Новый передел - В. Яблонский

— Давай, кореш, не менжуйся! А то как-то не по-русски получается.

Кнут почувствовал, как девичье тело начинает бить дрожь.

Он заводился все больше и больше. Хотелось повалить девушку прямо здесь, в коридоре. Такого раньше с ним никогда не случалось. К Нине он всегда относился бережно: жалел и обещал забрать ее из этой крысиной норы. Но сейчас он думал лишь об одном.

— Ну что, красавец? — продолжал наседать лопоухий. — Хорош зажиматься, а то мне завидно. Смотри, присоседюсь!

— Ишь ты! — возмутилась Антонина Петровна. — Свежачка решил хапнуть? Может, с мамаши начнешь?

Отшвырнув Нину, Кнут рванулся к пьяной компании и прорычал:

— А ну, живо на кухню, уроды! И хавальники свои вонючие позатыкайте!

Пьяницы ошарашенно уставились на него. Никто из них не ожидал, что этот малец накинется на них с такой злобой. Лопоухий попятился, у носатого отвисла челюсть.

— Ну что, вам непонятно, синяки?!

— Пошли, мальчики! — Антонина Петровна поняла, что сейчас начнется драка, и поспешила разрядить обстановку.

Ее собутыльники не сопротивлялись, и хозяйке без труда удалось увести их на кухню. Едва закрылась дверь, как там сразу же зазвенела посуда. Кнут повернулся к Нине. Девушка прижалась к грязным обоям и была ни жива ни мертва.

Парень шагнул к ней и, схватив за руку, потащил в комнату.

— Ваня, мне больно! — пролепетала Нина. — Что ты делаешь? Пусти!

Но Кнут уже ничего не соображал. Он был победителем и теперь хотел женщину без всяких нежностей, как и подобает свирепому воину.

— Раздевайся. — Парень через голову стащил с себя майку.

— Ты что? — Глаза девушки округлились, она инстинктивно начала застегивать верхнюю пуговицу халата.

— Чего ломаешься? Давай снимай все! Не бойся, они не зайдут…

Девушка отступила и тихо, но решительно потребовала:

— Уходи отсюда, Иван. Слышишь? И больше никогда не возвращайся!

От сильной пощечины Нина отшатнулась и вскрикнула. Кнут подскочил к ней и, схватив за плечи, попытался повалить на старый продавленный диван. Он оказался сверху и тут же начал срывать с нее одежду. Нина слабо сопротивлялась.

— Нет, — шептала она, — не надо!

Кнут, рыча, как зверь, разорвал старенький халатик. Потом затрещало нижнее белье. Нина зарыдала и зажмурила глаза, чтобы не видеть лица нависавшего над ней насильника. Позвать на помощь мать ей даже не пришло в голову…

…Иван, тяжело дыша, поднялся с дивана. Равнодушно взглянув на обнаженное девичье тело, на котором не было живого места от синяков и царапин, стал застегивать брюки. Нина повернулась на бок и, свернувшись калачиком, тихо завыла. Иван поднялся, отыскал заброшенную за диван майку и вышел из комнаты…

Когда входная дверь громко хлопнула, сидевшие на кухне насторожились.

— Никак свалил, — предположил лопоухий.

— Ну и пусть себе катится, — облегченно отозвался носатый и зашарил вилкой в трехлитровой банке с огурцами, — бутылку зажал, гад. Тоже мне…

Хозяйка уже клевала носом, стараясь не упасть со стула. Лопоухий схватил ее за плечо:

— Ты, Тонька, того… не отъезжай! Кто с нами за бухло расплачиваться будет? Зря поили, что ли?

— Волоки ее в комнату, — распорядился носатый.

— А этот точно свалил? — осторожно спросил собутыльник, опасливо покосившись на дверь.

— Сходи и глянь. Да не боись ты! Дуй давай!

Лопоухий встал и, покачиваясь, вышел из кухни.

Никого. Только из комнаты доносились какие-то странные звуки, похожие то ли на стон, то ли на плач. Алкаш заглянул туда.

Сначала вид обнаженной дочери хозяйки ошеломил его, но потом лопоухий почти вприпрыжку вернулся на кухню и, гаденько улыбаясь, сообщил своему корешу:

— Там это… Пацанка Тонькина… как ее… голышом валяется…

— Чего? — протянул носатый. — Валяется, говоришь?

В это время Антонина наконец упала со стула, глухо ударилась всем телом об пол и тут же захрапела. Лысый посмотрел на нее с сожалением:

— Да, Тонька теперь никакая. Выходит, зря мы с тобой на эту шалаву бухло переводили. Бутылки две, паскуда, на халяву выпила…

Он грузно поднялся. Захватив со стола полупустую пачку «Примы», изрек:

— Пойдем в — комнату. Может, хоть с пацанки должок получим…

— Так и я о том же, — затараторил лопоухий и захихикал, — чего добру пропадать? Верно я говорю?

