Проклятие для Обреченного (СИ) - Субботина Айя

Или генерал решит превратить меня в прах? Я буду висеть в его кулаке беспомощной безголосой соломинкой и чувствовать, как мои ноги превращаются в пепел?

— Хорошая попытка, Дэми, - спокойно и как будто даже с улыбкой говорит халларнец.

Бух.

Что-то гремит на камнях, катится к моим ногам и замирает, глядя снизу-вверх осуждающими стеклянными глазами.

Почему я не вздрагиваю от отвращения? Не рыдаю по единственному убитому родичу, хоть его кровь на моих руках?

Почему я думаю, что даже в смерти у Торульда все то же бестолковое лицо?

— Ты дашь мне помолиться? – Я немного отодвигаю подол домашнего платья, чтобы не пачкаться в лежащую у моих ног смерть.

— Сколько угодно, - говорит Тьёрд, опираясь плечом на стену.

Он снова в своих черных доспехах, которые, кажется, крадут каждый попавший на них луч света. Непроницаемый, все такой же бледный и спокойный. Одна его рука до сих пор в перчатке, другой он задумчиво потирает подбородок, разглядывая что-то как будто за многие мили отсюда, за черной шапкой леса.

— Ты поступишь со мной… так же? – Я не могу произнести свою участь вслух. Боюсь, что именно тогда он и сделает последний для меня взмах своего меча. – Или я могу попросить… о другой смерти?

Генерал удивленно вскидывает бровь.

— О чем ты, Дэми?

— О том, что ты сделаешь со мной после того, как я помолюсь о своей участи.

— Разве ты не оплакиваешь родственника? – Он брезгливо косится на свой трофей. – Мне не за что тебя наказывать. Тем более после прошлой ночи.

Плотоядная улыбка, мазок языка по губам.

И я вспоминаю вкус семени у меня во рту, отчего во мне снова закипает злость.

Но, боги, он не собирается покарать меня за предательство?

— Дэми, я готов даже расцеловать тебя, какая ты умница, - продолжает издеваться Тьёрд. – Сделала все именно так, как я и задумал. Ни единого шага в сторону. Потрясающее упрямство.

Я еще не вижу его замысла и не понимаю, в какой лабиринт меня загнали, но осознаю – это не я планировала заговор. Это он все планировал. И все это время, как бестолковую ослицу, приманивал морковью на веревке.

Глава двадцать восьмая

— Ты меня использовал? – Просто чтобы понять, что я не схожу с ума и ничего не придумываю, мне нужно услышать каждый звук собственными ушами.

— Конечно, - халларнец пожимает плечами.

— Зачем?

Ветер ударяет в лицо невидимой ледяной пятерней, но это ерунда по сравнению с пощечиной от тирана. Я чувствую, как немеет щека, потираю ее озябшими пальцами и в который раз проклинаю всю халларнскую кровь и одно из самых отвратительных ее порождений, которое смотрит на меня со снисходительной улыбкой.

— Видишь ли, дикая кошка, что бы ты ни думала, но выпотрошить замок без повода или сделать это под знамением «мести» - не одно и то же.

Выпотрошить замок? О чем он?

— Земли твоего дяди граничат с моими. – Он даже не скрывает, что считает все это своей собственностью, и ему дела нет до такой мелочи, как мое разрешение на владение Красным шипом и окрестностями. – Я мог бы, конечно, забрать их силой, выжечь деревни, скормить крестьян их же свиньям и мне было бы плевать на ваших богов и еще одну порцию проклятий на мою голову. Но зачем мне вой плачущих сирот в первую брачную ночь, если я могу потребовать земли на том простом основании, что Торульд нарушил заветы ваших предков и вероломно, дождавшись моего отъезда, попытался убить мою любимую невесту? Кажется, это у вас называется «кровь за кровь»?

Я не верю своим ушам.

Все настолько просто и понятно, предсказуемо и прозрачно, что хочется стукнуть себя по лбу и вопить, как можно быть такой слепой и предсказуемой. Это же так… очевидно. Его покладистость. Его «говорливость». Его… боги…

Он знал, что я сделаю все, чтобы разговорить его. Это было частью его плана.

Он бы все равно сказал все, что я хотела услышать. Просто так, даже если бы я явилась в спальню в стальном поясе безбрачия.

