Ученица Калиостро - Далия Трускиновская

Именно поэтому компания, избравшая своей главной квартирой «Иерусалим», после смерти фон Бохума далеко не убежала — Рига ей нужна. Однако после второго убийства ей следовало бы покинуть город — ясно же, что по следу злодеев, подкинувших труп в голицынскую карету, полицейские сыщики пойдут яростно. Но они сидят в трех шагах от места преступления и играют! Значит — что? Значит, имеют туманное понятие о втором преступлении. Оно могло совершиться на Родниковой — судя по тому, что туда побежала Маврушка, увидев даму-мопса. Теоретически могло. А на самом деле горничную удавили в другом месте. Это могли быть либо окрестности морозовского дома, либо окрестности того дома на Мельничной, который раньше принадлежал Дивовым. Именно там побывал умалишенный Терентий с экипажем — других мест, где можно найти Маврушку, он, кажется, не знал. И вряд ли убийцы стали бы таскать тело с места на место, присматривая пустую карету, куда бы его засунуть. Карета попалась им на глаза — и они, недолго думая, воспользовались возможностью.

Следует ли из этого, что игроцкая компания к смерти Маврушки непричастна?

Следует! Ибо ей за глаза хватит отравления фон Бохума. Оно изрядно попортило все планы и нарушило выгодный промысел. Даже если Маврушка сделала что-то, неприятное для компании, ее сразу после убийства фон Бохума трогать не стали бы. Уже и с отравлением множество хлопот — как бы сыщики не взялись за поиски отравителя слишком ретиво.

Так рассудил Маликульмульк и даже повеселел. Что ж, теперь только надо придумать, как познакомиться с игроками. Однако оставался вопрос, ответить на который он не мог, да и, честно говоря, не хотел: для чего Маврушке, уже доехавшей до Романовки, вдруг понадобилась дама-мопс? И ведь горничная не сразу решилась к ней идти, а думала, сомневалась, совсем было на эту затею рукой махнула — да вдруг и понеслась опрометью!

Он направился к Рижскому замку, стараясь не забредать в лужи. Ему нужно было составить план действий, первым пунктом в котором стоял поход с Давидом Иеронимом в «Лондон». Но покойная горничная не унималась, теребила с того света.

«А ты подумай, сударь, не знала ли я про эту даму чего-то этакого, неприятного, гибельного? — спрашивала незримая Маврушка. — А не задолжала ли мне та дама? А не обокрала ли меня? А не знала ли она чего-то такого, что для меня смертельно важно? Ты вообрази, сударь, как я стучусь к ней в окошко, как она впускает меня, а потом говорит: то, что тебе надобно, находится на Романовке или на Мельничной? И посылает со мной слугу своего — проводить? Вообразил?»

«Не пойду, — отвечал Маликульмульк. — На то у нас Управа благочиния есть, сиречь — полиция. Там уж твоего погубителя ищут».

«Да ведь не знают, где искать! А ты-то знаешь! Ты вот что, сударь… ты хоть имя мое им назови!.. Лежу ж безымянная, изрезанная… И похоронят без отпевания! Не по-христиански это!..»

Тут Маликульмульк замолчал — как многие философы, он был вне религии. Для Косолапого Жанно божеством была Кулинария. А вот господину Крылову стало-таки стыдно. Не он ли перелагал псалмы в стихи? И изымал из псалмов идеи для од?

Размеренно шагая, он думал, как бы в самом деле донести до полицейских сведения о несчастной Маврушке. Додумался, как полагается сочинителю комедий, до анонимного послания. Ну, все лучше, чем ничего — начнут проверять и убедятся, что загадочный автор не солгал. А потом он вспомнил, что ведь открыто бывал в доме Дивовых и может признаться в знакомстве с Маврушкой, не выдавая дурака Терентия и не нанося вреда своим хитромудрым планам.

Насколько он знал, в анатомический театр пускали желающих, даже если те не были врачами или аптекарями. С того дня, как в Конвенте Ниенштедта, что на Кузнечной улице, полвека назад открыли это заведение, зал анатомирования на втором этаже имел вид амфитеатра на шесть десятков мест. Стало быть, можно пойти и попросить, чтобы показали труп молодой женщины и эмбрион, столь заинтересовавший Давида Иеронима. Поглядеть — и узнать.