Когда они вошли в комнату, Нина уже начала вставать. Она шарила по полу, надеясь отыскать что-нибудь из разорванной одежды, чтобы хоть как-то прикрыть наготу.

Носатый, почесывая под грязной майкой волосатую грудь, хмыкнул:

— Похоже, ее этот крутой оприходовал.

— Точно… Ну а мы-то чем хуже?

Они надвигались на девушку с двух сторон. Нина была так измучена и морально сломлена, что сил сопротивляться у нее уже не было. Она попыталась закрыться руками, но мужики действовали грубо и напористо. От отвращения Нину вырвало.

— Сука! — прохрипел носатый и с размаху ударил девушку в грудь. — Давай, Семен, подержи ее! Руки, руки выкручивай…

«Скорая помощь» подъехала на удивление быстро — не прошло и нескольких минут после вызова. Два дюжих санитара стали вытаскивать из машины пустые носилки, а средних лет полноватый врач с густыми пышными усами в сопровождении молоденькой медсестры устремился в подъезд.

— Ну и обстановочка! — поднимаясь по ступенькам и пыхтя от натуги, прокомментировал врач. — Где еще кончать жизнь самоубийством?

Он был философом и, как многие хорошие врачи, немного циником. Втайне влюбленная в него медсестра могла уже давно обогнать его, но, не желая задеть мужское самолюбие, пролепетала:

— Вадим Петрович, за вами не угнаться! Пожалейте девушку.

— Там же суицид, Людочка, — еле выговаривая слова от одышки, одернул ее доктор, — дорога каждая секунда. Потеря крови, знаешь ли. Это не шутка…

Дверь в нужную квартиру на пятом этаже была открыта. На пороге стояла какая-то старуха, от которой нестерпимо несло перегаром. Лицо женщины было искажено, по высохшим морщинистым щекам текли слезы. Едва увидев людей в белых халатах, хозяйка запричитала:

— Вас только за смертью посылать! Доченька моя умирает, а вы… Ироды!

Уже с первого взгляда поняв, с кем они имеют дело, медсестра прикрикнула:

— Живо показывай пострадавшую! Шевелись!

Антонина продолжала ругаться, и Людочка, отстранив ее, почти вбежала в квартиру и поморщилась от отвратительного запаха. Стиснув зубы, медсестра сразу же бросилась в ванную комнату: она знала, где чаще всего сводят счеты с жизнью самоубийцы. Так и есть! Молодая обнаженная девушка с длинными распущенными волосами сидела привалившись спиной к ванне. Вены на ее левом запястье были перерезаны, голова свесилась набок, глаза были закрыты. Целая лужа крови алела на грязном кафельном полу. Одним ловким и быстрым движением сестра затянула резиновый жгут на худеньком предплечье пострадавшей, остановив кровотечение.

Подошел Вадим Петрович. Вдвоем с Людочкой вкололи несчастной необходимые лекарства и, выйдя в коридор, стали ожидать санитаров.

Людочка сокрушенно осматривала перепачканный кровью халат. Доктор, попыхивая сигаретой, крикнул санитарам:

— Живее, ребята! Она очень много крови потеряла. Можем не довезти. Людочка, бегом вниз готовить капельницу!

— Она уже готова. Знала, куда едем. Лучше подскажите, что мне теперь с халатом делать? Ведь еще целую ночь дежурить!

— У меня в кабинете висит запасной. Думаю, что он тебе подойдет. Переоденешься, как только приедем. В качестве моральной компенсации обещаю пятьдесят граммов спирта. Вам тоже! — нехотя добавил он, поймав на себе заинтересованные взгляды санитаров.

В машине «скорой помощи» Нина неожиданно пришла в себя. Девушка была подключена к капельнице. Тела своего она не чувствовала.

— Где я? — слабым голосом спросила она у двух крепких парней в белых халатах, сидевших рядом. Они как по команде повернули головы в ее сторону.

— О, красавица наша в себя пришла! — удивился один из санитаров. — Значит, жить будет.

— Я в больнице? — Девушке казалось, что она лишь открывает рот, а говорит за нее кто-то другой.

— Еще нет. Но скоро будешь. Как же ты умудрилась? Грех-то какой!

Нина прикрыла глаза. Откуда-то издалека накатывал горячий удушливый туман. «Наверно, я умираю», — спокойно подумала девушка. У нее не было ни страха, ни сожаления. Только желание покоя.

— Ты не спи, — посоветовал ей санитар, — давай-ка лучше поговорим.

Нина с трудом открыла глаза. В памяти всплыла пьяная мать, навалившийся на нее Иван, резкая боль в паху, омерзительные рожи алкоголиков.

— Ты музыку любишь? — задал санитар не самый уместный вопрос.

Нина промолчала, раздумывая, стоит ли ей возвращаться в этот мир.