Шофер. Назад в СССР. Том 2 (СИ) - Март Артём

— Ты что, — крикнул я в ответ, — рехнулся⁈ Давай шнек, говорю!

— Не дам!

— Тфу ты! — Я плюнул снова и спрыгнул с кузова, полез на комбайн.

— Ты куда прешь⁈ — Испугался сначала комбайнер, но потом перегородил мне лестницу, спустившись на ступеньку.

— Да сам шнек направлю, коль уж ты упрямый как пень!

— Иди отседова, сказано тебе!

Я поднялся до самого верха, глянул в глаза здоровяку, что не давал мне пройти.

— Ты либо за голову возьмешься, — закричал я под гул двигателей, — либо я тебя скину щас с комбайну! Устал я слушать эти бредни! Или ты закусил удила, как простая вредная баба, когда я тебя у машин на место поставил⁈

— Баба⁈ Ах ты!

— Чего у вас за заминка-то! Поломалися⁈ — Внезапно услышал я за спиной голос. Мы со Степашиным обернулись.

То был старый шофер по имени Прокоп Маленков. Невысокий суханький, но шустрый мужичок с носатым, напоминающим птичье лицом и реденькими выгоревшими на солнце волосенками. Его пятьдесят третий стоял уже позади Степашенского комбайна. Ждал места, чтобы подъехать и принять груз с той нивы, что полная стояла правее.

— Поломались, спрашиваю⁈ — Крикнул он и смешно заморгал глазенками.

— Не позорься, не смеши людей! — Крикнул я комбайнеру.

— Дядь! — Заорал Степашин, — ты давай, становись вместо этого вот, — он кивнул на меня, — под шнек! Я тебе сгожусь.

Прокоп удивленно свел черные, на красном лице брови.

— А чего такое? — Спросил он.

— Да не видишь, что ли, дядь? У ентого… — Начал было Степашин, но я его прервал.

— У комбайнера ум за разум зашел! — Крикнул я, — не хочет в машину сгружать ячмень!

— Это почему ж? — Маленков пошевелил пышными усами.

— А глянь вон, на борт, — хмыкнул я, — на борт моей машины!

На самом деле, не знал я, как этот шофер поведет себя с Белкой. Однако надеялся, что не пойдет он за Степашинскими суевериями, потому как был он между теми людьми, что слушали меня тогда, когда я разговаривал с ними, с белкиного кузова.

Прокоп скривился, наморщил крупный нос.

— Парень, ты давай, — сказал он Степаншину, — цирк тут не устраивай! Разгружайся быстрее, только время тут затягиваешь!

— Да не буду я! — Заорал Степашин злобно, — я щас разгружусь, а завтра мне руку ремнем оторвет! Не! Мне мои руки-ноги целыми нужны!

— Ты чего! С дубу рухнул⁈ — Крикнул Маленков.

— Чего стоим! — Тут даже агроном Николаенко прибежал, — поломались⁈ — Закричал он.

— Не! — Обернулся Маленков, — у нас тут цирк с конями!

Я рассмеялся от этого, оперся спиной о лестничное перило. Маленков лупая удивленными глазами, глядел то на агронома, то на Маленкова, то на меня.

— Чего тут творите! Нам нельзя ни на минуту останавливать молотьбу! — Закричал рассерженно агроном, — это поле нужно убрать быстро!

— Да мне как-то… замялся Степашин, — боязно. Потому как вон, — он кивнул на мою машину.

— Что? Вон⁈ — Николаенко упер руки в боки.

— Да Белка ж. Несчастливая машина. Слышал я, — кричал Степашин, — что в прошлый раз, когда в енту машину разгружался комбайн, комбайнеру потом ногу оторвало!

— Чего⁈ — Закричал Николаенко, — какому комбайнеру⁈ Какую ногу⁈ Ты чего, пьяный⁈ Отродясь у нас в колхозе никому ни ноги, ни руки не отрывало! Ты где вообще такого понабрался⁈

— Дак… Не помню где, — совсем уж сконфузился комбайнер, — где-то слышал.

— А ну, давай хватит тут выделываться! — Разозлился Николаенко, — разгружай бункер! Ни то напишу начальнику МТС докладную записку на тебя, что нарушаешь трудовую дисциплину! Будешь знать! Шутник, елки-палки!

Я рассмеялся еще громче. Николаенко исчез за комбайном.

— Давай быстрее, молодой, — сказал Маленков комбайнеру и вернулся на свою машину.

— Ну че, — улыбнулся я снисходительно, — лезь за шнеком, или как?

