Grace. Автобиография - Майкл Робертс

В то время я часто ездила на съемки в Германию, и это было здорово, потому что там мне платили наличными. Я держала все деньги в ящике комода в спальне. Но однажды, вернувшись в Англию, я обнаружила, что наличные пропали – а с ними и в высшей степени подозрительный новый муж Розмари.

Вскоре после этого у сестры случился нервный срыв. Она прямо на улице упала в обморок, и ее доставили в госпиталь Cane Hill – мрачное заведение в лондонском пригороде Кройдон, где по углам жались психопатичные пациенты. Ее привязали к кровати и лечили электрошоком. Она пробыла там недели три, а потом ее опять понесло на улицу. И все повторилось сначала.

Вскоре сестра познакомилась с уличным художником Кевином Ригби, который работал на Трафальгарской площади напротив Национальной портретной галереи. Ему было двадцать два. Ей – около тридцати. Кевин был добродушным и нежным идеалистом с длинными рыжими волосами. Он происходил из добропорядочной семьи военного, но со временем стал немного бунтарем.

У Кевина и Розмари начался бурный роман. Сестра быстро забеременела, хотя они никогда не жили вместе. Она сняла комнату рядом с Кингз-роуд в Маркэм-сквер, в доме, где когда-то жила и я. Девять месяцев спустя в соседнем госпитале Parsons Green родился мой племянник Тристан. Бросив Розмари, Кевин отправился в Непал, где стал буддистским монахом и занялся иллюстрированием книг о своей новой религии. В 1974 году он был найден на границе с Афганистаном погибшим при загадочных обстоятельствах.

Во время беременности Розмари переболела желтухой и с тех пор постоянно испытывала недомогание. Мама была в ужасе от поведения старшей дочери. Она заявила, что и слышать ничего не хочет о Рози, а на все расспросы соседей отвечала, что ребенок был плодом короткого перемирия между сестрой и ее бывшим мужем.

Прожив четыре года в Лондоне с Тристаном на руках, Розмари переехала обратно в Уэльс, в дом в Холихеде, который купил ей бывший муж. Он решил, что для Рози будет лучше поселиться неподалеку от матери. Разумеется, как только наша мама увидела очаровательного рыжеволосого внука, она превратилась в самую нежную и заботливую бабушку.

Все это время дружки-наркоманы не оставляли Розмари в покое и то и дело наведывались к ней в Уэльс, снабжая зельем. Вскоре она обзавелась новым бойфрендом, который работал на местной судоверфи и жил вместе с матерью, – и снова забеременела. В 1970 году у нее родился второй сын, Финн. Все, что произошло в ее жизни после этого, представляется туманным. Она страдала от бронхита, похудела, часто ссорилась со своим приятелем. После очередного скандала она, похоже, приняла большую дозу валиума и заснула. Парень запаниковал и вызвал «скорую», которая доставила ее в медицинский центр. Судя по всему, произошла какая-то врачебная ошибка при введении желудочного зонда. Легкие не выдержали. Розмари умерла через два дня, в канун Рождества 1972 года. В последний раз я навестила ее, когда она, уже без сознания, была подключена к системе жизнеобеспечения.

Это было ужасно – видеть Рози опутанной бесчисленными трубками. После ее похорон Финна, которому было полтора года, забрала на воспитание мать бойфренда. Тристана определили в приемную семью Карен Алдерсон, подруги Розмари, которая тоже жила в Треарддур Бей; мальчик всегда был дружен с ее детьми. Поскольку он поступил в подготовительную школу по соседству с нашим отелем, бабушка могла с ним видеться.

Я никогда не забуду невероятной доброты, которую проявил ко мне Маноло Бланик, испанский дизайнер обуви. Он пришел, как только я вернулась домой после похорон, утешал меня и сидел рядом всю ночь, просто чтобы я не оставалась одна. Он действительно помог мне обрести душевный покой. Поразительно, что человек с репутацией капризной «звезды», бессердечной и холодной, на самом деле может быть таким внимательным и заботливым.

Через несколько месяцев после смерти сестры я попыталась усыновить Тристана. Все это время я помогала его приемным родителям, оплачивала образование, брала к себе на школьные каникулы. Но, поскольку я была не замужем, органы опеки вдруг встали на дыбы. Мне сказали, что я совершенно неподходящая кандидатура и, если я буду и дальше настаивать на усыновлении, Тристана заберут из приемной семьи и поместят в детский дом. Так что племянник отправился сперва в Нормансал, подготовительную школу в Истборне, а потом в частную школу для мальчиков при Милтонском аббатстве.

Последний раз я видела его сводного брата Финна – которого считаю очень способным к математике – на похоронах моей матери. Ему тогда было четырнадцать лет. Насколько я знаю, он все еще живет где-то в Уэльсе. Тем временем Тристан, который успел попробовать себя в разных ипостасях – от заводчика гончих собак до продавца недвижимости в Доминиканской Республике, – задался целью узнать как можно больше о своем отце, воспользовавшись поисковиком Google. По отцовским следам он отправился в Непал и начал изучать тибетское искусство.

О клубном обществе

Глава VII,

в которой шик семидесятых и модные фрики встречаются в самых изысканных компаниях

Беа Миллер умела выжимать из каждого лучшее, на что он был способен. А еще у нее был дар распознавать талант. Именно она представила меня Карлу Лагерфельду. Это был 1971 год, самое начало карьеры «немца с конским хвостом». Мне он показался потрясающе красивым, особенно из-за густой черной бороды, которую он сбрызгивал последними каплями духов «Черный Нарцисс» от Caron – их сняли с производства, так что он скупил весь оставшийся на складе запас. Карл носил монокль и рубашки с жесткими старомодными воротничками, а в руках держал веер. Обычно его сопровождали Анна Пьяджи – его муза и современная маркиза Казати, всесильный редактор моды итальянского Vogue, и ее спутник Верн Ламберт – эксцентричный австралиец, который ходил с серебряной тростью и был известен как коллекционер и продавец старинной одежды.

В Париже мы иногда обедали в Closerie des Lilas («Сиреневый сад») с бойфрендом Карла Жаком де Башер де Бомарше, безукоризненно элегантным денди в стиле начала века; художником-иллюстратором Антонио Лопезом и его другом Хуаном; энергичными американскими моделями Пэт Кливленд и Донной Джордан, только что из нью-йоркской «Фабрики» Энди Уорхола; а также замечательной польской моделью Айей, которую приметили на Кенсингтонском рынке в Лондоне, где она торговала подержанной одеждой. Ее образ повторял фэшн-фотографии 1950-х, и она поддерживала его тяжелой маской косметики (скрывая под ней рябоватую кожу) и характерными позами, даже если не была в кадре. На рисунках Антонио она всегда выглядела статуей без единого изъяна.