Вернись в завтра - Эльмира Нетесова

— А не совестно нынче к народному ворогу в гости сваливаться и радоваться, што живьем с ссылки возвернулся? Она ж в ответ:

— Заглумили мне голову в милиции. Обещали деньжат подкинуть, коль в газете от тебя откажусь. Ну и поверила. Когда пришла опосля газеты, чтоб деньги обещанные получить, надо мной смеяться стали. Мол, тут тебе не Сбербанк, вали отсель! Выходит, ошиблась, зря поверила. Но ведь все ошибаемся. И ты не святой!

— А я в такого и не рисовался. Кому поверила, туда ступай! Говорить с вами не об чем. Я по вас не скучаю. Нынче я не ссыльный, а реабилитированный. Хто ждал, к тому я воротился. Вас обоих видеть не желаю, — открыл им двери настежь, — глотнул старик из графина и сказал откашлявшись.

— Оне ушли, но ненадолго. Дочка вскоре появилась. Стала денег клянчить. В слезах и соплях утопила каналья, и выдавила из меня. Хотя мне в ссылку пары носков не прислали за все годы. А тут на жалость надавили, мол, нужда худче петли достала. Я поверил и подмог. Так она через неделю опять появилась, снова за свое взялась. Я дал, но ужо меньше чем в прошлый раз. А серед недели поехал в деревню глянуть, как оне маются? А дело к вечеру, опосля работы. Вхожу в дом, они обе пьяные на полу валяются, как две свиньи. Рядом с ними деревенские алкаши. Всех чужих из дому выкинул, а этим дуркам от души ввалил. Протверезев, прощенье просили глумные. Я им воспретил появляться у себя в городе! Пригрозил, что ноги повыдергиваю прямо на пороге.

— Они говорили, будто бил ты их зверски! — вспомнила Тонька.

— Ремнем порол. Все потому, што мать твоя чуть блядью не стала. В ораве мужиков валялась бухая. Выдернул ее с той кучи за лохмы и прямо в коридоре ремнем порол. Обещался своими руками повесить в сарае иль ремнем запороть насмерть. А на первый случай обоих наголо постриг, чтоб со страма не могли из избы высунуться. Так они приспособились платки надевать и ходили в магазин за вином. Я и на том подловил их. Морды в синяки побил, самих отмудохал, что встать не смогли. Но через неделю отдышались и снова за свое взялись, как прокаженные. Ну и мое терпенье сорвалось. Ни бабку, ни мамку к порогу не пустил. Завел у себя псов таких, што их вся улица пужалася. Окромя Андрюхи, чужих никого не подпускали. Было орут твои бабка с мамкой за воротами, но в двор пужаются войтить. Кажный пес поболе их ростом. Цельных три кавказские овчарки, сущие волкодавы. Им бабу сгрызть легше, чем клопа задавить. Так-то вот три зимы я от их спасался.

— А куда собаки делись?

— От чумы померли. И откуда она на их головы свалилась, ума не приложу.

— Может наши их отравили? — вздрогнула Тонька, испугавшись собственных предположений.

— То исключено навовсе. Псы были обученные и с чужих рук жратву не брали. Но ни в том суть. Тяжко я пережил, когда они все сдохли одна за другой.

Но и твоим пить стало не на что. Работать пошли. Понемногу за ум взялись, в бабы воротились. Я это враз узрел, как навестил их. В доме чисто и у самих морды умытые.

— Надолго ль их хватит? — подумал скептически.

— Катьку замуж берут. Свой деревенский сыскался. Помог бы со свадьбой! Сам знаешь, нам взять негде, а расходы большие предстоят. Это ж раз в жизни делается. Нехай путем все будет. Ты ж все-таки родной отец, — завелась Серафима, едва Петрович присел.

— Кому я тут отец, если обе от меня через газету отказались? Сказывали, что стыдитесь родства! — напомнил человек едко.

— Какой с меня спрос, совсем небольшой была. Все мать утворила. А замуж ни ее, меня берут. Про то и речь! — встряла дочь.

— С чего взамуж спешишь? Ить недавно семнадцать исполнилось, закончила школу. Давай ко мне в город, учиться станешь. Может, в институт поступишь, на врача закончишь, человеком будешь. Зачем спешишь с замужеством? Успеешь детями обрасти и обабиться. Энта наука не хитрая.

— А жить где?

