Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Солярно-лунарная мифологическая трактовка свадьбы

Есенину присущ и мифологический подход к свадебной тематике, выдвинутый учеными-мифологами середины XIX века и творчески привнесенный в сюжеты художественной литературы. Известно, что Есенин пристально изучал трехтомные «Поэтические воззрения славян на природу» А. Н. Афанасьева, [332] а перепевы его мотива брачного союза Земли и Неба проникли в роман «В лесах» (1871–1874) Андрея Печерского (П. И. Мельникова, 1818–1883). Эти перепевы близки есенинской интерпретации концепции звуковой гармонии, выдвинутой им в «Ключах Марии» (1918): «…как сочетаются звуки, постигли бы тайну гласных и согласных, в спайке которых сокрыта печаль земли по браке с небом» (V, 200). В этой же статье чуть ниже при попытке постигнуть сокровенный смысл буквы «ферт» Есенин с некоторой вариацией повторяет мысль о брачном единении, устремляя его в будущее: «Это есть знак того, что опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба» (V, 203). Современный филолог А. Н. Захаров усматривает в есенинской трактовке космогонического мифа объяснение основ мироздания, для чего и предназначена этиологическая мифология: «В “Ключах Марии” такое диалектическое единство двух миров – небесного и земного – объясняется мифом о “браке земли с небом”, “о послании нас слить небо с землею”, “печалью земли по браке с небом”, когда “опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба”». [333]

Сравните ту же идею брачного сочетания Земли и Ярилы в «Сказанье наших праотцев о том, как бог Ярило возлюбил Мать Сыру Землю и как она породила всех земнородных» – «геокосмическом романе» (по терминологии Г. С. Виноградова [334] ) из романа «В лесах» Андрея Печерского (П. И. Мельникова):

Лежала Мать Сыра Земля во мраке и стуже. <…> Любы Земле Ярилины речи, возлюбила она бога светлого и от жарких его поцелуев разукрасилась злаками, цветами, темными лесами. [335]

Эти фразы писателя основаны на соответствующих строках «Поэтических воззрений…» А. Н. Афанасьева: «Плодотворящая сила солнечных лучей и дождевых ливней… возбуждает производительность земли, и она… ростит травы, цветы, деревья», а солнечный «бог-оплодотворитель, представитель весны, назывался… у славян – Ярило». [336]

Георгий Чулков связывал периодизацию мифологии с браком Земли и Неба в статье «Лилия и роза» (из статейной подборки 1905–1911 гг.): «Все три мифологических периода – дранический, солярный и фаллический (если согласиться с терминологией Вл. Соловьева) – суть раскрытие любовной связи земли с небом ». [337]

Но еще задолго до создания «Ключей Марии» Есенин использовал аналогичный солярно-мифологический мотив брачного сочетания Земли и Солнца как идеальное отражение человеческого свадебного союза. В письме к М. П. Бальзамовой, написанном между маем и декабрем 1913 г., поэт рассуждал в мифологическом плане:

Лучи солнышка влюбились в зеленую ткань земли и во все ее существо и бесстыдно, незаметно прелюбодействуют с нею. Люди нашли идеалом красоту и нагло стоят перед оголенной женщиной… <…> Так вот она, любовь! (VI, 39. № 22).

Очевидно, интерпретация А. Н. Афанасьевым солярного мифа оказалась понятна не только ученым и литераторам, но и по-настоящему близка неискушенным россиянам. На юге Рязанщины в удаленном от эпохи Есенина 1989 г. прозвучала свадебная приговорка о бракосочетании небесных светил: «Как-то встретились Месяц и Земля. Месяц влюбился. Земля приняла его, но с условием, что любить будет вечно. Наступило лето – раздобрела Земля. Началась осень – появилось семь морщинок. Настала зима – пришла мудрость. Согласны ли молодые прожить так, как Земля с Месяцем?». [338] Можно предположить, что мифологические идеи о солнечном браке были характерны для крестьянского мировосприятия и в 1-й четверти ХХ века, при жизни Есенина.

