Последний знаменный - Алан Савадж

Все возрастающее влияние евнуха на императрицу становилось опасным. Он, бесспорно, был откровенно доволен своей старой подругой по детским играм. В кругу своей семьи он называл ее «Старый Будда», так как она становилась все полнее и неповоротливее. Однако главенствовал во всех его помыслах и деяниях лишь корыстный интерес и увековечение личной власти. Это было широко известно, особенно среди верховных советников и ученых, но пока никто не обладал достаточным могуществом, чтобы бороться со сложившимся положением вещей. Даже если бы нашелся смельчак восстать против Трона Дракона под угрозой незамедлительно лишиться головы в случае провала, то ни о какой достойной замене думать не приходилось. Качества Гуансюя оставались неизвестными, так как он никогда не покидал Запретного города, как и его двоюродный брат, которого он сменил, окруженный евнухами и женщинами. Его наставник Вэнь Тунхэ, один из немногих обычных людей, имевших доступ к нему, оптимистически отзывался о его уме и клялся, что император интересуется только книгами и знаниями, обладает светлым умом. Но кто мог это подтвердить?!

По крайней мере, под управлением Цыси, в каких бы преступлениях ее не подозревали и сколько бы не шептались о ее аморальности в личной жизни, империя пребывала в мире и спокойствии. А если варвары и продолжали вмешиваться в повседневную жизнь китайцев со своими железными дорогами и миссиями, своими пароходами и надменным изучением местного быта, то они, как и императрица, давно стали привычными и неотъемлемыми атрибутами империи.

Так же, как и Дом Баррингтонов, думал Джеймс. Более того, даже сама Цыси. Но он по-прежнему оставался зависим от ее милости, и не только в вопросах благополучия Дома или карьеры Роберта. Вся его семья находилась в зависимости от настроений императрицы.

Итак, он улыбался. Осторожно.

— Да, Виктория красива, ваше величество.

— И названа в честь королевы Великобритании. А королева очень красива?

Хотя Цыси было далеко за пятьдесят, она оставалась тщеславной, как в молодости.

— Я не думаю, что королеву Викторию можно назвать красавицей, ваше величество. Разве что королевы всегда красивы.

Цыси недоверчиво взглянула на него:

— Я хочу видеть вашу красивую дочь.

— Ваше величество?!

— Возможно, я подыщу ей место среди своих дам.

— Ваше величество, это невозможно.

Цыси свирепо посмотрела на него.

Джеймс лихорадочно искал подходящие слова.

— Виктория воспитана англичанкой. Она приучена к свободе. Свободе мысли и тела. Заточить ее в монастырь равнозначно смертному приговору.

— Не думаете ли вы, что я никогда не имела свободы, как вы говорите, мысли и тела? Вы-то должны знать, Баррингтон.

— Я все помню, ваше величество. Вы отказались от этих свобод, чтобы стать величайшей дамой на земле. Моя дочь не откажется от свободы даже ради этого.

— Разве она не слушается вас?

— Я никогда не прикажу ей ничего подобного, ваше величество.

Глаза Цыси сузились.

— Вы осмеливаетесь не повиноваться мне?

— Первый долг человека — перед его семьей, ваше величество. Это закон Конфуция, равно как и закон природы. Второй долг — перед страной. Я отдал вам своего старшего сына, ваше величество. Вы не вправе требовать от меня других детей.

Они не отводя взгляда смотрели друг на друга, и он увидел внезапный прилив крови к ее щекам, заметный даже под толстым слоем белил и румян. Глаза ее сверкнули, а все тело напряглось.

Он вспомнил, что у императрицы всегда был неуправляемый темперамент.

Ее речь перешла в высокий крик:

— Вы осмеливаетесь перечить мне, Баррингтон? Вы забыли, что мне ничего не стоит приказать вас немедленно казнить?

Джеймс выдержал ее взгляд.

— У вас достаточно власти для этого, ваше величество.

Некоторое время она молчала. Затем указала на дверь:

— Покиньте меня. Уходите и больше никогда не возвращайтесь. Вы ненавидите меня. Ненавидите! Идите!

Джеймс поклонился и, пятясь, вышел из комнаты.

— Вы глупец, Баррингтон, — сказал ему Чжан Цзинь. Долг дочери — служить своему отцу, выходить замуж за того, кого он ей выберет, идти туда, куда он ей скажет. Даже если ей вообще не придется создать семьи. Разве это не так в Англии?

— Думаю, в определенных кругах это так, — согласился Джеймс. — Я же придерживаюсь других взглядов и буду поступать иначе.

— Надо так понимать, вы хотите погубить себя?

— Вы серьезно так считаете, мой старый друг?