— У мине, к себе возьму. Одену, обую, харчить буду. Ну, а ты в доме станешь хозяйничать, прибрать, постирать, пожрать приготовишь на обоих. Тебе оно сподручнее с домом управляться. Годы уйдут неприметно. Зато через шесть лет специалистом сделаешься, — уговаривал Василий Петрович дочку. Та, почесав недавно зажившую задницу выпоротую ремнем, сморщилась:

— К тебе пойти жить? Я что ж, по-твоему, вовсе дура? Ты ж на цепь посадишь и всяк шаг с ремнем; станешь сторожить. Иль мы тебя не знаем? Нет, я еще: не хочу такого лиха! Мне жизнь не опаскудела.

— Права Катька! И я на ее месте отреклась бы; Как ни плохо в деревне, а все ж никому не кланяемся, никто в ухи не зудит и не указывает, как нам жить, не считает каждый кусок в зубах. А объявится зять, уж и не даст нас колотить ни про что. Вступится завсегда! А заслужишь, вломит по-свойски! — огрызнулась Серафима подбоченясь.

— Ну, коль так, нехай ен и свадьбу справит, — отозвался Василий Петрович, смеясь. И встал, направился к двери.

— Отец! Ты куда? Уходишь? А как свадьба? Нешто вот так голой меня выдашь? — заголосила Катька.

— Слыхала, что мать сморозила?

— А не слушай ее! Мой парень смирный. Муху пальцем не зашибет. Про людей и вовсе не говори. Он как телок. Лишь бы его не задевали. Сам ни на кого не задирется.

— Кать! Почему учиться не хочешь?

— Ай, закинь ты с этим. Не лезет мне ученье в голову. Не приспособлена к нему.

— А ты пробовала поступить куда-нибудь?

— Зачем? Ну, сам подумай, мне теперь семнадцать, да еще шесть лет в институте, совсем старая буду, кому такая нужна? Даже вдовец не позарится. Нынче мужикам не дипломы надобны, а молодые девки. Вон Нюська Краснова в четырнадцать замуж вышла, а через год родила. А Зинка Свиридова — учительница, ей двадцать три, никому не надо. Скоро ее на лом посадим, всюду одна, даже алкаши на нее, старуху, не смотрят. Выходит, ты и мне такой доли желаешь?

— Так учатся люди для себя!

— Это мужики. Бабье образованье все в доме. Зачем лишним голову глумить? Жизнь и так короткая! — не согласилась дочь.

— Подумай! С образованием ты везде нужна, нигде не пропадешь, хоть в городе иль в деревне! И человека сыщешь ни чета своему деревенскому Ваньке.

— Зато он ласковый! А мне другой не нужен!

— Ну что ж, я предложил. А решать тебе. Ты не телка, чтоб в институт на веревке тянуть. Силой не заставишь. Вывернулись твои мозги набекрень. А жаль, станешь, как мать, до конца жизни в навозе ковыряться. Пока не поздно, одумайся. Ведь на всем готовом станешь жить.

— Не хочу! В деревне останусь с Ванькой и мамкой! — уперлась дочь настырно.

— Как хочешь. Смотри, опосля пожалеешь! — предупредил Катьку.

Девка рассмеялась в лицо Петровичу:

— Ни в жисть! — крикнула громко.

Он, конечно, помог со свадьбой. Но сам на ней не был. Не получилось приехать. А навестив деревенскую родню через полгода, приметил вздувшийся живот дочери и громадный синяк у нее под глазом. Ваньки дома не было. О нем молчали и Серафима и Катька.

— Ну, как жизнь молодая? Прибавленье ужо дожидаетесь? Где ваш хозяин? Куда дели?

— Ты про Ваньку? На работе он! Нынче в скотники взяли. С конюшни прогнали за пьянку. Домой ни копейки не носит, а жрать просит. Да не хочет пустую картоху лопать, дай ему сало, рыбу, а где их взять? Все денег стоит, — жаловалась Серафима и добавила:

— Чую, жить не будут! Разбегутся скоро

— Пошто так?

— Вчера отлупил Катьку. Та получку с него потребовала, он дал, да так, что чуть глаз не выбил. Обещался, коли еще запросит, то второй насовсем высадит.

— А ты чего дома сидишь? Почему не работаешь?

— Куда пойду, коль здоровья нет?

— Где ж ты ево посеяла? — рассмеялся Петрович.

— Чего рыгочешь? Иль мне легко приходилось дочку одной поднять.

— Другие по трое растят.

— Они при мужиках, стариках, при хозяйстве, а я всюду одна и помочь некому, — захныкала баба, занудливо гундося.

— А как дитенка подымите? Об чем думаете? — удивился мужик.

— Как так? А ты на что? — изумилась Серафима.

— Я при чем?

— Ты, дед! Стало быть обязан помочь своим!

— Ну и стерва! Я обязан? С чево хвост растопырила? Хто мне подмог в ссылке?