Динка прощается с детством - Валентина Осеева

– Та что ж это будэ? – окончательно робеет Федорка и, вдруг охнув, бросается к окну. – Едет… Спаси меня, Матерь Божья, едет… – побледнев, оборачивается она к Динке.

– Тпру-у! Стой, тпру… – доносится со двора.

Подруги припадают к окну. Около тына останавливается телега. Щуплый мужичонка не торопясь слезает с телеги и, закрутив на колышке вожжи, обтирает пучком травы новые сапоги, отряхивает от пыли шапку, приглаживает редкие, прилипшие к темени седые волосы; теперь уже ясно видно его рябое, словно затолченное пшеном лицо, маленькие мышиные глазки и пучок серой бородки… Осторожно, словно на цыпочках, он снимает с задка телеги увесистый мешок и, крякнув, идет с ним к крыльцу.

– Билой муки привез… – шепчет словно про себя Федорка.

Но Динка внимательно вглядывается в жалкую фигуру согнувшегося под мешком мужичонки. Что-то горькое, вдовье чудится ей вдруг в этом рябом лице, испещренном глубокими морщинами, в крупных каплях пота на лбу, в остром кадыке на худой, жилистой шее.

«Жена у него умерла. Трое деток осталось. Может, за доброту Федорку берет… ради детей… Узнать надо».

Динка поспешно ставит за дверь кочергу и, бросив Федорке: «Выйдешь, когда позову…» – торопится на крыльцо.

– Здоровеньки булы, диду! – вежливо здоровается она, поправляя сползающий на лоб очипок.

– Здоровеньки булы! Здоровеньки булы! – кланяется мужичонка, стаскивая на ступеньку свой мешок и разглядывая Динку прищуренными от солнца, подслеповатыми глазами.

– А куда же это вы, диду, такой мешок приволокли? – с грустью и укором спрашивает Динка.

– Ну а як же? Так полагается… Что обещал, то исполнил! – с гордостью отвечает мужичонка. – Билой муки невесте в подарунок привез! А матка где? – интересуется он, отряхивая с картуза мучную пыль.

– Нема матки, я за нее… – уже строже говорит Динка. – И невесты нема у нас тут, диду…

– Як то нема? – склонив набок голову с выжженными солнцем белесыми волосами, улыбается старик.

– А вот послухайте меня, диду… Знаю я ваше горе, знаю, что жинка у вас померла и трое деточек осталось, – проникновенно говорит Динка. – Только не в той хате ищете вы невесту. Вы старый человек, диду. Мало ли на селе одиноких старух, каждая с радостью пойдет, она и деток ваших воспитает…

– Цоб! Цоб! – подбоченивается вдруг мужичонка, дергая свою бородку. – А то для чего такой разговор? Мое дело уже договорено и кончено! С батькой та с маткой договорено! А ты кто такая есть, чтоб мени указывать, га?

– А я человек, и ты человек! Совесть надо иметь, диду! Федорка – молода дивчинка, она тебе во внучки годится! И замуж пойдет по любви, за молодого хлопца! И вот тебе весь мой сказ! – решительно наступает Динка, чувствуя закипающую ярость. – Забирай свою муку и забудь дорогу в эту хату!

– Да ты кто такая есть? Я тебя первый раз бачу! Лаяла псина коло чужого тына! И Хведорка твоя гола и боса, хай скажет спасибо, что я ее беру! – визгливо кричит мужичонка, наступая на Динку.

– Ах ты ж гадина! Я с тобой, как с человеком… А ты вот как! – раздражается вдруг Динка. – Гей, Федорка! Живо! Бери дручка! – подбоченившись и яростно наступая на ошалевшего от неожиданности мужичонку, кричит Динка. – А ну, забирай свою муку и геть отсюда! Да чтоб ноги твоей поганой коло этой хаты не было!

– Да ты что, ты что, скаженна дивка! Я ж с маткой договаривался…

– Я тоби покажу – договаривался! Старый ты дурень, трухлява колода! Забирай, кажу, свой подарунок и тикай от хаты, бо я с тобой инше оступлю! – пиная ногами мешок, неистово орет Динка. – Дывысь, який женишок объявился! Ах ты ж дурень, дурень! – подбоченясь, издевается Динка; концы платка угрожающе качаются над ее головой.

Перепуганная насмерть Федорка с застывшим на лице выражением удивления и ужаса машинально машет вверх и вниз кривым дручком.

– А ты кто така есть, га? Яке твое полное право тут распоряжаться, га? Ах ты языката зараза! – придя в себя, вдруг обрушивается на Динку мужичонка и, прикрыв рукавом лицо, боком подскакивает к крыльцу.

Динка ищет глазами кочергу, но кочерга осталась за дверью. Но Динка не теряется. Ухватив с перил глиняный кувшин с квашеным молоком и яростно размахивая им, она бесстрашно наступает на жениха. Тугое квашеное молоко крупными снежками шлепается на белесую голову, на крыльцо, на ступеньки, на траву, и мужичонка не выдерживает. Подхватив на плечи свой мешок и осыпая Динку отборной руганью, он бежит к перелазу.

– Чтоб я тебя больше не бачила коло этой хаты! – орет Динка.

