Конец российской монархии - Александр Дмитриевич Бубнов

Саблин, естественно, тяготел в Ставке к нам, морякам, своим собратьям. И главным образом с нами и общался, тем более что был в одном со мною чине и питал ко мне приятельские чувства.

Он был частым гостем в моем кабинете, где мы вели с ним продолжительные разговоры о войне и пагубном направлении нашей внутренней политики. Причем мне неоднократно пришлось убеждаться, что мысли, высказанные в этих разговорах, в коих нередко принимали участие и другие члены нашего кружка, становились известными государю, вследствие чего (дабы не быть обвиненными в «крамоле» и лишиться пути, по которому доводилось до императора истинное положение вещей) мы в этих разговорах соблюдали известную осторожность и приемлемую форму.

На особом положении был в Ставке генерал Н. И. Иванов, назначенный после смены с поста главнокомандующего Юго-Западным фронтом состоять при особе государя, что было равнозначно почетной отставке. Несмотря на свой «простецкий» вид, он был «себе на уме» оппортунист, не лишенный известного тщеславия. В Ставке он особенно благоволил к нам, морякам, отчасти потому, что «будировал» своих сухопутных собратьев, считая их виновными в своей смене, отчасти потому, что знал благорасположение Николая II к флоту. Не рискуя потерять остатки «монаршего благоволения», он не затрагивал в разговорах с императором щекотливых тем, а главным образом «многозначительно и мудро» молчал в его присутствии.

Жил он в своем вагоне на станции в полном безделии, и главная его обязанность состояла в том, чтобы откушивать за царским столом.

Такова была безотрадная картина личного состава Ставки при императоре Николае II. Состоя, с одной стороны, из инертно настроенного офицерства, в массе своей не отличавшегося особо возвышенными духовными качествами, с другой стороны — из беспринципного и ретроградного окружения государя и, наконец, из незначительной группы, стремившейся всеми способами найти путь к выходу из тяжелого положения, в котором находилась Россия, этот личный состав в целом не был способен и не смог обрести в себе достаточно воли и мужества, чтобы вступить в решительную борьбу с революцией, в каковую бы несомненно вступил сплоченный единством возвышенных взглядов и безграничной преданностью к своему вождю личный состав Ставки великого князя Николая Николаевича, останься он до конца во главе вооруженных сил России.

ЖИЗНЬ СТАВКИ

Своей жизнью и распорядком службы Ставка при государе, как уже было сказано, мало чем отличалась от обычных государственных учреждений.

По управлениям и канцеляриям так же разрабатывались разные доклады, соображения и инструкции, составлялись директивы и оперативные указания фронтам, велась текущая переписка. Особенность всей этой работы состояла в том, что значительная ее часть производилась для ускорения путем переговоров по прямым проводам, связывавшим Ставку со штабами фронтов и Петроградом.

Каждое утро в 10 часов государь во время своих пребываний в Ставке принимал от начальника штаба доклад о положении на фронтах, для чего регулярно приходил из губернаторского дома, где жил со своей свитой, в управление генерал-квартирмейстера. После оперативного доклада возвращался и в своем кабинете принимал приезжавших к нему с очередными докладами министров, сановников и шефов иностранных миссий.

Около полудня работа в штабе прерывалась для завтрака, который сервировался в две и даже три очереди вследствие многочисленности чинов Ставки в большом ресторанном зале одной из главных гостиниц Могилева. Сидели мы за маленькими столиками по управлениям, а в глубине зала находился большой стол, за которым располагались начальник штаба, начальники управлений Ставки и приезжие должностные лица, поскольку не были приглашены к царскому столу.

Во время пребывания Николая II в Ставке на завтрак к его столу в губернаторском доме приглашались по очереди все чины Ставки и приезжающие к нему с докладами лица. Завтрак продолжался недолго и состоял из двух простых блюд; на маленьком столике у дверей на балкон ставилась закуска, и государь хозяйским оком следил, чтобы все могли подойти к закусочному столу и выпить рюмку водки, особенно мы, младшие чины, которым преграждали дорогу старшие начальники и именитые сановники. За стол садилось, считая свиту, человек 20–25. После еды все выходили в гостиную и становились вдоль стен, образуя «серкль» (круг), во время которого император, куря папиросу, разговаривал с кем-либо из приглашенных. «Серкль» продолжался минут 15–20.

Часа два после завтрака посвящались отдыху и прогулкам. Уже не верхом, а на автомобилях мы выезжали в окрестные леса и урочища. Государь со своей свитой также регулярно и во всякую почти погоду предпринимал такие прогулки.

После отдыха работа в штабе продолжалась до обеда, который сервировался в шесть вечера в том же порядке, что и завтрак. Офицеры, семьи которых жили в Могилеве, обедали обычно дома.

К обеду за царский стол изредка приглашались отдельные чины Ставки по указанию самого государя (это считалось знаком особого внимания). За стол садилось всего человек 10–12.

Иногда по вечерам в местном театре устраивались кинематографические сеансы, на которых присутствовал и император с наследником, когда тот был при нем. Приход Николая II в театр оркестр встречал Преображенским маршем, причем все стояли, ожидая входа государя в губернаторскую ложу. В эти дни обычная публика в театр не допускалась, все ложи распределялись между иностранными миссиями, царской свитой и отдельными управлениями штаба. В ложах сидели жены чинов штаба, а их мужья со всеми остальными располагались в партере. Наша «морская» ложа находилась рядом с ложей японской миссии, и японцы по своему обычаю встречали мою жену низкими поклонами «с шипением», к чему она никак не могла привыкнуть и всегда пугалась.

Николай II, будучи сам добрым семьянином, благосклонно относился к пребыванию жен чинов Ставки в Могилеве, и потому многие из них, кому удалось получить подходящие квартиры, семейно там и обосновались.

Некоторые из нас, правда немногие, вели открытый образ жизни, приглашая гостей к чаю, а иногда и к обеду. У моей жены за чаем обыкновенно собирались, помимо моряков, члены нашего приятельского кружка — дипломаты и гражданские чиновники, некоторые лица царской свиты и представители иностранных миссий. За ужином бывали генерал Иванов и адмирал Русин с несколькими моряками и двумя-тремя лицами свиты. Обед накрывался не более как на десять человек, и когда нашим гостем был генерал Иванов, мы за обеденным столом и после в гостиной выслушивали длиннейшие истории генерала из времен его далекой молодости, причем рассказчик иногда посреди повествования всхрапывал на минутку, и все присутствующие в почтительном молчании ожидали его пробуждения и продолжения бесконечного повествования.

Гостей принимали еще три-четыре семьи, а дипломатическая канцелярия, состоявшая из холостых, устраивала иногда большие приемы на 30–35 человек, на которых выступали любители певцы и музыканты. Так же оживленно проходили большие приемы, устраиваемые