Цена двуличности. Часть 3 - Алаис

Как и было приказано, я сосредотачиваюсь на том, чтобы оставаться неподвижной. И слежу за своими ощущениями. А сложновато, все-таки, делать и то, и другое одновременно.

Краем взгляда замечаю, что Суртаз подходит ко мне слева и что-то кладет на мой лоб, сопровождая это действие размеренным шипящим речитативом на священном языке. Продолжая вещать что-то совершенно мне непонятное, наставник ненадолго отходит, а затем снова возвращается и протягивает руку к моей грудине. На этот раз я вижу, что он кладет — небольшой кристалл, размером — с фалангу моего пальца. Прозрачный, будто вода в горной реке, он наливается холодной зеленью, как только касается моей грудины.

Окрасившись в цвет моей ауры, камень мягко мерцает, и я ощущаю жжение в области лба и грудины.

Суртаз продолжает что-то произносить на священном языке, но его размеренно-монотонная речь обретает властные нотки. В его голосе слышится приказ. Жжение усиливается, и я чувствую, как затаившаяся глубоко внутри энергия, почерпнутая от Малектана, устремляется в нижнюю часть моего тела. Ощущения — не из приятных, будто в позвоночник от поясницы и ниже вонзаются раскаленные иглы.

От неожиданности я дергаюсь и слышу, как трещат ремешки на моем позвоночнике. И не успеваю подумать о том, как долго они выдержат, как наступает другая напасть — начинают подрагивать руки. Предательская мелкая дрожь охватывает сначала кончики пальцев, затем не зафиксированные пястные кости, перекидывается на крепко — пока что — привязанные запястья, устремляется к локтю.

А затем на меня накатывает всепоглощающая слабость. Настолько неожиданная, что я едва успеваю потянуть немного энергии из окружающего пространства, чтобы компенсировать внезапный отток и просто-напросто не рассыпаться.

Кристалл на моей груди разгорается все ярче. Он уже не мерцает, а светится ровной холодной зеленью, чем привлекает мое внимание. Помогает унять дрожь.

И едва мои руки перестают дрожать, как я понимаю, что Первый Некромант молчит. Слышно лишь шелест и сухое похрустывание, будто… Будто он перебирает мои кости.

Неужели скоро все закончится?

Похоже на то, потому что Суртаз появляется в видимой мне области, держа в руках знакомый узелок — оказывается, учитель только завязал его обратно. Чтобы не растерять мелкие осколки, видимо. Вот только развязывать ткань обратно он почему-то не спешит. Вместо этого Первый Некромант откладывает узелок в сторону и откидывает крышку сундука. Мне не видно, что там внутри, но эта штука явно зачарована на повышенную вместительность — рука наставника скрывается в ней чуть ли не полностью.

Новая волна слабости накатывает на меня, но в этот раз я справляюсь легче и быстрее обычного. Кристалл на моей груди сияет настолько ярко, что будь мое зрение обычным — я бы его уже наверняка лишилась. И сквозь это призрачное холодное свечение мне видно, что Суртаз достает из сундучка несколько склянок и квадратную плоскую коробку примерно с две моих ладони шириной. Одну склянку — высокую и узким донышком — он осторожно ставит на край ложа. Вторую же — низкую, пузатую и явно побольше объемом, чем первая — откупоривает. Ну как, откупоривает… Отламывает горлышко вместе с пробкой или чем там оно было закупорено.

Даже сквозь холодное сияние я вижу дымок, поваливший из глубины открытого сосуда. Суртаз переворачивает склянку и плавным широким движением расплескивает содержимое по тому месту, где по логике должны были находиться мои ноги.

Мои тазовые кости взрываются болью, когда жидкость попадает на них. Эта вспышка едва не стоит мне концентрации, а остатки сил приходится потратить на то, чтобы остаться неподвижной и не закричать.

И все же, боль быстро проходит. Но вместо этого теряется четкость зрения — глаза будто заволакивает голубовато-зеленая пелена, и сквозь нее я вижу, как Первый Некромант открывает плоскую коробку и достает из нее нож со странно изогнутым матово-черным лезвием. Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, на что похожа эта вещь. На серп.

Расширявшееся к гладкой деревянной рукояти лезвие было похоже на сильно вытянутый и сплющенный полукруг, а тонкий кончик изгибался в подобии крюка. Явно что-то ритуальное. Менее практичную вещь для использования в быту, наверное, было бы сложно придумать.