Уже после кончины Есенина Н. Фрай в «Анатомии критики» (1957) высказал мысль о синхронизации человеческого организма (рождении, вступлении в брак и умирании) с природными циклами (превращение хаоса в космос, сезонность годичного цикла), на чем построена история родов и жанров классической литературы. Ученый выдвинул идею «грамматики литературных архетипов» и рассуждал о порождении преобладающими в литературном произведении мифологическими архетипами жанрового статуса художественного произведения. И тогда брак, «священная свадьба» оказываются архетипами комедии, идиллии, романа. [339]

По мнению Е. М. Мелетинского, «особое сюжетообразующее влияние присуще таким ритуалам, как… свадебные обряды и обычаи». [340]

Результатом осмысления Есениным «Поэтических воззрений…» А. Н. Афанасьева и знакомства его с антропософской концепцией Андрея Белого стало сопряжение и взаимопроникновение таких теорий в рецензии на роман, что сказалось на характерной свадебно-мифологической стилистике, звучащей в продолжение и развитие идей из его собственных «Ключей Марии»:

Когда Котик плачет в горизонт, когда на него мычит черная ночь и звездочка слетает к нему в постельку усиком поморгать, мы видим, что между Белым земным и Белым небесным происходит некое сочетание в браке (V, 209).

Идея брачного соединения Неба с Землей высказывалась футуристкой Еленой Гуро:

Дело Бога является через воплощения – иногда самые плотные, тяжелые. Он захотел это чудо Света дать именно через землю, самую закрепощенную в воплощении. Он себя соединил с землей и дал день слепому, прозрение – миру. (Через соединение – брак с землей.) [341]

По сведениям В. С. Чернявского, 30 марта 1915 г. Есенин посетил литературную вечеринку, устроенную петроградским «Новым журналом для всех», где «имя Елены Гуро и культ ее мироощущения были знаменем некоторых членов редакции». [342]

По воспоминаниям Г. Ф. Устинова, в конце 1918 г. они с Есениным «впадали в жуткую метафизику, ассоциировали Землю с женским началом, Солнце – с мужским, бросались мирами в космосе, как дети мячиком…». [343] Есенин рассуждал о брачном состязании женской и мужской, земной и солнечной половинок: «Женщина есть земное начало, но ум у нее во власти луны. У женщины лунное чувство. Влияние луны начинается от живота книзу. Верхняя половина человека подчинена влиянию солнца. Мужчина есть солнечное начало, ум его от солнца, а не от чувства, не от луны. Между Землей и Солнцем на протяжении мириадов веков происходит борьба. Борьба между мужчиной и женщиной есть борьба между чувством и разумом, борьба двух начал – солнечного и земного… Когда солнце пускает на землю молнию и гром, это значит, что Солнце смиряет Землю…». [344]

В своих рассуждениях Есенин низвел свадьбу Солнца и Земли на поверхность планеты и увидел космический аналог в брачном соединении города и деревни:

Деревня есть женское начало, земное, город – солнечное. Солнце внушило городу мысль изобрести громоотвод, чтобы оно могло смирять Землю, не опасаясь потревожить город. Во всем есть высший разум. [345]

Так, по воспоминаниям Г. Ф. Устинова, выстраивается изобретенная Есениным триада брачных пар, своеобразных женихов с невестами: Солнце и Земля – город и деревня – мужчина и женщина.

Но уже вскоре после гибели Есенина его идея была подвергнута критике А. Ревякиным (1926) как утопическая и уводящая от реальности: «В деревне происходит классовое расслоение; она тянется к браку не с небом, а с городом, хочет не онебеситься, а ожелезиться». [346]

«Свадебный чин» в мироздании и природе

В теоретическом аспекте Есенин выделял жанровую разновидность свадебных песен из всей совокупности народной песенности. В статье «Быт и искусство» (1920) он утверждал психологическое воздействие фольклорных мелодий как общеизвестный и уже доказанный тезис: «Звуки умеют привязывать и развязывать, останавливать и гнать бурей. Все это уже известно давно, и на этом давно построены определения песен героических, эпических, надгробных и свадебных » (V, 216).

К особенностям употребления Есениным свадебной лексики относится то, что он адресует ее не только герою-человеку, как это общеупотребительно, но и персонажам из мира природы, очеловечивая их таким образом. Это отголосок древнего обожествления природы и рудимент возрожденного в начале ХХ века пантеизма. Есенин не отделяет человека от мира природы, в том числе и от ее растительного царства, а подчеркивает их единство. В отличие от мифологии и выросшего на ее почве фольклора, в таком подходе нет синкретизма, первобытной нерасчлененности, но налицо уподобленность дерева человеку и наоборот, показ их родства в космическом масштабе и всеобъемлющей взаимосвязи. Здесь трудно рассуждать о метафоричности, ибо дерево выступает не просто как человек, но как свадебный персонаж: за древесным образом не скрывается человек, тут нет подтекста и второго плана, – это именно другая ипостась обрядового лица!