Пришел на ум молодой химик, и вспомнилось некоторое малоприятное раздражение при виде этого прекрасно воспитанного и благодушного юноши из богатого семейства. Гринделю никогда не приходилось бороться — он жил радостно, занимался тем, что ему было любопытно, тратил время на опыты, не дожидаясь, чтобы результат тут же обернулся деньгами. Он двигался вверх спокойно, с улыбкой, не собираясь делать прыжков к вершинам славы и не зная, каково лететь с этих вершин вверх тормашками. Да и не содрогалось его сердце при слове «слава» ни единого раза. Его счастье строилось на иных основах, и основы эти были для Маликульмулька неприемлемы — по крайней мере в возрасте тридцати трех лет он не желал соглашаться на ежедневный мирный труд в кругу немногих товарищей по ремеслу, которые знают тебе цену. Может быть, когда-нибудь… А сейчас — уж лучше мечтать о Большой Игре…

В замке его уже искали. Дамы после ужина хотели поиграть во «французскую мушку», и Екатерина Николаевна уже приготовила в гостиной на столе корзиночку с жетонами — очаровательными старыми жетонами, которые кто-то из приятелей Светлейшего двадцать лет назад привез из Парижа, а Светлейший передарил «улыбочке Вареньке». На вид это были серебряные монетки, с одной стороны профиль короля, с другой — сюжет: древнегреческая или древнеримская нимфа благословляет на бой голоногого атлета, и над ними полукругом латинские слова: AURI CERTA SEGES. Что означает: «Уверенность золотой жатвы», самое подходящее напутствие игроку!

Тут на свет явился Косолапый Жанно: сел в кресло, которое уже не первый раз выдерживало его вес, а кресло возьми да и развались. Глядя на радостные лица дам, включая княгиню, Косолапый Жанно понял, что вечер прошел не напрасно. Другое дело — что очень хотелось есть. Шастая в бурьяне, он пропустил ужин. Но Варвара Васильевна была милосердна; заметив отсутствие Косолапого, приказала на поварне оставить для своего приятеля и оладьи, и двухфунтовый ломоть кулебяки, да не угол, а самую что ни на есть сочную и богатую начинкой сердцевину.

Она попросила на следующий день после обеда поехать вместе с ней в мебельные лавки. Наконец удалось договориться с магистратом — еще летом по представлению князя Голицына город должен был снабдить замок мебелью, и вот ратсманы с бургомистром Адамом Генрихом Шварцем, стеная и проклиная судьбу, выделили какие-то деньги. Варвара Васильевна первым делом пожелала обставить свои гостиные, которые, как она объявила, были хуже, чем у простой бюргерши. Разумеется, она могла вызвать купцов к себе, но на самом деле просто обрадовалась поводу покинуть унылое старинное здание и покататься не просто так, а с прекрасной целью.

Это означало, что похода по местам, где колесил дурень Терентий, не получится. Зато можно было отвезти княгиню в аптеку Слона и представить ей Гринделя. Это бы ее развлекло, тем более что Давид Иероним хорош собой и умеет очаровательно улыбаться. Заодно и набрать всяких лакомств, а также отведать кофея и горячего шоколада. Какая в нем радость, Косолапый Жанно не понимал, но дамы млели от одного слова «шоколад».

В лавках княгиня была озадачена: что брать? Привыкнув к старой мебели, мягкой и с приятными глазу изгибами, она знала тем не менее, что в моде теперь совсем иное — резьба на античный лад, спинки диванов и кресел — жесткие. Но как именно выглядят все эти нововведения, она имела смутное понятие, и потому боялась делать покупки: вдруг шельмы-купцы всучат ей что-нибудь не то? Косолапый Жанно служил переводчиком и умаялся отвечать на вопросы. Он даже позавидовал Терентию — сидит сейчас бестолковый детина в парадной ливрее на козлах и дремлет в полное свое удовольствие!

Не сделав покупок, Варвара Васильевна решила ехать домой, и тут-то Косолапый Жанно предложил ей хоть конфектов приобрести, а также приятных ликеров, которые светская особа может подавать на стол для дамского общества. Так княгиня оказалась в аптеке Слона, где Давид Иероним сумел завести любопытную для всех беседу.

Маликульмульк ждал удобной минуты, чтобы потихоньку спросить его про тело в анатомическом театре, но этот замысел вылетел у него из головы, когда химик, несколько смутившись, по-французски задал княгине вопрос:

— Вы, ваше сиятельство, были ли в столице, когда там творил чудеса граф Калиостро?

Глава шестая

В игру вступает Тараторка

Редкий философ, рожденный в просвещенном веке, не проявлял интереса к масонам. Маликульмульк как раз таким редким философом и был — его мало беспокоило всеобъемлющее переустройство мира на манер Златого века, связанное с какими-то странными церемониями, он все больше с пороками человеческими сражался. Златой век даже казался ему подозрительным, ибо какое же развитие жизни, когда всего в избытке и все обитатели — ангелы? Да и не звал его никто в тайные масонские союзы. Как говорится, рылом не вышел.