Факир против мафии - Фридрих Незнанский

— Нет. Я хочу, чтобы текст остался неизменным. Кстати, если вы не заметили, на папке стоит пломба. Ее может сорвать только человек, имя которого указано на обложке.

— Ясно, — кивнул толстяк. — Сделаю все, как вы сказали.

Лапшис уперся тощей ладонью в стол и быстро поднялся на ноги. Пристально посмотрел на толстяка и проговорил быстро, почти не разжимая губ:

— Не забывайте, это срочное донесение. И оно должно дойти в том виде, в каком написано. Именно поэтому я не пользуюсь обычным каналом. Помните об этом.

Толстяк улыбнулся и примирительно поднял ладони:

— Что вы, Лапшис. Не горячитесь. Вы — сказали, я — услышал. Не нужно повторять.

Лапшис кивнул, повернулся и пошел в прихожую. Толстяк поднялся с кресла и двинулся за ним.

На прощание толстяк протянул Лапшису руку, тот рассеянно на нее посмотрел и, секунду поколебавшись, пожал. Пожатие у него было сильным, как у всех костлявых, жилистых людей. В прихожей Лапшис долго переобувался, натягивая на длинные, узкие ступни такие же длинные, узкие туфли. Толстяк смотрел на его ноги и пару раз нетерпеливо дернул уголком рта. Наконец Лапшис обулся. Толстяк поспешно отомкнул дверные замки.

— Помните, лично в руки, — напомнил Лапшис.

— Помню, помню.

Толстяк распахнул дверь, Лапшис дернул головой, что должно было означать у него прощальный кивок, повернулся и вышел из квартиры.

Проследив в окно, как Лапшис сел в такси и уехал, толстяк вернулся к столу и взял пластиковую папку. Он немного повертел ее в руках, затем достал из папки конверт, недрогнувшей рукой сорвал с него пломбу и вынул листки с докладом Лапшиса.

С листками в руках он прошел к буфету и достал оттуда бутылку дешевого джина и приземистый, граненый стакан. Поставив все это на стол, толстяк уселся в кресло. Затем он не спеша отвинтил с бутылки пробку, наполнил стакан наполовину, откинулся на спинку кресла и принялся читать доклад, попивая джин и смачно причмокивая пухлыми губами.

По мере чтения лицо его делалось все более озабоченным. Время от времени он тихо приговаривал себе под нос:

— Так-так… Интересно… Гм… А вот это уже чушь…

Читал толстяк медленно и вдумчиво. К тому моменту, когда доклад был прочитан до конца, он успел выпить три неполных стакана джина. Затем толстяк положил листки на стол и надолго задумался. Его небольшие голубые глаза то прищуривались, то вновь широко открывались — в такт мелькающим в голове мыслям.

Наконец черты его напряженного лица разгладились, а само лицо приобрело удовлетворенное выражение, словно он нашел для себя выход из весьма затруднительной ситуации и принял важное решение.

Толстяк вынул из кармана халата мобильный телефон, нашел в справочнике нужный номер, нажал на кнопку вызова и приложил трубку к уху.

— Алло, Роман Романович?.. — Лицо толстяка подобострастно замаслилось. — Здравствуйте, это Веселовский говорит… Да, да, Веселовский… Спасибо, и вам того же. Роман Романович, ко мне тут только что приходил Лапшис… Ну да, тот самый. Я сам удивился. Он позвонил мне сегодня утром и сказал, что хочет кое-что передать в Москву… Что?.. Нет, он не сказал что. Вы же знаете, он умеет напускать на себя таинственность. Так вот, он принес папку с донесением и просил срочно передать донесение в Москву… Да, я тоже удивился. Похоже, он больше не доверяет обычному каналу. Он в последнее время вообще стал очень подозрительным… Нет, что вы. Конечно, нет. Вот оно, у меня на столе. Лежит и дожидается вас… Да, да, ваше и вашего э-э… Короче говоря, в этом донесении упоминаются оба имени. И отнюдь не в положительном контексте. Я думаю, вам будет интересно его почитать… Во сколько?.. Нет, в это время меня не будет. Попытайтесь пораньше… Да, это время меня устраивает. Только, пожалуйста, постарайтесь не опаздывать… Хорошо, буду ждать. До свидания.

Толстяк Веселовский отключил связь и положил телефон в карман халата. Он посмотрел в окно — зимнее небо быстро темнело. Затем он перевел взгляд на стенные часы, прикинул что-то в уме, уверенной рукой взял со стола бутылку с джином и снова наполнил свой стакан — на этот раз доверху.

Вечером Роман Романович Петров, владелец каунасского завода по ремонту вертолетов, вышел из серого пятиэтажного здания с хлебопекарней на первом этаже в отвратительном настроении.