Ритуальное или… пыточное.

От этой мысли мне становится не по себе, но очередная волна слабости накатывает как нельзя вовремя — я удачно отвлекаюсь от своей тревоги, все свое внимание переключив на попытку восполнить силы. Она оказывается удачной, зрение полностью восстанавливается.

Хотя меня совершенно не радует увиденная картина.

Суртаз кладет левую ладонь на мой и без того не слишком подвижный таз, а правой прижимает крючкообразный конец лезвия к позвоночнику чуть-чуть ниже того места, где его удерживает кожаный ремешок.

Из последних сил я сдерживаю дрожь, понимая, что сейчас произойдет.

Одним точным и аккуратным движением Суртаз разрезает магические связки между моими позвонками. Крючкообразная форма кончика лезвия подходит для этого как никакая другая. По моему телу прокатывается боль — возникнув мучительной вспышкой в пояснице, она набирает силу и поднимается вверх, чтобы схлынуть и поутихнуть уже на уровне груди. Меня ощутимо трясет, и я ничего не могу с этим поделать.

Не рассыпаться бы…

И все же, это не ощущается пыткой. По крайней мере, пока что.

Кристалл на груди внезапно меркнет. Учитель скороговоркой и раздраженно, как мне кажется, произносит что-то на священном языке. Лоб почему-то начинает жечь.

Суртаз хватает склянку с отломанным горлышком и запускает в нее скелетированный палец. Когда он его вытаскивает, я вижу, что желтоватая кость испачкана чем-то темным и вязким. Пока я пытаюсь представить, что бы это могло быть, наставник уже чертит этой жидкостью какие-то символы на моей грудине — вокруг кристалла.

Лоб жжет все сильнее, до боли. Я понимаю, что это ощущение сосредоточено там, где лежит первый кристалл или что там положил учитель. Неужели что-то пошло не так?

Как бы то ни было, дрожь прошла, слабость все еще накатывала на меня волнами, но мне неплохо удавалось с ней справляться. Тревожило лишь отсутствие у меня таза, как такового, и назойливое, мешающее связно думать жжение в области лба.

Первый Некромант тем временем продолжал пачкать меня темной жижей из склянки. Мало того, чем дольше она находилась на моих костях, тем сильнее во мне нарастало отвращение к этому странному веществу. Что-то оно мне напоминало, но что?..

Шипящий шепот Суртаза внезапно обрывается. Я едва удерживаюсь от соблазна спросить, что случилось, так как в последний момент понимаю — отказало заклинание слуха. Потому что влажный шорох, сопровождавший прикосновения наставника к моим костям тоже не слышно. Восстанавливать чары я не решаюсь — для этого придется отвлечься от сосредоточенного наблюдения за собственным состоянием и тем, что со мной делает Первый Некромант.

Перестав выводить на мне рунические узоры, Суртаз переключает свое внимание на узелок с костями. Аккуратно берет его и кладет на испачканную темной жижей часть стола, развязывает края ткани и… Уходит из поля моего зрения.

Лишившись слуха, я понятия не имею, чем он занимается и куда вообще отошел. Секунды, минуты или даже часы ожидания тянутся бесконечно долго наедине с моими мыслями — сумбурными, путанными, обожженными не прекращающейся болью в области лба. В какой-то момент она становится настолько сильной, что в моей черепушке не остается ничего, кроме трех мыслей, следующих друг за другом по кругу.

Не двигаться. Не говорить. Не рассыпаться. Не двигаться. Не говорить. Не…

Суртаз снова рядом со мной, и в его руках какие-то мелкие косточки. Целые, беленькие, красивые. Мне хочется спросить, зачем они, но я помню о приказе молчать. Поэтому просто наблюдаю за тем, как учитель кладет их поверх костяного крошева на ткани. Затем он осторожно откупоривает узкую и высокую склянку и выливает ее содержимое прямо на кучу костей. Поднявшийся над ней дымок вызывает у меня невольный вопрос: что же Суртаз все-таки туда вылил? И, что еще важнее — какой результат это даст?

Но понаблюдать за дальнейшими действиями наставника мне не суждено — отказывает зрение. И если отсутствие слуха пошло мне скорее на пользу — уж слишком зловеще звучали слова древнего священного языка — то невозможность увидеть происходящее лишает меня остатков самообладания. Паническая попытка потянуть энергию ни к чему не приводит — боль уже не просто прожигает лоб насквозь, а охватывает мою голову