— Да лезу-лезу, — хмуро ответил Степашин и потянулся за шнековой трубой.

Я же залез себе в кузов, стал принимать ячмень. Степашин направил трубу над кузовом. Полез в кабину, чтобы запустить шнек. Комбайн газанул и зерно толчками, принялось вырываться из отверстия, насыпаться в кузов. Сначала чуть-чуть, оно, по мере того, как шнек все разгонялся, быстрее и быстрее штопорным потоком заполняло машину.

Я же стал разравнивать кучу зерна лопатой так, чтобы они улеглись ровнее. Двигал шнек то назад, то вперед, распределения зерно по кузову. Когда ячмень поднялся мне по щиколотку, труба выплевывала уже последние остатки. Степашин, что ждал все это время на площадке, глянул на меня, нахмурившись, вернулся в кабину.

Нива его, зарычала, выпустив из трубы вверх черное облачко. Мотовило ее принялось медленно раскручиваться, а потом, комбайн пошел вперед, по полю.

До одиннадцати часов я уже сделал два рейса на мехток. Там видны были уже кучи зерна, что на общем фоне не казались такими уж большими. Скоро же, почти всю площадку на току засыпят урожаем.

Вернулся я на поле, после второго своего рейса, когда три нивы уже угнали. Оставшиеся три машины прокашивали середку. Рядом, на поле дежурили пять газонов.

Стал я рядом с Казачком, что капался вновь в своем приемнике, что вечно держал подключенным к электросети машины. Что он, этот приемник, там себе хрипел, и не слышал я вовсе. Перебивал его звуки моторов: холостых, газоновых и на ходу, нивовских.

В этот раз загрузились мы с Казачком почти одновременно. Правда, решено было брать по одному бункеру, чтобы было быстрее. Ведь оставалось еще три машины на подмоге. Казачок же загрузил в свой самосвал с двух комбайнов, что для его пятьдесят второго было даже немного сверх меры. Хотя обычно никто тому и значения не придавал. Набивали просто борта повыше и вперед.

Вместе: Казачок передом, а я за ним, вышли мы на трассу. Погнали к мехтоку до которого было километров семь дороге на Отрадную.

Шли спокойно. Я ехал да любовался, как работают на золотистых от хлеба полях комбайны. Как снуют туда-сюда колхозные машины.

Правда не все поля у дороги были засеяны хлебом. Вот проехали мы желтеющую кукурузу. Помахивала она на ветру своими кисточками, словно гусары плюмажами на шапках. А дальше шла и семечка. Подсолнухи, тучные, потяжелевшие, склонили головы к земле.

Отвлекшись ненадолго от дороги, глянул я вперед, перед собой. И заметил что-то неладное: как-то странно задний борт казачковской машины отошел. Верхняя его часть отстала от кузова и слегка опустилась. Посыпались по углам мелкие дорожки ячменя.

Я даже посигналить ему не успел. В следующее мгновение, под тяжестью груза, рухнул задний борт книзу. Золотисто-серым потоком ячмень хлынул на дорогу. Казачок дал по тормозам так, что завизжали шины. Я влупил по педали следом. Почувствовал, как машину носит на дороге.

Глава 16

Вырулил. Все же груз прижимал самосвал крепко. Казачковская машина проехала совсем недалеко. Растеряла однако, две трети всего кузава. Ячмень запылил дорогу, песком растянулся по проезжей части.

Я же, туго выжимая тормоза, заставил Белку остановиться. Почувствовал, как колеса въехали на ячменный разброс. Проскользнули по зерну, когда их замкнули барабаны.

Я поспешил выйти из кабины. К этому времени Казачок тоже выскочил наружу. Хватаясь за голову, осматривал он свой кузов и высыпанный всюду по дороге ячмень. Ругал сам себя горьким матом.

— Да уж, — я подошел к Казачку, — что-то рано ты разгрузиться решил.

— Да как же оно? Чего же оно-то? — Не находил слов Казачок.

От отхлынувшей с перепугу от его лица крови, сделался он из смуглого в какого-то порозовевшего. Будто бы румянец его тронул. Да только не на одних щеках, а по всему лицу.

— Как это я? Это ж что? Поломался задний борт?

Казачок, разбрасывая сапогами, ячмень прошел к своей машине сзаду. Глянул, как безвольно болтается запыленный борт.

— Слышь, — приблизился я, — а ты после того раза, на эстакаде, когда с нее упал, замки смотрел? Помнишь, тогда у тебя от удара стало все нараспашку.