Прежде всего, его раздражал Веселовский, всегда, даже когда толстяк приносил не самые дурные вести (хороших вестей от Веселовского Роман Романович Петров не получал никогда). Звонок от Веселовского всегда был предвестником надвигающейся беды или как минимум проблем, которые нужно решать срочно и жестко, а Петров не любил ни того, ни другого.

В отличие от своего давнего приятеля и компаньона Юрия Отарова Роман Романович был человеком усталым, циничным, но незлобивым. Ему никогда не нравилось втаптывать людей в грязь. Другое дело, что время от времени Петрову приходилось это делать, ибо любой бизнес — легальный или нелегальный — это всегда шагание по чужим головам, и ничего с этим поделать нельзя.

Вот и сейчас он чувствовал себя довольно скверно. Безусловно, доклад Казиса Лапшиса не должен был попасть в Москву, но этот вопрос несложно было решить. Сложным было другое — заставить Лапшиса вести себя смирно и перестать корчить из себя Штирлица, работающего в тылу врага. Роман Романович встречался пару раз с этим Лапшисом. Долгая жизнь в бизнесе заставила его разбираться в людях, и он знал, чувствовал, что такого человека, как Казис Лапшис, невозможно уговорить, только если не представить ему «жестких доводов», самым жестким из которых был выстрел в затылок.

Тем не менее Роман Романович принял решение переговорить с Лапшисом. Вечером того же дня он претворил свое решение в жизнь.

Забравшись в черный красавиц «БМВ» Петрова, Лапшис одернул примявшиеся полы пальто, опустил поднятый воротник и лишь после этого повернулся к Роману Романовичу. Петров тактично, хотя и холодновато, улыбнулся и сказал:

— Я рад, что вы согласились со мной встретиться.

— Мне пришлось отложить из-за этого важную встречу, — сердито ответил Лапшис. — Так что давайте без предисловий.

Карие глаза Петрова сузились, превратившись в две жесткие щели, однако он сделал над собой усилие и вновь придал своему лицу спокойное и даже приветливое выражение.

— Итак, — нетерпеливо сказал Лапшис, — о чем вы хотели со мной поговорить?

— Господин Лапшис, я давно догадался, что неприятен вам…

— Я этого никогда не скрывал, — быстро вставил Лапшис.

Роман Романович кивнул:

— Вот именно. Вы этого никогда не скрывали. И в каком-то смысле это делает вам честь. Я люблю людей прямых и прямо говорящих то, о чем они думают.

Казис Лапшис покосился на Петрова и заметил с ядовитой усмешкой:

— Судя по многословному вступлению, вы к этой породе не относитесь.

Роман Романович медленно покачал головой:

— Ошибаетесь. Я просто пытаюсь быть тактичным, только и всего.

— И тем самым отнимаете у меня время, — сказал Лапшис.

— Это как посмотреть. — Глаза Петрова вновь сузились. — Возможно, что и наоборот. Тем не менее я продолжу. Итак, вы человек прямой. Поэтому я буду говорить с вами прямо. Зная ваше отношение ко мне и к Отарову, я могу предположить, что вы делаете все, чтобы опорочить нас в глазах… — Петров на мгновение остановился, подыскивая нужную формулировку. — В глазах тех, кого мы здесь представляем, — закончил он фразу. — И это несмотря на то, что мы с успехом выполнили возложенную на нас миссию.

— Боже мой, как торжественно, — насмешливо пробормотал Лапшис.

— Торжественно или нет, но это правда, — спокойно отозвался Роман Романович. — Мы сделали и продолжаем делать все, что от нас требуется. Но, судя по отдельным вашим репликам и действиям, я догадываюсь, что вы оцениваете нашу деятельность иначе, выдавая желаемое за действительное.

— Смею вас уверить, господин Петров, что я оцениваю вашу деятельность абсолютно адекватно. На этот счет вам совершенно не следует волноваться.

— Этого-то я и опасаюсь, — грустно заметил Петров. — Вы человек оригинальный и, как любой оригинальный человек, не считаетесь с фактами, а воспринимаете мир таким, каким его себе вообразили. Мы с Отаровым всего лишь предприниматели. И если быть еще более точным, предприниматели на службе у государства.

Лапшис задрал рукав пальто и нетерпеливо глянул на часы.

— Нельзя ли покороче, господин «предприниматель»?

— Пожалуйста. По опыту я знаю, что всякое дурное мнение о человеке можно изменить. Порой для этого достаточно одного поступка. И я хочу совершить этот поступок.

— Вот как? — Лапшис иронично прищурился. — И что же это за поступок? В чем он заключается?

— Он заключается… — Роман Романович поднял небольшой кейс, стоявший у него в ногах, и положил его себе на колени. — Он заключается в следующем. — Тут Петров щелкнул позолоченными замочками кейса и откинул крышку.