Стреляешь в брата — убиваешь себя - Максим Михайлов

— Спасибо большое, за все, что вы для меня сделали, — прочувственно произнес Андрей, и, подчиняясь безотчетному порыву, схватил обеими руками ее узкую прохладную ладонь и горячо пожал.

Она легко почти незаметно вздрогнула, но не отняла руку и даже ответила на пожатие. Пальцы графини были длинными и тонкими, правильной аристократической формы, но сжали руку аспиранта с неожиданной силой, совсем не соответствующей ее хрупкой внешности.

— Спасибо, вам, — ободренный такой реакцией он попытался поднести ее ладонь к губам, но тут Милица предупреждающе качнула головой, легонько подавшись назад и, он вынужден был отпустить ее руку.

— Слишком горячая благодарность за такую безделицу, — ровно сказала она, но по слегка порозовевшим скулам и помягчевшему взгляду было понятно, что столь искреннее проявление чувств не оставило прекрасную аристократку равнодушной. — Вы, как я вижу, умеете произвести впечатление на женщину… Похоже мне довелось спасти прожженного ловеласа… И отчего так не везет в жизни бедной девушке? В кои-то веки думала, приличный человек попался, ан нет, опять очередной Казанова…

От этих слов Андрей, в который раз на протяжении их короткого разговора мучительно покраснел, но, исподтишка глянув на нее, заметил, как в глазах графини скачут веселые бесенята, и разозлился.

— Так вы просто смеетесь надо мной!

Она залилась смехом. Окончательно раздавленный и обиженный Андрей порывисто отвернулся от нее и уткнулся в подушку.

— Ох, не могу… — стонала меж тем Милица. — Вы просто прелесть… Надо же такой милый мальчик…

— Хорошо, прекратите дуться, обещаю, что больше не буду вас дразнить, — проворковала она ему на ухо, отсмеявшись.

Андрей ничего не ответил, продолжая упорно смотреть на наволочку подушки и почему-то ясно представляя себе сладко изогнувшееся в блаженной истоме стройное женское тело, резко контрастирующее молочной белизной с этим кроваво-красным шелковым фоном. Отчего-то в тот момент он был уверен, что лежит сейчас именно в ее постели, и от этого в груди становилось как-то пусто, и было трудно дышать.

— Ну хватит, хватит, не будьте злюкой… Я же ведь просто пошутила…

Быстрые нежные пальцы легко, как дуновение ветерка пробежали по его волосам, робко погладили нечесаные пряди, а потом с властной силой зарылись в них, впиваясь ногтями в кожу головы.

— Противный мальчишка! Простите же меня, я больше не буду!

Андрей резко повернул голову к ней и наткнулся на все ту же насмешливую улыбку. Он хотел было вновь уткнуться в подушку, но она примеряющее выставила перед собой ладони.

— Все-все, хватит! Поиграли и будет! Простите, я правда не хотела вас обидеть, просто очень трудно удержаться, вы такой…

Она, отвернувшись в сторону, вновь прыснула коротким смешком, но, поймав его отчаянный взгляд, тут же постаралась придать лицу серьезное выражение, и только кончики губ помимо воли хозяйки продолжали время от времени неудержимо ползти вверх, обнажая в улыбке идеально-белые крупные зубы.

— Вы очень милый, правда… Можно с вами побеседовать, если я еще вас не слишком утомила…

Андрей что-то неразборчивое пробурчал в ответ, что при большом желании можно было принять за согласие.

— Кстати, если вы ничего не имеете, против, я бы предложила перейти на «ты», так как-то проще разговаривать… Как вы думаете?

— Для этого надо, наверное, выпить на брудершафт, — набравшись наглости, заявил Андрей и был вознагражден за свою смелость новой порцией волнующего грудного смеха.

— Ну да, конечно, бокал вина и страстный поцелуй в губы, что еще может быть необходимо раненому герою? Не обижайтесь, но я все-таки была права, вы действительно ловелас и дамский угодник, — шаловливо стрельнув глазами, безапелляционно заявила Милица. — Подумать только, предлагать такое едва знакомой девушке!

Он уже открыл рот для того чтобы произнести какие-то оправдания, но крепкая ладошка ласково, но твердо легла на его губы, оставляя непроизнесенными приготовленные слова.

— Тихо, тихо, не напрягайся так. Я всего лишь шучу, пора уже привыкнуть.

От ее кожи неуловимо пахло вербеной и еще какими-то незнакомыми травами, кружащий голову аромат, будто обволакивал, хотелось, чтобы она держала так свою руку вечно. Он изловчился и все же нежно коснулся прохладной кожи ее запястья губами. Она снова едва уловимо вздрогнула, напряглась всем телом и тут же поспешно убрала руку, бросив на него искоса внимательный взгляд. Впрочем, серьезное выражение лица мгновенно сменилось привычной шаловливой полуулыбкой и как ни в чем не бывало она, будто закрепляя серьезный дипломатический успех, заключила:

— Ну вот, принимаю твой жест, как согласие. Значит, мы теперь официально можем звать друг друга по имени и на «ты». Ты первый!

