«Если», 2006 № 1 - Журнал «Если»

До возвращения Франсины я снова упаковал тела. Возможно, подобное зрелище и не станет для нее потрясением, но я не хотел, чтобы она принялась их измерять, прикидывая, какого размера одежда им понадобится.

Роды начались рано утром в воскресенье, 14 декабря. Ожидалось, что они продлятся часа четыре, в зависимости от пропускной способности канала связи. Я сидел в детской, а Франсина расхаживала рядом в коридоре. Мы отслеживали данные, поступающие по оптическому кабелю из Базеля.

Изабелла использовала нашу генетическую информацию в качестве стартовой точки для симуляции внутриматочного развития полноценного эмбриона, применив модель «адаптивной иерархии» с наивысшим разрешением, зарезервированным для центральной нервной системы. Далее Квасп возьмет эту задачу на себя, и не только в отношении мозга новорожденного ребенка, но и тысяч биохимических процессов, происходящих за пределами черепа. Кроме изощренных сенсорных и моторных функций эти тела способны принимать пищу и выделять отходы жизнедеятельности — по психологическим и социальным причинам и ради химической энергии, которую обеспечивает пища, — а также дышать, чтобы получать кислород для окисления «топлива» и воздух для вокализации. Однако у них не было ни крови, ни эндокринной системы, ни иммунных реакций.

Квасп, который я построил в Беркли, был меньше версии из Сан-Паулу, но и он в шесть раз превосходил в ширину череп младенца. Пока не удастся уменьшить его еще больше, разум нашей дочери будет находиться в ящике, стоящем в углу детской, связанный с ее телом беспроводной линией связи. Ширина полосы пропускания и задержка сигнала не являлись проблемой в городе и окрестностях, а если потребуется отвезти малышку дальше, то Квасп не слишком велик или уязвим для перемещения.

Когда индикатор загрузки, который я вывел на боковую панель Кваспа, уже показывал 98 процентов, в детскую вошла Франсина. Вид у нее был возбужденный:

— Мы должны все отложить, Бен. Всего на день. Мне нужно больше времени, чтобы подготовиться.

Я покачал головой:

— Ты заставила меня пообещать, что я откажусь, если ты меня об этом попросишь. — Она даже запретила мне рассказывать, как можно остановить Квасп.

— Всего на несколько часов, — взмолилась она.

Страдания Франсины выглядели искренне, но я решил не отступать, сказав себе, что она играет роль, испытывая меня и проверяя, сдержу ли я слово.

— Нет. Ни замедления, ни ускорения, ни пауз, вообще никакого вмешательства. Этот ребенок должен врезаться в нас, как грузовой поезд — как всякий новорожденный обрушивается на родителей.

— Ты хочешь, чтобы теперь я стала рожать сама? — ехидно вопросила она. Когда-то я полушутливо заговорил о такой возможности — ввести ей гормоны, действие которых имитирует некоторые эффекты беременности, чтобы облегчить ей психологическое связывание с ребенком — а также, косвенно, и мне, — но Франсина едва не оторвала мне голову. Я не предлагал такое всерьез, зная, что в этом нет необходимости. Приемные дети — наилучшее тому доказательство, а то, что проделывали мы, наиболее соответствовало рождению ребенка с помощью суррогатной матери.

— Нет. Просто возьми ее на руки.

Франсина уставилась на неподвижное тельце в кроватке.

— Не могу! — простонала она. — Когда я держу ребенка, он должен казаться мне самым драгоценным созданием на свете. А как я смогу поверить, что она именно такая, если знаю, что могу шарахнуть ею о стенку и ничего с ней не случится?

Оставалось еще две минуты. Я ощутил, как мое дыхание становится неровным. Да, я мог послать Кваспу код остановки, но вдруг это создаст прецедент, который войдет в привычку? Если один из нас не выспится, если Франсина будет опаздывать на работу, если мы заставим себя поверить, что наш особый ребенок настолько уникален и мы заслуживаем короткий отдых от него, тогда что помешает нам проделать такое снова?

Я уже собрался было пригрозить Франсине: или ты ее берешь, или это сделаю я. Но вовремя остановился и сказал:

— Ты ведь знаешь, какую психологическую травму ты ей нанесешь, если бросишь. Ты ведь любишь ее. Она это почувствует.

Франсина взглянула на меня с сомнением.

— Она узнает, — подтвердил я. — Я в этом уверен.

Франсина подошла к кроватке и взяла безжизненное тельце. Я ощутил, как внутри меня что-то тревожно сжалось — я не испытывал ничего подобного, когда раскладывал для осмотра пять пластиковых оболочек.

Я выключил индикатор загрузки и позволил себе пролететь последние секунды в свободном падении — глядя на дочь и страстно желая, чтобы она шевельнулась.

Дернулся большой палец, потом ее ноги слегка поджались. Я не мог видеть лица малютки, поэтому наблюдал за лицом Франсины. На мгновение мне показалось, что губы ее искривились от ужаса. Но тут малышка стала хныкать и дрыгать ножками, и Франсина всхлипнула, не скрывая радости.

Когда она поднесла ребенка к лицу и поцеловала в сморщенный лобик, я пережил собственный момент смятения. Как легко оказалось породить этот нежный отклик, хотя тельце с тем же успехом могли оживить и программы, предназначенные для управления персонажами игр и фильмов.

Однако в нашем случае этого не было. Как не было ничего фальшивого или легкого в пути, который привел нас к этому моменту — не говоря уже о пути, который проделала Изабелла, — и мы даже не пытались создать жизнь из глины, из ничего. Мы всего-навсего отвели в сторону тоненький ручеек из реки, текущей уже четыре миллиарда лет.

Франсина уложила нашу дочку на согнутую руку и стала ее покачивать.

— Ты приготовил бутылочку, Бен?

Все еще ошеломленный, я побрел на кухню. Микроволновка предвидела счастливое событие, и бутылочка молочной смеси была уже подогрета.

Я вернулся в детскую и протянул бутылочку Франсине.

— Можно подержать девочку, пока ты не начала кормить?

— Конечно.

Она подалась вперед, чтобы поцеловать меня, потом протянула малышку, и я взял ее так, как научился брать детей родственников и друзей, придерживая ладонью затылок. Распределение веса, тяжелая головка и слабая шейка ощущались в точности, как и у любого младенца. Глаза у нее все еще оставались зажмуренными, потому что она вопила и дергала ручками.

— Как тебя зовут, моя прелестная дочурка? — Мы сократили список возможных имен примерно до десятка, но Франсина отказалась делать окончательный выбор до момента, пока не увидит, как ее дочка делает первый вдох. — Ты уже решила?

— Я хочу назвать ее Элен.

Глядя на малышку, я решил, что имя звучит для нее слишком старомодно. Прабабушкина сестра Элен. Элен Бонэм-Картер. Я глуповато рассмеялся, и малышка открыла глаза.