Последний знаменный - Алан Савадж

— Хозяин, — сказал Цян Лу предостерегающе. — Покончим с этим безумием. Возьмите одну из девочек.

У Пин, смущенная разговорами о ней, причем столь откровенными, стояла в углу комнаты с опущенной головой, являя собой весьма жалкую картину.

— Правда, вы всегда можете пользоваться ею анально или орально, — предложила мадам Цинь, пытаясь спасти сделку. — Это вас устроит, молодой Баррингтон?

— Вполне устроит, — ответил Адриан. — Сколько она стоит?

— Девушки стоят по десять слитков серебра каждая, неуверенно вымолвила мадам Цинь, готовясь отчаянно торговаться.

Адриан ни слова не говоря открыл кошелек и отсчитал двадцать слитков серебра. Мадам Цинь некоторое время оторопело смотрела на деньги, потом быстро сгребла их, пока молодой человек чего доброго не передумал. У Пин уставилась на Адриана, губы ее дергались одновременно от страха и смущения.

— Ваше превосходительство попробует купленных девушек сейчас? — спросила мадам Цинь. — Быть может, предложить других девушек моего заведения? Дополнительной оплаты не потребуется.

— Нет, — отказался Адриан. — Мы возьмем их с собой немедленно.

Мадам Цинь поклонилась и хлопнула в ладоши.

— Собери свои вещи, У Пин, — приказала она. — Все остальные вернитесь в свою комнату.

У Пин выбежала из комнаты, девушки нехотя последовали за ней.

— Они очень огорчены, что их не выбрал такой важный господин, — объяснила мадам Цинь. — А вы выбрали умно, молодой Баррингтон. У Пин будет хорошей прислугой. Она прекрасно обучена. А Шу Лайти доставит вам массу удовольствия.

— Я не сомневаюсь, — согласился Адриан и взглянул на заметно помрачневшего Цян Лу. — Не грусти, Цян. Они твои, когда я ими не пользуюсь. Или мы, может, станем располагать ими вместе.

Мадам Цинь брезгливо скривила губы.

Капитан Ланг, как и было решено, покинул Китай, а Дин Цзюцян стал адмиралом и по званию, и фактически. Постепенно флот набирал силу. К концу десятилетия Дин и Роберт уже могли гордиться двумя линкорами, названными «Дин Юань» и «Цянь Юань». Эти стальные монстры имели водоизмещение более семи тысяч тонн каждый и были вооружены четырьмя мощными двенадцатидюймовыми орудиями в башнях с броней толщиной в 14 дюймов. Двенадцатидюймовая броня защищала и батареи в отдельных барбетах. Линкоры представляли собой самые крупные корабли в Японском море и в значительной степени поднимали дух флота, поскольку давали ощущение превосходства над Японией.

Кроме того, основу флота составляли несколько крейсеров и кораблей более мелкого класса, все паровые и изготовленные из стали. Но, вероятно, самым позитивным оказалось то, что командование флотом было поручено европейским офицерам, в основном шотландцам, добровольно поступившим служить на самый молодой в мире военный флот. Для Роберта подлинным триумфом стал тот день, когда он стоял рядом с Дином на мостике флагманского линкора «Дин Юань», который прошел перед европейскими эскадрами, стоящими на якорях в заливе Чжили.

— Наш мальчик справляется со своими делами прекрасно, — сообщил жене Джеймс, вернувшись однажды из Тяньцзиня. — Ему удаются все замыслы, он счастлив, а его жена просто маленькое чудо.

— Но еще не мать, — заметила Люси.

— Мала еще, — сказал Джеймс и отправился проверять книги учета вместе с Адрианом.

Роберт чувствовал себя в высшей степени счастливым. Для флота была выбрана подходящая база в просторной, почти замкнутой сушей бухте Вэйхайвэй. Здесь Роберт купил себе дом и перевез Су. Теперь они могли проводить все ночи вместе.

Его в равной степени удовлетворял ход развития флота и собственная роль в нем. Адмирал Дин считал его, и считал справедливо, наиболее надежным и толковым помощником, и они стали добрыми друзьями, хотя Дин, похоже, не подозревал, что Роберт имеет доступ к вершинам руководства страны. Цыси, как казалось на первый взгляд, уступила неизбежному и ушла в тень после достижения императором Гуансюем совершеннолетия. Но каждый знал, что она продолжает править страной «из-за кулис», и лишним свидетельством тому стал декрет, предписывающий Гуансюю жениться накануне формального принятия всей полноты власти.