— Что? — не понял Андрей.

— Что значит, что? Ты первый называй меня по имени и на «ты», ведь ты же мужчина, значит, инициатива должна исходить от тебя.

Он в замешательстве сглотнул слюну не зная что бы такое произнести, почему то разом все мысли вылетели из головы оставив там лишь звенящую пустоту, да глубокое теплое сияние серых глаз с милой усмешкой ждавших, что же он скажет.

— Большое спасибо, тебе… — запинаясь, начал Андрей.

— Милица, — подсказала графиня, скорчив ему забавную обиженную рожицу и тут же широко улыбнувшись.

— Милица, — послушно повторил Андрей. — Я, правда, очень тебе благодарен.

— Рада была помочь тебе, Андрей, — важно и церемонно ответила она, но в конце не выдержала серьезности тона и опять рассмеялась. — Ну вот и познакомились окончательно. Даже измазали слюной мою руку…

— Ты опять?! — Андрей возмущенно приподнялся на кровати, совершенно забыв, что под одеялом он абсолютно гол.

Шелковая ткань от его порыва послушно скользнула вниз, обнажив его тело почти до пояса, и он враз застеснявшись и сбив свой гневный настрой, откинулся обратно на подушки.

— Нет-нет, извини, это я так с разгону, — заторопилась Милица. — Ты такой милый мальчик… Так забавно смущаешься, очень трудно удержаться… Но я больше не буду, обещаю…

Почему-то Андрей не слишком поверил в искренность этого ее обещания.

— Все-таки расскажи мне, где мы находимся, — серьезным тоном потребовал он. — Я ничего не помню, только то, как вышел из Купреса. Потом просто какой-то непроницаемый туман…

Она четко отработанным изящным жестом откинула назад упавшую на лицо невесомую прядь и, согнав с губ улыбку начала рассказывать.

— Если совсем по порядку, то ты сейчас находишься в особняке, принадлежавшем моему отцу. Он умер и теперь здесь живет только моя мать.

— Я сожалею, — поспешно вставил Андрей, раскаиваясь в душе, что невольно задел наверняка больную для Милицы тему.

— Не стоит, это произошло давно, и я почти его не помню. Я тогда была совсем девчонкой, — мечтательно улыбнулась она. — Сколько помню себя, мы всегда жили вместе с мамой, ну еще была тетя Франя… Домработница, кухарка и подружка моей мамы одновременно. Мама не слишком хорошо умеет управляться по хозяйству, не в той семье воспитывалась, вот тетя Франя всегда ей и помогала.

— Я понял, — перебил Андрей. — Я хотел спросить какой это город, или может село…

— Не перебивай меня, это не вежливо, — строго произнесла Милица, при этом озорно ему подмигнув и приняв скованную позу школьной учительницы.

"Она, наверное, никогда не бывает серьезной, постоянно играя с собеседниками и легко делая их смешными, — подумал про себя Андрей. — На вид ведь совсем молодая девушка, а держится так уверенно, будто в матери мне годится и знает наперед все, что я скажу или сделаю, словно читает мои мысли, как открытую книгу".

— Так вот, находимся мы в селе Тодоричи, это поблизости от Доньи Вакуфа, до Купреса, кстати, тоже недалеко, километров тридцать, не больше, — продолжала меж тем Милица. — Это село было когда-то давно родовым имением моей семьи. Так себе конечно, поселение, тысячи полторы человек тогда тут жило, да и сейчас вряд ли больше. Потом, кончено, с приходом коммунистов к власти все изменилось, но отец все равно пользовался здесь большим влиянием, и был кем-то вроде местного старшины. Разрешал спорные вопросы, определял, кому и чем заниматься на общественных работах, в общем, при нем осталась практически вся та же власть, что и раньше, только он перестал официально именоваться помещиком. Поэтому и этот особняк остался до сих пор за нашей семьей, и маму здесь все любят и уважают.

— А хорваты? — задал давно мучивший его вопрос Андрей. — Усташи, я имею в виду, они далеко отсюда? Ведь ты наполовину сербиянка… сербка? Черт, я совсем запутался…

Она грустно улыбнулась в ответ, чуть склонив набок голову.

— Хорватов отбили за Купрес. Несколько дней назад, город освобожден. Наши части отбросили их на несколько десятков километров оттуда. Я сама не видела, но те, кто там был, рассказывали страшные вещи о зверствах усташей, мало кому из сербов, оставшихся в городе, удалось выжить.