Отыгрывать эльфа непросто! Книга 2. - Леонид Кондратьев

Приветливо поздоровался со всеми присутствующими и культурно пристроился в конец очереди. Впрочем, ждать пришлось недолго — всё же люди собрались военные, рассусоливать никто не стал. Впрочем и уходить далеко тоже. Так — утренний трёп, смешки разговоры, напряжение правда какое-то чувствуется. Так, что-то мне это напоминает… Ссвет! Кошмарик с попыткой захвата начинался примерно так же! Не дёргаться! Щупаю ауры, верчу ушами, аккуратно оглядываюсь. Лёгкая паранойя в форме мании преследования, полезна для здоровья, но в этот раз ложная сработка.

Гостей вблизи меня только двое, из них один — химик с горящими глазами, даже больная голова не мешает бешеному любопытству. С расспросами не лезет, явно 'заинструктирован до слёз', но я-то помню, кто вчера внимательней всех присматривался к моим фокусам.

Поодаль завтракают двое диверсантов из второй смены боевого охранения. Присматриваюсь, что именно едят — ага, расход из вчерашних вкусняшек. Значит Иванов решил пока мне поверить, первая смена ела сухпай, видать в опасении отравы. Наивный хуманс, про яды отложенного действия с магической инициацией не знает. Рассказывать не буду… Пока…

— Товарищ командир, разрешите обратиться?

Чего это старшина такой официальный? Ага, понятно, гостям показывает, что здесь не банда, а воинская часть. Правильно, с меня строевик никакой, а впечатление можно испортить. Вытаскиваю из человеческой памяти подходящий ответ.

— Без чинов. Докладывай.

— Ссешес, тут малыш бесится, мне кажется, что он летать хочет.

Где этот мелкий прохвост? Так, залез на толстую ветку, машет крыльями, с лапы на лапу переминается. Странно, я думал это произойдёт на несколько дней позже. Не вовремя слегка, я обстоятельный инструктаж провести всё забывал, прийдётся импровизировать.

— Бойцы, бросай всё, Гена, Сергей, вы двое хватайте девочек, и что хотите делайте: кормите, играйте, чешите пузо им, но чтоб с рук у вас они не слезали. Железко, полотенце сухое? Давай сюда.

Усаживаю старшину под дерево с дракончиком, и начинаю вспоминать теорию.

— Первый полёт укрепит связь. Погрузись в сознание, смотри его глазами, но не пытайся лететь сам. Командуй, а не управляй. Помни, что ты не дракон, а Старший. Нырнёшь слишком глубоко, будут трудности с возвратом, и можно случайно перехватить управление телом. Не смертельно, но правильно крыльями махать ты не умеешь, дракончик шмякнется, ему-то ничего, а ты набор интересных ощущений получишь.

— Сергеич, завяжи глаза полотенцем, свои тебе сейчас, только мешать будут. Не торопи, просто прислушайся к Глау, как почуешь момент готовности — посылай в полёт. И постоянно помни, кто ты есть.

Оглядываюсь по сторонам. На суету и команды собралось немало зрителей. Иванов и еще один человек из его команды тоже тут, смотрят, но объяснений не требуют, а вот приданого химика распирает любопытство.

— А всё нормально будет, товарищ Ссешес, Вы так старательно напоминаете об осторожности?

Тихо рычу в его сторону.

— Тридцать три раза массаракш, хумансс! Я тебе что, Старший Мастер Драконов Мензорберанзанской академии? Зачет по драконологии сдал, и всё, предмет непрофильный, кто же знал, что придётся прайд готовить в таких вот условиях? Если по правилам, Вожатого надо лет десять готовить, и то, если способности хорошие.

Пока мы разговаривали, Глаури наконец решился, и сильным толчком бросился в неизведанное. Старшина пытается помочь, обхватываю его за плечи, и в голос шиплю на ухо.

— Сспокхойно! Ты Старший, ссмотри, не лети, проведи до лагхеря и обратно сюда.

Из-за деревьев появляется летящий каким-то противолодочным зигзагом дракончик. Под негромкие крики 'Ура!' он не погасив скорость плюхается на поляну, и кувыркнувшись через голову молнией вскакивает на плечо папы. Нина и Женя тоже там, поляну заполняет радостный щебет, как от стаи весенних воробьёв помноженных на три швейные машинки. Вдруг, почти одновременно, девочки взвиваются в воздух!

Уй тля! Сразу две! Еле успеваю схватить Глаури и прижать ему крылья к телу. В легкой панике думаю, как помочь Сергеичу, и тут, под моей рукой проскальзывает ВаСю, и кладёт ему руки на затылок. Точнее одна ладонь на голову, пальцы другой — в странной фигуре прижаты чуть выше лопаток. Ай да девочка, надеюсь, она знает, что делает.