Мужичонка, пригнувшись, сбрасывает в телегу мешок и, нахлестывая лошадь, издали грозит кнутом.

– Передай, Федорка, своему батько: пусть только сунется теперь на мою мельницу, я вам покажу, голоштанна команда… Зараза проклятая!

– Жених! Жених! Дывытесь на его, люды добрые! Ах ты свинячий дух! – не унимается Динка.

Голос ее зычно разносится по экономии, кое-где уже кучками собираются бабы. Гремя подойниками и размахивая руками, от кучки баб отделяется Татьяна.

– Маты! Маты бегут сюда! Ой боже! Маты! – всплескивает руками Федорка.

Динка, окрыленная одержанной победой, хватает подругу за руку и тащит за собой:

– Бежим ко мне!

Федорка не сопротивляется. Взявшись за руки и поднимая ногами облака пыли, подружки мчатся по проселочной дороге… Но у самого хутора чьи-то сильные руки сжимают их в одном объятии.

– Ага! Попались, невесты! – хохочет Леня. – Попались!

– Ой, дывысь! Леня! – всплескивает руками Федорка.

Но Динка, оглянувшись назад, торопится домой. Для нее представление еще не кончено. Динка знает, что всякое достижение надо хорошо закрепить, иначе враг может обойти с тыла.

– Пойдем, пойдем! – торопит она развеселившегося Леню и забывшую все свои горести Федорку.

На террасе дружные взрывы хохота. Леня рассказывает, как, подойдя к плетню около Федоркиной хаты, вдруг увидел выскочившую на крыльцо Динку.

– Я сразу даже не понял, что это такое. Руки в боки, герсет расстегнут, на голове какой-то старушечий очипок… Да если б не Федорка, я бы просто не догадался, что это Динка… Но Федорка… Ха-ха-ха!.. Федорка рядом… с перепуганным лицом стоит и машет… вверх и вниз, вверх и вниз… какой-то палкой… Ха-ха-ха!.. – Леня падает животом на перила. – Ой, не могу…

– Ха-ха-ха!.. – звонко поддерживает его Мышка.

– Та слухайте… вона ж мне так приказала… – дергает обоих Федорка. – Маши, каже, и маши! Больше ничего не делай, только маши дручком. А сама зразу-то так хорошо с ним говорила, а потом як закричит, у меня аж руки и ноги затряслись. Стою и машу! Стою и машу, а сама себе думаю: что с этого будет?.. – взволнованно поясняет Федорка.

– Да тише! Вы мне все испортите! – сердится Динка. – Ведь сейчас прибежит Татьяна…

– Ой божечка! – пугается Федорка. – Она ж за того жениха убьет меня на месте!

– Ну да! Так мы ей и позволим! – усмехается Леня. Мышка, икая от смеха, пьет маленькими глоточками воду.

– Я не могу больше смеяться, – жалобно говорит она, но Мышкина икотка тоже вызывает взрывы смеха у развеселившейся компании.

И вдруг Динка настораживается.

– Татьяна… – громким шепотом предупреждает она, завидев в конце аллеи, за кустами, широкие рукава с красными пятнышками вышитых розанов.

– Маты… – в паническом страхе жмется к перилам Федорка.

На террасе все замолкают.

– Ну, вот что! – говорит Динка. – Живо, Федорка, снимай герсет и венок! Скорей, скорей! Давай сюда!

Федорка беспрекословно снимает герсет и венок. Динка поспешно кладет эти вещи на перила; венок сверху герсета.

– Теперь, – говорит она подруге, – иди в комнату и слушай каждое мое слово. Поняла? И не выходи, пока я сама тебя не позову.

Федорка кивает головой и послушно скрывается за открытой дверью на террасу.

– А ты, Лень, если не можешь удержаться от смеха, так лучше уйди!

– Нет-нет, не беспокойся, я удержусь! – уверяет Леня, вытирая платком потный лоб.

– И ты, Мышка, – еще строже говорит Динка, но Мышка отмахивается обеими руками.

– Нет, я тут ничего не могу, я не умею ни врать, ни притворяться… Я уйду! – унося в комнату свой стакан, говорит Мышка.

Не спуская глаз с мелькающей за кустами фигуры Татьяны, Динка быстро оглядывает террасу, макает палец в соль и, поплевав на него, устраивает себе на щеках длинные потеки. Потом, снова поплевав на палец, трет глаза.

– Что ты делаешь? – шепотом одергивает ее Леня.

– Плачу… – так же шепотом отвечает ему Динка и, накрыв голову старым платком Татьяны, усаживается на крыльце, подперев ладонью свой локоть и тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.

– Кхе-кхе… – подозрительно закашливается Леня, но, вынырнув из-за кустов, Татьяна уже приближается к дому.

Она идет, чуть прихрамывая, но босые ноги ее ступают твердо и решительно.

– Здравствуйте, – сухо говорит она, быстро оглядывая пустую террасу, стоящего у перил Леню и поникшую головой Динку. – А ну, Диночка, где моя Федорка? – воинственно начинает она, вытирая двумя пальцами рот и тяжело дыша от быстрой ходьбы.