Всемирная история. Османская империя - Евлоев Роман

Мехмед II Завоеватель. Сановник и садовник

Если верить преданиям, то появление на свет многих великих завоевателей сопровождалось грозными знамениями: солнечными затмениями, появлением комет или катастрофическими потопами. Мехмед II Фатих[69] родился в разгар не менее ужасного бедствия – в Эдирне свирепствовала чума, не щадившая ни простолюдинов, ни членов дома Османов.

Будучи третьим сыном султана Мурада II, принц Мехмед не имел особых шансов унаследовать отцовскую власть, но трагическая смерть старших братьев[70] освободила для мальчика дорогу к трону. В возрасте десяти или одиннадцати лет он неожиданно оказался в роли продолжателя османской династии и, возможно впервые в жизни, предстал перед своим царственным отцом. Мурад, до того момента не баловавший младшего отпрыска своим вниманием, был неприятно поражен полнейшим невежеством принца и отсутствием у него подобающих манер.

Окружение маленького Мехмеда оправдывалось невыносимым характером ребенка и его совершеннейшей невосприимчивостью к наукам и наставлениям. Султан определил сыну в воспитатели курда Ахмеда Курани, славящегося набожностью, строгостью и непреклонностью. «Наш счастливый господин поручил мне не просто учить тебя, – объявил тот Мехмеду, – но держать в надлежащем порядке». С этими словами новый наставник продемонстрировал капризничавшему принцу свежесрезанные розги и письменное разрешение султана применять их при необходимости. Когда же Мехмед поднял учителя на смех, тот обрушил на своего царственного воспитанника град ударов… Возможно, этот болезненный урок и научил мальчика почитать старших, но кроме того еще и лицемерию и скрытности.

Если прилежания принцу приходилось время от времени добавлять палкой, то умственных способностей юному Мехмеду было не занимать. Уже вскоре султан с удовлетворением выслушивал от удивленных учителей похвалы успехам сына. Принц овладел латынью, арабским, древнееврейским, персидским и греческим языками, прекрасно разбирался в астрономии, математике, механике, истории и вопросах религии. Интересно, что Мехмед интересовался не только исламом, но и другими религиями. В 1455 году Константинопольский патриарх Геннадий Схоларий написал по его приказу два разъяснительных трактата о христианской вере.

Впрочем, главной страстью молодого султана неизменно оставалось ратное дело. Большинство томов собранной Мехмедом богатой библиотеки было посвящено обсуждению проблем военной стратегии и тактики и описанию новейших технических средств ведения войны. Для применения этих знаний на практике ему оставалось лишь опоясаться мечом Османа… Это судьбоносное событие не заставило себя ждать.

В феврале 1451 года султан Мурад II умер от апоплексического удара. Скорбная весть застала Мехмеда в седле. «Все, кто любит меня, – за мной!» – воскликнул он и, не медля ни минуты, поскакал на север, по направлению к Галлиполи. Переправившись в европейскую часть страны, Мехмед, тем не менее, не спешил появиться у стен Эдирне, а проявил осмотрительность, выслав вперед себя верных людей разведать обстановку и настроения в столице. Слишком свежи еще были в памяти наследника и восстания янычар против его правления, и неразрешенный конфликт с великим визирем Халил-пашой. Только убедившись в лояльности будущих подданных, Мехмед въехал в Эдирне.

Даже заняв османский престол, молодой султан не чувствовал себя еще вполне уверенно на троне и первое время предусмотрительно сдерживал свою неистовую натуру, полагаясь больше на собственное коварство, чем на чужую преданность. Напрасно придворные, знавшие о злопамятности своего нового повелителя, опасались немедленных репрессий. Султан намеревался до поры умиротворить старых врагов, а не заводить новых. Принимая присягу столичных сановников, Мехмед как ни в чем не бывало обнял и поцеловал своего давнего оппонента Халил-пашу, утвердил его в должности и сообщил, что отныне во всем полагается на мудрость и опыт великого визиря.