— Старшина, ты их обеих видишь?

Действует лисье колдунство! Дроконов не пытается помочь, размахивая руками, только покачивается из стороны в сторону, 'уворачиваясь от деревьев', отвечает с задержкой, но отвечает!

— Два зрения, три тела, сейчас свихнусь наверно… Но с ними проще, не крутит, отзываются сразу.

Драконочки не стали садиться на землю, а сходу вцепились в папку, сдвоенным толчком опрокинув его на спину. Глау гневно рыкает на бесцеремонных сестричек, и у него вырывается небольшой язычок пламени, нетипичного кстати цвета. После небольшого осмотра и обнюхивания поворачиваюсь к зрителям.

— Уважаемые воины Дома СССР. Проверьте свои запасы спирта, этот рогатый проныра явно выпил не меньше кружки, вот его на подвиги потянуло. И в полёте, если Вы заметили, его шатало в стороны как дварфа на палубе…

Обернувшись к столпившимся лоботрясам из своих, с недовольным голосом добавил:

— В связи с тем что Сергеича сейчас лучше не беспокоить, на сегодня утренняя пробежка отменяется.

После чего счастливое выражение расплылось как минимум на четырех человеческих лицах. Неосознанно брошенные взгляды на аккуратно расположившееся у края поляны мощное ошкуренное бревно, применяемое мной уже третий день подряд в купе с алхимкоктейлем собственного производства для поднятия мышечного тонуса и выносливости личного состава, вызывало у вышеозначенного состава буквально генетическую ненависть. Да — немного тяжеловато, но зато уже есть небольшой прогресс — если раньше они скисали через километр, то теперь пробегают полтора. На вечерней пробежке вчера так даже два пробежали. Ничего! Или сдохнут или привыкнут….

За несколько дней до описываемых событий, филологический факультет МГУ.

Александр Иванович стоял у окна и смотрел на пелену дождя. Где-то там, за серым занавесом капель чудились деревья, роняющие листву в осенние лужи и жухлая трава.

Нет, до осени было еще далеко. Но настроение вопреки календарю шептало о ее близости.

Что же случилось с этой жизнью, этой страной и с ним самим? И какова будет их зима, когда она настанет?

Когда-то, давно, в юности, его восхищал весь мир. Ему казалось, что вселенная построена вдохновенным поэтом, познавшим красоту математического расчета!

В самом деле, как можно не прыгать от радости, наблюдая строгость череды планет в телескопе, и не восторгаться скрытыми, но от того не менее точными закономерностями в поэзии и языке?! Мама, милая мама звала его тогда 'мой маленький Леонардо'…

Когда-то тогда была революция, которой он почти и не заметил, хотя, теперь, конечно, вспоминал и 'сражения' матери с 'Хаосом' разгромленного быта во время Гражданской, и ее слова о том, что 'Мудрость и благо не в разгоревшемся костре революции, но в тихом пламени человеческого духа'.

Тогда была и первая любовь, и женитьба на милейшей Татьяне Юльевне. Брак распался, но даже после этого они остались друзьями. Где она теперь, Таня?

Тогда же, в двадцатые, веря, что жизнь продолжается, и не замечая ничего вокруг, он, как написано в свидетельстве, 'слушал курс Романо-Германского Отделения Историко-филологического факультета'.

В те годы, по окончании университета, он увлекся диалектологией среднеанглийского языка — языка последнего расцвета средневековой культуры, языка 'Кентерберийских рассказов', 'Смерти короля Артура' и легенд о сэре Гюоне, смертном, избранном Обероном чтобы стать королем эльфов.

Его работа 'Диалектальные элементы в языке Чосера' имела успех!

Затем он увлекся процессами рождения литературного английского. Теми самыми, что приведут к созданию языка 'Королевы фей' Спенсера и 'Сна в летнюю ночь' Шекспира.

Но все это — чтобы вновь вернуться к диалектам мидленда четырнадцатого-пятнадцатого веков.

И жизнь тогда ведь и впрямь шла! Поднималась страна, забывалось неустройство Гражданской и ее 'перегибы' вроде высылки неблагонадежных ученых и засилья 'пролетарско-революционных' выскочек в науке. Александр Иванович вздохнул.

Нет, уже тогда становилось понятно, что что-то не туда пошло. Лично ему это стало ясно, когда из-за теории Николая Яковлевича Марра о 'классовой сущности' языка пришлось забыть о защите диссертации по любимой теме — истории английского языка.

А затем, в тридцатом году, Марр прочел доклад на шестнадцатом съезде ВКП(б) и наука превратилась в мракобесие.

Компаративистика оказалась под запретом, а к сторонникам 'буржуазной науки' стали наведываться люди из ЧК. И кто-то стал пропадать, а кто-то — хотя бы формально присягнул 'Новой теории о языке'.