежут на радость толпе. Выходя на широкую многолюдную площадь, конкистадоры увидели там возведенные деревянные подмостки. Перед ними сгрудился целый оркестр из добрых двадцати человек. В центре стоял рослый индеец, кричаще ярко разрисованный и весь украшенный плюмажами из мишуры и перьев. Он изо всех сил бил ладонями в огромный, доходящий ему до груди тамтам. Мощный низкий гул, похожий на отдаленные раскаты грома, сотрясал воздух. Десяток трубачей и еще столько же барабанщиков создавали невообразимый гам.

Конкистадоры смотрели с интересом. Они уже обратили внимание, что у индейцев не было струнных инструментов, но духовые и ударные с лихвой компенсировали эту нехватку. Музыканты использовали длинные деревянные трубы, а также глиняные и костяные флейты. Барабаны также удивляли разнообразием. Начиная от совсем маленьких, размеров чуть больше ладони, заканчивая тем гигантом, который стоял в центре этой композиции.

Когда испанцы несколько свыклись с какофонией звуков, они сумели оценить оригинальную и своеобразную мелодию. Музыканты пританцовывали и подпевали себе. Фернан с интересом следил за ними, но вскоре ему стало не до этого оркестра. На подмостки в центре площади взбежало с десяток девушек. Быстрыми, невесомыми шагами они скользили по деревянному настилу. С разрисованными телами, в высоких головных уборах, щедро украшенные яркими перьями и сверкающими на солнце камнями. Они начали свое выступление, в котором в равных частях смешались танец и театральное представление.

Индейцы, видимо, хорошо понимали сюжет разворачивающегося перед ними действа. Огромная толпа беззвучно замерла, внимательно следя за развитием событий. Музыка почти умолкла, лишь иногда то вступал одинокий барабан, вторя шагам актрис, то в самые драматичные моменты оживали флейты, тонким писком нагоняя тревогу. Едва слышный перезвон десятков маленьких колокольчиков, украшавших запястья и лодыжки танцовщиц, сопровождал их движения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Костюмы на всех были разные. Лица трех девушек скрывали устрашающие маски с клыками и высунутыми языками. Они пытались поймать одну-единственную хрупкую невысокую девчонку, которую так щедро украшали торчащие во все стороны зеленые перья, что она походила на ожившее растение. Обилие плюмажей не мешало ей избегать нападений. Она ловко ускользала от преследователей, прячась то за одной танцовщицей, то за другой и при этом двигалась и кружилась с удивительной грацией и изяществом.

Ее выступление не могло оставить Фернана равнодушным. Он стал протискиваться вперед, пока не оказался в первом ряду. Пристально глядя на девушку, он не замечал ничего вокруг. Танцовщица была хороша. Правильные черты лица, большие темные глаза, искрящаяся улыбка. С тайным опасением Гонсалес скользил по ней взглядом, в глубине души ожидая увидеть какую-нибудь уродливую странность, характерную для индейцев. Но нет, она оказалась самой обыкновенной девушкой со стройным гибким телом, едва прикрытым одеждой. У нее не косили глаза и не блестели инкрустацией зубы. Голова оказалась правильной формы и даже татуировок почти не было.

Между тем девушка также обратила на Фернана внимание. Постоянно оглядываясь на испанца, она чуть не допустила ошибку и не позволила трем фуриям в масках себя поймать.

— Перестань так пялиться на девчонку, ты ее смущаешь! — настойчиво пробормотал стоящий рядом Себастьян.

— Ну и что? — самодовольно поинтересовался Фернан. — Для того она и танцует, чтобы на нее любовались.

— Кто знает, в чем суть ритуала? А вдруг, если она попадется в лапы к этим трем мегерам, то ее зарежут на алтаре?

Такая мысль не приходила Фернану в голову. А ведь Себастьян может оказаться прав! Гонсалес вовсе не желал танцовщице смерти и потому, с немалой досадой, вынужденно переключил свое внимание. Он начал рассматривать музыкантов. Особенно его заинтересовал один трубач. Тот держал двумя руками морскую раковину — большую, причудливо раскрашенную, закрученную в спираль. Время от времени он подносил ее к губам и воздух оглашался низким рокочущим звуком. Грозный рев раковины служил отличным аккомпанементом для трех чудовищ в масках. Они выглядели прямо как исчадия ада, так что музыка их должна была сопровождать соответствующая.

Бросая иногда взгляды на подмостки, Фернан заметил, что действо подходит к концу. Улыбающаяся девушка в зеленых перьях, единолично завладевшая его вниманием, оставалась одна в центре сцены. Остальные отступили назад, поблекли, стали всего лишь фоном. Возможно, так и полагалось по сюжету. А может быть, Фернан просто никого вокруг больше не видел.

Танцовщица его очаровала. Она продолжала свое выступление, полностью отдаваясь танцу. Тело девушки, смазанное каким-то маслом, блестело как жемчужина в лучах солнца. Движения ее, то плавные и текучие, то резкие и энергичные, отмеченные небывалой пластикой, не позволяли даже на миг отвести от нее взгляд.

Оркестр смолк. Лишь тихий звон колокольчиков на запястьях и лодыжках сопровождал представление, да еще иногда откуда из-за сцены ему вторил перестук одинокого барабана. Восхищенный Фернан старался даже не моргать, чтобы ничего не упустить. Такого выступления он еще никогда не видел.

Но вот танец подошел к концу. Многочисленные зрители разразились буйными криками, выражая свою радость. Девушка замерла в центре сцены, торжествующе улыбаясь. Но хотя улыбка и предназначалась всем, глаза ее смотрели лишь на Фернана. Она как будто ждала от него какой-то реакции — одобрения, похвалы, восторга.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Гонсалес, разгоряченный танцем и вниманием красавицы, не стал долго раздумывать. Не зная, как выразить свое восхищение словом или жестом, он рванулся вперед. Проскользнул между двумя музыкантами и одним прыжком взлетел на подмостки. Через мгновение девушка уже была в его объятиях. Себастьян внизу проклинал все на свете, злясь на себя из-за того, что не предугадал поступка своего молодого друга.