Лучше всего скрытную и расчетливую натуру Мехмеда характеризует совершенное по его приказу убийство собственного девятимесячного брата, потенциального претендента на престол, принца Ахмета. Пока Мехмед внешне благосклонно принимал поздравления от его матери, люди султана проникли в гарем и утопили ребенка в ванне. Это гнусное дело новый правитель османов поручил герою осады Белграда Али-бею Эвренос-оглу. Даже известный своей безжалостностью турецкий полководец счел полученный приказ недостойным, но ослушаться государя не посмел. Сразу после убийства ребенка несчастную мать отправили подальше от двора, в Анатолию, и снова выдали замуж…

С другой вдовой отца, Марой Бранкович, Мехмед II обошелся иначе. С богатыми дарами и почестями он отпустил мачеху на родину, ко двору ее отца – сербского деспота Георгия Бранковича. Когда же сербы под предлогом возмещения расходов на содержание Мары овладели несколькими приграничными городками, султан предпочел не заметить этой дерзости, старательно демонстрируя европейским послам свою добрую волю. Дубровник, Валахия, Венгрия, Венеция, остров Родос и даже Афонский монастырь получили от Мехмеда заверения в дружбе и благорасположении. Императору Константину новый османский правитель пообещал не посягать на его столицу и другие византийские земли: «Клялся… погаными своими книгами… в том, что до гроба пребудет в любви и согласии с ним и со всеми его пригородами и городами», – писал хронист.

После таких речей многие христианские государи охотно поддались соблазну обмануться молодостью и покладистостью Мехмеда. Трапезундский император откровенно ликовал, поздравляя византийского легата Георгия Сфрандзи[71] с кончиной Мурада II. «Государь мой, это не радостное известие, а весьма печальное, – возражал ему гость. – Тот [Мурад] был стар, и попытка выступить против Константинополя была им уже совершена, и больше ничего такого он предпринимать не собирался, желал лишь мира и спокойствия. Этот же проклятый [Мехмед], который теперь стал господином, – молод и с детства враг христиан… И если Господь допустит, чтобы в нем возобладала злоба, то я не знаю, что и будет».

Слова искушенного византийца стали пророческими – то, что европейцы принимали за нерешительность и даже миролюбие, на деле оказалось нежеланием распылять силы перед претворением в жизнь ошеломительно амбициозных намерений Мехмеда II. «Если я покорю Константинополь, – заявлял новый султан, – то превзойду всех своих предков, потому что, часто пытаясь овладеть этим городом, они не достигли ничего». Этой великой цели Мехмед подчинил все свои помыслы и ресурсы османского государства. Несколько тысяч дворцовых слуг, в том числе загонщиков и сокольничих, были уволены или переведены на воинскую службу. Деньги, прежде расходовавшиеся на роскошную жизнь султанского двора, молодой правитель направил на нужды армии и создание флота. Особое внимание Мехмед II уделил артиллерии – имевшимся в его распоряжении требушетам и мелкокалиберным пушкам явно недоставало мощности, чтобы пробить простоявшие более тысячи лет Феодосиевы стены[72].

Решение этой проблемы пришло к османам в лице талантливого венгерского инженера по имени Урбан. Незадолго перед тем он предлагал свои услуги императору Константину, который сначала назначил мастеру оскорбительно низкое жалованье, а потом и вовсе не платил ничего. Скупость – или же безденежье – правителя Византии стали роковыми для его державы… Османский султан, напротив, встретил Урбана с почетом и пообещал ему вознаграждение, многократно превышавшее любые посулы византийцев, – при условии, что тот сможет отлить для османов орудие, способное разрушить неприступные стены имперской столицы. «Я могу изготовить бомбарду[73], которая будет бросать каменные ядра любой величины, – с гордостью ответил мастер. – Я хорошо знаком с их фортификацией. Не только ее стены, но и вавилонские превратит в порошок выпущенное из моей бомбарды ядро».