Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

Только один инцидент напомнил победителям о возможных врагах. В один прекрасный момент обнаружилось, что ось колеса у их вагона сломалась надвое. Опасаясь засады, телохранители Перона выбежали наружу с винтовками в руках. Но, чего бы ни добивались злоумышленники, ничего больше не произошло.

Между тем Тамборини, кандидат от оппозиции, произносил свои речи под аккомпанемент револьверных выстрелов. В то время как штаб-квартира Перона хорошо охранялась, митинги Демократического союза исправно разгоняла полиция, которая, как утверждалось, в целях самообороны открывала огонь по собравшимся или же атаковала их саблями наголо. Когда Тамборини со своей командой отправились в поездку, его поезд постоянно задерживали, в окна летели камни, а в багажном отделении случился пожар, уничтоживший огромное количество предвыборных плакатов и брошюр. Тамборини утверждал, что полиция лично направляла громил на место происшествия и спокойно стояла рядом, пока шла драка. После его возвращения в Буэнос-Айрес толпа, собравшаяся на Пласа Онс, чтобы приветствовать его, была обстреляна полицейскими, которые позже признали, что сделали это, выполняя приказ. Трое молодых людей погибли, многие другие ранены. Единственная их провинность заключалась в том, что они хотели осуществления своих гражданских прав и обязанностей.

И все же среди противников Перона до самого дня выборов царил не вполне оправданный оптимизм – похоже, они были так же мало способны взглянуть в лицо реальности, как выступить единым фронтом. Радикальная партия вновь раскололась при создании Демократического союза: одна из фракций наотрез отказалась объединить свои силы с прогрессивными демократами, социалистами и коммунистами, несмотря на то, что и Тамборини, и его помощник Моска сами были радикалами и представляли наиболее консервативную часть партии. Получалось, что они не собирались голосовать за своих кандидатов, если за них проголосуют социалисты или коммунисты. И вновь их неспособность объединиться – другая сторона той же самой «мужской чести» – привела их к предательству интересов своей страны. Остается лишь удивляться, что, несмотря на такую «помощь» оппозиции, Перон победил лишь с небольшим перевесом. Он набрал около пятидесяти пяти процентов голосов.

Военные обещали законное и честное голосование, и с виду оно так и было. Перон избрал тактику, противоположную тактике своих предшественников, которые в течение предвыборной кампании вели дела более или менее справедливо, но принимались запугивать или подкупать голосующих или жонглировали урнами непосредственно во время выборов. В день, когда Перона избрали президентом, город выглядел мирным, словно кладбище.

Те месяцы, пока Перон ожидал президентского кресла, не были потрачены даром. Он убедил услужливого Фаррела издать ряд декретов, которые значительно расширяли полномочия исполнительной власти. Был учрежден Центральный банк, осуществлявший контроль над всеми внутренними и международными обменными операциями. Возглавлял его Мигель Миранда, который когда-то наставлял Эву на пути нелегального бизнеса. Едва успевший подняться по этому поводу шум замолк, Фаррел объявил «поднадзорными» шесть университетов и назначил для контроля за ними специального правительственного «инспектора». Эти действия опирались на новоиспеченный закон, согласно которому федеральное правительство имело право взять под надзор правительственные органы любой из провинций и любое государственное учреждение по обвинению в коррупции. На пост «инспектора» университетов назначили колоритного доктора Оскара Ива-нисевича, одного из любимчиков Эвы, который, как и многие из ее любимчиков, позже был предан забвению. Университеты являлись гнездами оппозиции, оплотом противников военного режима и лично Перона, а доктор Иванисевич, похоже, весьма подходил на роль душителя академической независимости, поскольку, получив пост министра образования, провозгласил по радио, что готов изо всех своих сил бороться против «паразитического интеллектуализма».

4 июля 1946 года, через три года после того, как Кастильо был смещен с поста в результате интриг ГОУ, Перон Всемогущим Богом поклялся повиноваться конституции своей страны.

Церемония принятия присяги проходила в Белом зале в Каса Росада. Гренадеры в шапках с киверами, в форме, вызывающей воспоминание о солдатах Наполеона, стояли вдоль стен плечом к плечу. Перон был в кителе бригадного генерала, богато расшитом золотой тесьмой и украшенном тяжелыми сияющими эполетами. Комнату заполняли люди в красных и голубых мундирах, дипломаты в смокингах; рясы духовных лиц отливали алым и темно-лиловым на фоне мерцающих шелков и сверкающих драгоценностей дам из числа богатой аристократии. Президент Фаррел передал свой жезл Перону, и двое мужчин обнялись; по щекам Фаррела катились слезы. Эва стояла рядом – с торжествующей улыбкой и тоже со слезами на глазах, готовыми в любой момент хлынуть через край. Какие чувства переполняли в тот миг ее сердце, известно одним лишь небесам.

Глава 7

С кровью или без крови, но раса олигархов, эксплуататоров человека, без сомнения, в этом веке должна умереть…

Со стороны могло показаться, что Эва достигла предела своих желаний: она стала первой леди страны. Но мания величия, овладевшая человеком, подстрекает его двигаться все дальше и дальше и никакая власть и никакое могущество не могут утолить ее. Как тот моряк, который пытался выпить море, Эва была охвачена жаждой, которая, не утихая, лишь разгоралась с каждым глотком и которая, если бы смерть не настигла Эву раньше, привела бы ее к безумию.

Некие факты, подмеченные внимательными свидетелями, впрочем, говорят за то, что, будь Эва тогда принята аргентинской аристократией (теми самыми земельными олигархами, которые числились среди ее злейших врагов), она воздержалась бы от любых дальнейших притязаний на власть; но, как указывают те же свидетели, это не представлялось возможным – не столько из-за ее сомнительного прошлого, сколько из-за беспорядочного настоящего.

Практически невероятно, чтобы ее когда-либо приняли как равную в кругу привилегированных матрон общества porteno. Традиция устанавливала почти непреодолимый барьер между женой и любовницей, и мужчина, оказавшийся столь неблагоразумным, чтобы жениться на своей подружке, не мог рассчитывать на то, что его друзья отнесутся к ней благосклонно. Если бы Эва держалась достаточно кротко и незаметно и если бы ее прошлая жизнь была менее красочной, они могли бы протянуть ей руку теперь, когда она стала их патронессой, женой президента страны. Но даже в этом случае они ни на мгновение не забыли бы и не позволили бы забыть ей о разнице в происхождении.