Grace. Автобиография - Майкл Робертс

Карл работал дизайнером Chloé – известной французской марки, прежде специализировавшейся на милых блузках, – и, помимо этого, подрабатывал в нескольких итальянских домах моды, где его имя даже не упоминалось. Он был вполне доволен ролью «наемного бойца» в мире моды и, пока Chanel не прибрала его к рукам в 1982 году, предпочитал не связывать свое имя с какой-то одной маркой. В этом смысле – впрочем, как и во многом другом – он был полной противоположностью Сен-Лорану. Возможно, именно поэтому он никогда не пытался создать собственную линию. Но он сделал очень много необычных вещей для Chloé, черпая вдохновение в истории искусства и дизайна.

В те дни все ломились на показы Chloé. Ключевой момент наступал, когда энтузиасты устремлялись за кулисы поздравить Карла, а он выбирал один из обязательных аксессуаров следующего сезона и вручал его счастливице, которая могла носить заветный подарок за полгода до его появления в бутиках. Эти безделушки были бесценными трофеями, а иногда – как в случае с доставшимся мне невесомым парчовым шарфом в стиле ар-деко, по которому сходили с ума семидесятые, – становились объектами вечной зависти со стороны друзей и коллег.

По вечерам мы собирались в клубе Sept, который представлял собой Régine нового поколения – традиционное место встреч плейбоев и светских львиц, за исключением того, что его публика на 99% состояла из модной тусовки и геев. Я помню темные банкетки, столики, жавшиеся к стенам, и крохотный квадрат танцпола посередине, где дергалась подвыпившая толпа. Здесь часто бывала Палома Пикассо со свитой из двух своих кавалеров.

В те дни у нас был скромный бюджет, и Карл великодушно предоставлял нам для фотосессий свою впечатляющих размеров квартиру на площади Сен-Сюльпис. Это был роскошный храм в стиле ар-деко – хотя я догадывалась, что непоседе Карлу все это порядком надоело и скоро он переедет в другое место.

В этой квартире я снимала моделей Анжелику Хьюстон и Мари Хелвин с Бэйли, Пэт Кливленд с Бурденом и Кэти Квирк с Хельмутом Ньютоном. В съемке Хельмута – по сценарию «богатая женщина, избалованная жизнью» – участвовала и моя помощница Джули Кавана, которая впоследствии продолжила журналистскую карьеру как лондонский редактор Women’s Wear Daily и автор биографий Рудольфа Нуриева и британского балетмейстера Фредерика Эштона. Она позировала в образе маленькой французской горничной, в накрахмаленном фартуке и с ободком на голове. В это время Кэти вольготно расположилась на шикарном диване Карла, обитом шелком цвета слоновой кости, и ей делала маникюр Джун – настоящая маникюрша жены Хельмута.

Пэт Кливленд мы с Бурденом снимали на фоне изящной лакированной горки 1920-х годов, которая представляла необыкновенную ценность. По мере того как накалялись лампы (а Бурден использовал только высокопрочные вольфрамовые, добиваясь ослепительно яркого освещения), я заметила, что лак на дверце горки начал пузыриться. Я крикнула ассистентам, чтобы отключили электричество. К счастью, пузырь сдулся, и серьезных неприятностей удалось избежать.

Стиль ар-деко переживал второе рождение. Мода полностью погрузилась в ретро. В макияже и одежде безоговорочно правили тридцатые. Губная помада могла быть только цвета спелой сливы или баклажана. Волосы укладывали волнами или закалывали булавками. Лютик стал цветком номер один. Народ ломился в кенсингтонский торговый центр Biba, открытый в здании бывшего универмага Derry & Toms, только чтобы окунуться в атмосферу тридцатых годов. В домах ожила узнаваемая керамика Клариссы Клифф ее оранжево-черного периода. Я уже собрала впечатляющий гардероб красивых винтажных платьев и огромную коллекцию браслетов и булавок в стиле ар-деко с антикварного рынка в Челси и блошиного рынка в парижском Клиньянкуре. Они были сделаны из бакелита – одного из первых видов пластика, который, по слухам, взрывался при экстремальных температурах.

Еще один необычайно модный дизайнер того времени, итальянец Вальтер Альбини, в порыве поразительной щедрости пригласил всю международную прессу в Венецию на показ своей последней коллекции, проникнутой духом тридцатых. Мы прибыли перед самым заходом солнца. Нас на катере доставили в отель Danieli, богатые интерьеры которого напоминали декорации фильма Лукино Висконти «Гибель богов», а номера утопали в душистых цветах гардении. Тем же вечером мы погрузились на гондолы и отправились на площадь Святого Марка, где нас ожидало модное шоу в Café Florian – под звуки струнного квартета и с официантами, чьи волосы были напомажены по моде тридцатых. Меня сопровождал Дэвид Бэйли, и я была одета во все белое – широкое пальто поверх винтажного шелкового теннисного платья 1920-х годов.

С Хельмутом Ньютоном я работала еще в самом начале своей модельной карьеры в шестидесятых. Кто бы мог подумать, что мы встретимся снова уже на съемках для британского Vogue? Был 1973 год, разгар его «бассейнового периода», и у него возникла идея сделать фотосессию в духе слегка декадентской коктейльной вечеринки возле бассейна. Поскольку летние каникулы он проводил в своем маленьком доме в Раматюэле, деревушке на холмах Сен-Тропе, а дальние путешествия не жаловал, мы выбрали в качестве места съемки бассейн неподалеку. Модели приехали заранее, чтобы пару дней позагорать, а мы между тем должны были обсудить привезенные мною вечерние туалеты – надо сказать, не слишком впечатляющие. Приглашенный парикмахер Жан-Луи Давид, чья жена, Даниэль По, была одной из наших моделей, тем временем колдовал над стрижкой Джун Ньютон.

Хельмут внимательно наблюдал за мной, пока я суетилась возле бассейна в открытом купальнике Eres, солнцезащитных очках в стиле пятидесятых и ядовито-розовых виниловых босоножках на высоком каблуке из последней коллекции Ива Сен-Лорана. Наконец он изрек: «Эта история какая-то пресная. Думаю, надо поставить тебя в кадр, чтобы ее оживить». Так мы и сделали. Это странное сочетание – меня, плавающей в бассейне или стоящей у бортика с коктейлем в руке, и моделей, одетых в блестящие вечерние платья и смокинги, – придало фотографии ощущение документальности, которому подражают и сегодня.

У нас с Хельмутом были достаточно доброжелательные отношения, хотя он бывал откровенно груб с другими редакторами и моделями. Он всегда отличался прямолинейностью. В течение двадцати лет нашего знакомства он регулярно спрашивал: «Когда же я смогу снять тебя ню?» Шло время, и, поскольку я все тянула с ответом, он начал добавлять: «Пока не стало слишком поздно». И вот однажды он посмотрел на меня и сказал: «Ну вот, теперь уже слишком поздно».