Император, вовсе не такой распутник, как его предшественник, все же очень обрадовался этому решению, а Цыси вновь рискнула, позволив ему, как и Тунчжи, самому выбрать претендентку в будущие императрицы. Однако Гуансюй выбрал четырнадцатилетнюю девушку из клана Татала, к которому принадлежала и Алюта. Цыси немедленно вмешалась. Девушка была объявлена непригодной, ее сестра тоже. Однако их обеих взяли в императорский гарем. Первую в качестве Жемчужной, вторую — Блистательной наложницы. Гуансюй смирился с судьбой и передал право выбора своей «матери». Цыси предпочла всем остальным принцессам Лунъюй, непривлекательную девушку с торчащими зубами и к тому же тремя годами старше императора. Зато она была племянницей Цыси, дочерью спасшегося брата Гуйсяна. Таким образом она обеспечила себе преданность будущей императрицы.

Цыси установила контроль над отношениями императора с его гаремом. Она приказала проделать дверь между апартаментами императора и императрицы, а ход к наложницам замуровать. Теперь, когда император вызывал к себе наложницу, той приходилось проходить через веранду Цыси, полы которой скрипели при малейшем прикосновении. Таким образом, вдовствующая императрица точно знала, когда император спал с одной из своих женщин, и могла легко выяснить ее имя.

Теперь вдовствующая императрица не присутствовала на утренних заседаниях Верховного совета, но тем не менее на них заседал Ли Хунчжан, который подробно докладывал ей все, о чем говорилось и что решалось на них. Император, лишь на бумаге обладающий всей полнотой власти, не мог проводить самостоятельный курс, не совпадающий с желаниями своего дяди и приемной матери. Внешне казалось, Цыси ограничила свои обязанности лишь рисованием да завершением Ихэюаня, ее нового летнего дворца. Однако, когда чувствовала необходимость, она занималась воспитанием преданных ей молодых людей, которых намеревалась использовать для удержания своей власти в случае смерти Ли Хунчжана, который был уже глубоким стариком.

Таким образом, по крайней мере, при поверхностном взгляде, Китай, казалось, процветал и даже приближался, хотя и медленно, к современному миру.

Весной 1887 года в возрасте семидесяти семи лет умерла Джейн Баррингтон. Незадолго до этого она осуществила долгожданное путешествие в Порт-Артур, убедилась, что Джоанна здорова и довольна судьбой, после чего потеряла всякий интерес к жизни, перестала вникать даже в дела торгового дома. Джеймс и Джоанна, конечно, горевали, но одновременно и понимали, что грех жаловаться, их мать прожила долгую, полную приключений жизнь.

Однако утратила она интерес к жизни или нет, но умереть должна была, твердо зная, что дела ее семьи в надежных руках. Джеймс считал положение Дома прочным как никогда. Даже Адриан оказался лучше, чем он когда-то подозревал. Сын его по-прежнему отдавался настроениям мрачного самокопания, оставался необщительным, как и прежде, и почти не участвовал в общественной жизни Шанхая. Джеймс нисколько не сомневался, что он курит опиум, но решил не вмешиваться и не допытываться о происходящем в доме Адриана. Обязанности свои сын выполнял исправно, и у него было достаточно денег, чтобы не деградировать окончательно, как многие наркоманы.

Конечно, не дай Бог Люси дознаться...

А так, Джеймс был доволен своей семьей. Наперекор всем трудностям Хелен выглядела счастливой, Роберт оказался просто молодцом, а Виктория... Достигнув середины подросткового возраста, она превратилась в чрезвычайно красивую девочку с длинными темными волосами и сверкающими глазами, а также на удивление роскошными для ее возраста формами.

На нее оборачивались на улице, а молодые люди использовали любой предлог, чтобы лишний раз зайти в поместье Баррингтонов в Международной концессии и оставить визитную карточку в надежде получить приглашение на званые вечера Люси и посидеть рядом с дочерью главы дома.

Молва о красоте Виктории достигла даже Пекина.

— Я слышу отовсюду о редком очаровании вашей дочери, — поделилась Цыси, когда Джеймс приехал в столицу весной 1892 года.

Такие визиты стали ежегодной традицией. Но всегда происходили по указанию императрицы. Тем не менее Джеймс непременно привозил дорогие подарки, которые должным образом направлялись в имперскую казну.

Старея, Цыси становилась всё более жадной. Похоже, деньги стали ее единственным интересом в жизни. Джеймс оправдывал эту слабость удручающей бедностью ее отца, пытавшегося сохранить честность в сверху до низу коррумпированном китайском обществе. Теперь, имея репутацию самой богатой женщины в мире, Цыси продолжала собирать деньги на личные нужды и постоянно придумывала себе новые титулы, каждый из которых приносил ей дополнительные доходы. Однако жадность не мешала вдовствующей императрице одновременно тратить огромные суммы на обожаемый ею Ихэюань. Характер ее с годами делался все капризнее и противоречивее. Она могла с легкостью наложить вето на указ императора, а затем на следующий день одобрить его только оттого, что у нее переменилось настроение или, что случалось куда чаще, Чжан Цзинь его переменил.