Чжан Цзинь пристально смотрел на него несколько секунд, затем улыбнулся.

— Нет. Дом Баррингтонов слишком дорог империи, чтобы ее величество решилась мешать ему, тем более закрыть.

— Я опасаюсь только за Роберта.

— Нет причин. Роберт одинаково дорог и ее величеству, и мне тоже, поскольку он теперь и мне как сын. Однако, Баррингтон, будьте осторожны. Цыси способна глубоко ненавидеть тех, кто противится ей.

— Я позабочусь, чтобы не оказаться на ее пути, — пообещал Джеймс и прошел во внутреннюю комнату посидеть с У Лай, с которой успел подружиться.

Люси не на шутку встревожилась, когда по возвращении в Шанхай Джеймс рассказал об инциденте, произошедшем в Пекине.

— Мой Боже! Представить Вики запертой в логове беззакония... Джеймс, может, нам уехать?

— Что ты! Любому понятно, что это невозможно, Люси.

— Я ненавижу здешнюю жизнь. Ненавижу Китай. И больше всего ненавижу эту ужасную старуху.

Виктория восприняла это известие неоднозначно. Подспудно она, пожалуй, даже и хотела, чтобы отец уступил вдовствующей императрице и отослал ее в Пекин. Конечно, перспектива быть запертой в Запретном городе и никогда не видеть мужчин казалась ужасной... Но разве не менее ужасно сидеть взаперти в Международной концессии под Шанхаем?

Цыси хотя бы считалась яркой личностью. В концессии же было так мало интересных людей. В маленьком мирке английской общины Виктория чувствовала себя словно в ловушке. Баррингтоны не общались с представителями других национальностей, торгующих на Янцзы, и даже британцы привыкли считать их чужаками. Полезными чужаками, разумеется, благодаря их знанию Китая и их влиянию на местные власти. «Местные», то есть те, что находятся вверх по реке от Ханькоу и дальше. К тому же они давали повод для нескончаемых сплетен среди соотечественников ввиду их пиратских корней, вмешательства в дела китайцев и широко известной дружбы с вдовствующей императрицей. В концессии было несколько английских семей, которые прожили в Китае большую часть своей жизни, и каждая из них без колебаний вернется в Англию, завершив свою работу здесь, Баррингтоны же оставались в Китае, где уже провели в общей сложности почти сто лет.

Виктория знала, что мать постоянно твердила о возвращении в Англию и несколько раз предлагала отвезти туда Вики, чтобы найти для нее мужа. Но отец отказывался терпеть столь долгую разлуку с женой и любимым ребенком, и сама Вики вскоре согласилась с ним. Англия казалась ей очень привлекательной, судя по тому, что она слышала о ней, но одновременно и очень скучной. Она всех англичан, которых встречала в Шанхае и во время редких визитов в Гонконг, нашла одинаково скучными.

Однако и ее теперешняя жизнь казалась сплошной скукой от начала и до конца. Когда она думала о Хелен, бывшей замужем за этим твердолобым миссионером и жившей в бедной деревушке за сотни километров по реке Хуанхэ, вкалывающей как прислуга, теряя привлекательность и стремительно старея, у нее мурашки пробегали по коже. Но и ее собственный выбор мужа не отличался разнообразием кандидатов: миссионер, торговец, морской офицер, да и они все слишком заняты своим делом. Ну почему она не могла выйти замуж за Баррингтона?!

Адриан — тот известный волокита. Ей никогда не забыть, как он пытался флиртовать с ней — и лапать ее! — на свадьбе Роберта, пусть даже она не знала наверняка, всерьез ли все это было. Но она ненавидела то, как он смотрел на нее, его попытки непременно остаться с ней наедине, постоянные скабрезные замечания по поводу ее растущей груди или попытка ущипнуть за зад, двусмысленные приглашения зайти к нему домой. Она никогда не жаловалась, родителям, стараясь избегать его по возможности. Что же касается посещения его дома... Как и все, она слышала, что он бьет своих слуг.

Но неужели нет на свете других Джеймсов Баррингтонов или даже Робертов, как ее старший брат?! Она читала и перечитывала рассказы Фредерика Варда и Чарльза Гордона — паладинов, которые служили в Китае как раз перед ее рождением. Вард был убит в 1862 году, но она плакала, когда пришло сообщение о смерти Гордона в Хартуме.

Сегодня не было таких людей. Возможно потому, что империя жила мирной жизнью. Без сомнения, это было самое подходящее для торговли время, но ходили слухи, что войны не было лишь по одной причине: на ее ведение не хватало денег. Видит Бог, у Китая достаточно врагов. И Япония, и Франция, и Россия шныряли у границ империи, ожидая подходящего случая отторгнуть кусок китайской территории.