Елизавета Тюдор - Ольга Дмитриева

Королева упражнялась в игре в разборчивую невесту около двадцати лет. Она так искусно умела запутать всех, что даже близко знавшим ее людям казалось, будто она не знает, чего хочет. Это было не так: Елизавета всегда точно знала, чего добивается. Чем больше было претендентов, мечтавших когда-нибудь вступить на землю Англии ее королем (в особенности среди католических государей), тем прочнее было положение ее страны и ее самой на троне. Все они, не подозревая того, были гарантами ее безопасности. Так пусть же надежда не оставляет никого. Королева не станет торопиться с выбором.

Посреди государственных дел и политических интриг, упоенная властью и талантом повелевать душами тысяч людей, гордая своим «обручением с нацией», Елизавета внезапно оказалась захвачена чувством, от которого не застрахованы даже монархи и убежденные феминистки, — она полюбила. «Он» был Роберт Дадли — человек на вороном коне, всегда и всюду следовавший за ней, ее конюший.

Судьба так часто ставила их рядом, что было бы просто удивительно, если бы между ними не возникла сердечная близость. Ровесники, детьми они вместе играли в садах Хэтфилда, потом занимались у одного учителя — Роджера Эшама (соблазнительно предположить, что вместе, но мы не знаем этого наверняка). В отличие от Елизаветы, склонной к гуманитарным наукам, ее приятель отдавал предпочтение математике и физике, где проявлял незаурядные способности.

Роберт Дадли был одним из пятерых сыновей Джона Дадли, впоследствии герцога Нортумберленда. В этом семействе неуемный характер и безграничное честолюбие были фамильными чертами. Дед Роберта — Эдмунд Дадли, министр Генриха VII, был казнен как государственный изменник за фантастических размеров взяточничество и казнокрадство. Джон Дадли, женив сына на Джейн Грей, погубил его и погиб сам, вознамерившись заполучить корону английских королей. Остальные его дети, включая Роберта, попали в Тауэр. В течение нескольких месяцев во время заключения там Елизаветы их разделяли лишь крепостные стены. Роберт сидел в Бочампской башне, и несчастная принцесса подходила к ее подножию во время своих прогулок. Видел ли он ее из окна, мог ли подать ей знак?

Хотя Дадли посягнули на корону, принадлежавшую по праву ее сестре, и Елизавета должна была считать их государственными изменниками, она, вероятно, переменила свое мнение, готовясь сама принять смерть от руки Марии; общность судьбы и страданий сблизила их. Как и Елизавету, сэра Роберта спас Филипп II (поистине, он немало сделал для триумфа протестантизма в Англии). Последний вербовал английских дворян для участия на его стороне в войне с Францией. Роберт Дадли заслужил амнистию в битве при Сен-Кантене. Если бы Филипп мог знать заранее, что освобожденный им дворянин станет авторитетным политиком в протестантском мире и будет приглашен управлять Нидерландами, восставшими против его, Филиппа, власти, он едва ли был бы столь милостив к Дадли.

Лорд Роберт являлся одним из тех, кто сделал ставку на молодую Елизавету и доказал свою преданность, выручая принцессу в безденежье. Когда его королева взошла на престол и лорд Роберт стал одним из самых высокопоставленных министров двора, он находился в расцвете сил и лет. Его нельзя было назвать красивым, но он обладал мужественной статью, а его манера держаться была исполнена величия. Высокий, хорошо сложенный, искусный турнирный боец, танцор и покоритель сердец, он принадлежал к тому типу мужчин, который всегда нравился Елизавете, быть может, напоминая ей отца. На протяжении всей его жизни отзывы о нем были самыми противоречивыми. У Дадли было более чем достаточно врагов. Его называли неискренним, тщеславным, честолюбивым, даже трусом (последнее явно не соответствовало действительности), но никто не отказывал ему в уме, энергии, точности суждений о людях и искусстве интриговать. Один из противников Дадли как-то сказал, что сэр Роберт был самым сдержанным человеком при дворе; он умел контролировать свои чувства, подчиняя эмоции политической необходимости. Что же касается честолюбия и цинизма, то они были нормой для любого ренессансного государственного деятеля и расценивались как здоровый прагматизм. Елизавета и сама в полной мере обладала этими качествами, поэтому в Роберте Дадли они могли скорее импонировать ей, чем отталкивать.

Первые слухи о том, что королева увлечена своим конюшим, пробежали по двору в апреле 1559 года. Она часто проводила время в его обществе и явно находила в том удовольствие. В этом не было ничего дурного, но придворные, в особенности обойденные вниманием, не упустили возможности посудачить о том, что лорду Роберту следовало бы уделять больше внимания его жене — Эми Робсарт, милой и не очень счастливой женщине, с которой он состоял в браке уже девять лет. Детей у них не было, и когда Дадли получил почетную, но хлопотную должность при дворе, он почти перестал навещать ее в поместье, лишь время от времени посылая подарки и заботясь об обновлении ее гардероба. Впрочем, это было так естественно для жизни придворных в те времена. Все они, стекаясь в столицу, снимали или покупали здесь дома и проводили в Лондоне большую часть года — светский сезон, который длился с осени до весны, — лишь изредка навещая своих близких в провинции. Современники шутили: только наступление лета или чума могут заставить придворных покинуть Лондон. Но существовал круг придворных, министров и слуг, лишенных даже «летних каникул». Они должны были везде и всюду сопровождать королеву, а летом отправляться вместе с ней в поездку по стране. Дадли был из их числа. Весной Ферия доносил Филиппу: «За последние несколько дней лорд Роберт вошел в такой фавор, что вершит дела, как хочет, и говорят даже, что ее величество навещает его в его покоях днем и ночью. Люди так вольно это обсуждают, что даже утверждают, будто у его жены болезнь груди и королева только ждет ее смерти, чтобы выйти замуж за лорда Роберта».

В первый раз в жизни Елизавета, похоже, потеряла голову. Она не замечала ничего вокруг, всегда столь чувствительная к своей репутации, нисколько не заботилась об ущербе, который ей могли нанести слухи. Уже сильно постаревшая Кэт Эшли наконец взялась открыть ей глаза на то, о чем судачил двор. Королева удивилась, оскорбилась и с достоинством ответила, что благосклонна к Дадли, «потому что он и его дела заслуживают того». «Она не понимает, как кто-то может дурно думать о ее поведении, она ведь всегда окружена фрейлинами и слугами. Впрочем, — обронила уязвленная королева уходя, — если бы ей захотелось или она нашла бы в том удовольствие, она не знает никого, кто мог бы ей помешать».