Любитель полыни - Дзюн-Итиро Танидзаки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, к сожалению, и эта гордость родных мест в новые времена постепенно приходит в упадок. Куклы ветшают, и нет специалистов, которые бы делали новых. Сейчас на острове всего лишь три человека, по праву именующихся мастерами по изготовлению кукол: это Тэнгу Хиса, живущий в Авадзи Токусима, его ученик Тэнгу Бэн и Юракамэ в порту Юра. Из них подлинным мастером своего дела считается Тэнгу Хиса, но ему уже шестьдесят или семьдесят лет, и когда он скончается, его искусство исчезнет навсегда. Тэнгу Бэн перебрался в Осака и работает с театральными компаниями, но он только приводит в порядок старых кукол, заново красит им лица белой краской. Что касается Юракамэ, то отец его создавал прекрасные образцы, а он сам то ли цирюльник, то ли что-то в этом роде и занимается починкой кукольных голов только в свободное время. Поскольку новых кукол больше не производят, театры постоянно отдают в починку старые. Поэтому каждый год в праздник Бон[61] и перед Новым годом из разных мест привозят несколько десятков повреждённых «артистов», и в это время по дешёвке можно у мастера купить пару изношенных головок.
Старик приехал на Авадзи, чтобы выяснить, насколько правдивы эти слухи. Он давно хотел приобрести куклу, но достать в театральных компаниях вышедшую из употребления куклу очень трудно, такое дело связано с множеством хлопот. Кто-то ему сказал, что это можно сделать на Авадзи, и во время своего паломничества он хотел не только смотреть спектакли, но и посетить Юракамэ в порту Юра, а потом дом Гэннодзё в Деревне кукол и на обратном пути на корабле из Фукура увидеть пролив Наруто, переехать в Токудзима, где встретиться с Тэнгу Хиса.
— Какое здесь спокойствие, Канамэ-сан! — воскликнул старик, входя в помещение театра.
— Да, ощущение полного покоя, — отозвался Канамэ, переглядываясь со стариком.
Действительно, атмосферу в помещении можно было передать именно этим словом. Однажды в тёплый день в конце апреля Канамэ отправился в храм Мибу смотреть пантомиму.[62] На территории храма особенно чувствовалась приятная атмосфера ясного весеннего дня, и когда он сел на своё место, его разморило. Слышались громкие голоса играющих детей, под солнцем стеклянным блеском сверкали полотнища палаток, разбитых в храмовый праздник, — там продавались дешёвые сладости и маски. Со сцены доносились вялые звуки инструментов, под которые шла пантомима… Всё невольно навевало сладкую дремоту. Он и задремал и, спохватившись, открыл глаза… И снова заснул, и снова открыл глаза… Это повторялось несколько раз, и каждый раз на сцене продолжалось то же представление под вялые звуки той же музыки, а солнце так же ярко освещало палатки, шумели дети, и казалось, длинный весенний день никогда не кончится. Заснув, Канамэ видел множество бессвязных снов, и когда он проснулся… Но действительно ли он проснулся? Он был в беззаботном настроении, ему казалось, что он где-то далеко от мирской суеты, в эпохе Великого спокойствия или в стране Персикового источника.[63] Впервые он испытал подобное чувство, когда в детстве в Суйтэнгу[64] смотрел семьдесят пять номеров о-кагура,[65] и сейчас, войдя в балаган, ощутил ту же атмосферу.
Помещение было покрыто и огорожено циновками, но между ними оставались щели, и внутрь проникали солнечные лучи. Там и сям виднелись синее небо и трава на берегу реки. Табачный дым внутри должен был бы всё застилать туманом, но от ветра, который дул над китайской викой, одуванчиками и репой и влетал в театр, воздух был чист, как под открытым небом. На голую землю в партере были положены циновки, а на них — подушки для сидения. Деревенские дети ели сласти и мандарины, на сцену они не смотрели и шумели, как будто играли в детском саду. Всё было очень похоже на исполнение деревенских кагура.
— Действительно, это очень отличается от театра в Осака.
С коробками для еды в руках они некоторое время в нерешительности стояли у входа и смотрели на шаливших детей.
— Спектакль уже начался. Смотрите, на сцене движутся куклы.
Зрелище, на которое поверх детских голов был устремлён взгляд Канамэ, совершенно не походило на то, что он видел в театре Бэнтэндза. Здесь была волшебная страна, фантастический мир, в котором сохранялось что-то от простоты и ясности сказок для детей. Через всю сцену был протянут занавес из шёлка юдзэн с узором в виде цветов вьюна. Вероятно, шла первая сцена, «Охота на светлячков». Молодой самурай, должно быть Комадзава, и барышня-красавица Миюки сидели рядышком в лодке и, закрываясь веерами, то кивали друг другу, то что-то шептали. Это, как казалось, была очаровательная сцена, но ни слова рассказчика, ни звуки сямисэн до Канамэ не долетали, он видел только маленьких мужчину и женщину. Здесь не возникало ощущения реальности, как при исполнении Бунгоро. Казалось, куклы вместе с деревенскими детьми простодушно забавлялись.
О-Хиса предложила пойти в ложу, но старик считал, что лучше всего смотреть снизу, он выбрал место в партере, и они уселись. Весна была в полном разгаре, уже показалась молодая трава, но через тонкие подушки чувствовались влажность голой земли и пронизывающий до костей холод.
— Я долго так не выдержу, — сказала О-Хиса и уселась на три подушки, положенные одна на другую. — Это вообще вредно для здоровья.
Она стала настойчиво предлагать перейти в ложу, но старик на её жалобы внимания не обращал.
— Ладно-ладно. Когда приходишь в такое место, забудь о роскоши. Если не смотреть из партера, не почувствуешь всей прелести. Придётся перетерпеть холод. Потом будешь рассказывать и смеяться.
Однако и он быстро замёрз и, разогрев на спиртовой горелке оловянные бутылки, сразу начал пить сакэ.
— Посмотрите, все принесли с собой еду, как и мы.
— Очень красивые лаковые коробки с росписью. А в коробках у всех омлет и рис, завёрнутый в водоросли? Здесь постоянно дают представления, и, наверное, постепенно установилось определённое меню.
— Еду приносят с собой не только здесь. В старину везде так делали, в Осака ещё до недавнего времени сохранялся такой обычай, и даже сейчас во многих старых домах Киото, когда отправляются любоваться цветущими вишнями, слуга несёт еду и выпивку. На месте разогревают сакэ