И он использовал меня, как какую-то продажную девку, грязно и отвратительно. Просто потому что захотел и знал, что я стерплю.

— Ты мерзкая хитрая тварь… - Говорит вся моя густо замешанная на обиде злость.

— Да, - еще одно передергивание плечами. – А если вдруг тебе противно оказаться использованной, порадуйся тому, что сегодня, благодаря твоей слепоте, будет пролито гораздо меньше крови, чем могло быть. Наш сын унаследует огромный кусок Севера. И за все это ты заплатила всего лишь… - Он делает неуловимое движение, оказывается рядом и раскрывает мои губы двумя пальцами. – Своим чудесным гостеприимным ртом. Сегодня ночью я закреплю урок, дикая кошка. И больше не буду таким ласковым.

Я знаю, что он нарочно меня злит и пачкает каждым точно выверенным и подобранным словом. Понимает, что меня можно запороть до смерти - и я не пророню ни слезы, и что даже если схватит за шиворот, как котенка, и подвесит над пропастью, я все равно уже не буду просить пощады. Даже если умру от страха до того, как приземлюсь на острые камни. Но все мое напускное бесстрашие рушится до основания, стоит Тьёрду вот так запросто, используя лишь несколько слов, обозначить мое место в его жизни.

Я – не гордая дочь Севера.

И не женщина, за которую стоит обнажить меч, даже если придется встать против всей армии мира.

Я просто еще один гостеприимный рот. И наш брак – не более, чем игра, фарс. Он с самого начала знал, кто истинная наследница всех земель в округе. Он все рассчитал: дядя никогда не обратился бы к Намаре, потому что она не была его родной кровью. И тогда у Потрошителя не было бы удобного повода поиграть в благородство и прикрыть свои коварные захватнические замыслы справедливым возмездием.

Он с самого начала знал, что возьмет в жены меня.

И с самого начала я была всего лишь пешкой в этой игре. Довольно простой, как мне теперь кажется. Если бы я не была так самонадеянна и не тряслась за свою жизнь, то могла бы хоть что-то заподозрить. Но он не дал мне шанса, безупречно разыграв все, используя мои слабости и страхи.

Боги, если бы этот мужчина не был хладнокровным бездушным убийцей, я бы могла полюбить его когда-нибудь.

Но, к счастью, от него даже сейчас слишком выразительно несет кровью, а мертвый взгляд Торульда отрезвляет лучше всякой горькой настойки.

Я отворачиваю голову, чтобы выбросить проклятые пальцы изо рта, но генерал приближается и крепко, до моего невольного испуганного вскрика, засовывает стальную пятерню мне в волосы, сжимает и притягивает голову к себе, вынуждая встать на носочки, но и это не делает наши лица ближе.

— Хочу убедиться, что ты все поняла, - говорит почти так же безучастно, как и минуту назад, но в глазах снова появляется красный блеск, от которого у меня стынет кровь. – Когда я сегодня вернусь в нашу постель, ты будешь там, голая и покладистая, и сделаешь все, что я скажу. И как я скажу. Потому что после того, как я вырежу часть глупцов, возомнивших, что они в состоянии тягаться со мной, у меня не останется сил играть с тобой в терпение. Ты станешь моей женой, когда месяц на небе будет круглым, как серебряная монета, и до того времени я не буду трогать твою невинность… - Он коварно усмехается, одновременно проталкивая пальцы глубже в мой рот и поглаживая языком свои собственные губы. – Но с удовольствием воспользуюсь тем, что не опорочит твою драгоценную честь.

Меня мутит от грязи в каждом слове. От обещания использовать меня как заблагорассудится, теперь уже точно зная, что я не буду притворяться и юлить, и он насладиться каждым оттенком моего унижения.

Но кое-что я все-таки могу, хоть вряд ли Тьёрд забыл об этой моей «маленькой особенности».

Я провожу языком по его ледяным, как будто не живым пальцам и, делая вид, что тянусь к нему из последних сил, громким шепотом говорю:

— Видишь ли, господин. То, что ты так старательно бережешь до брака, чтобы потешить себя еще одной блестящей победой, уже давно украдено другими. Двумя насильниками, которых мой дядя нанял, чтобы убить меня и избавить себя от неудобных вопросов о законности его прав на замок и земли. Эту крепость вязли штурмом, сожгли изнутри и там тебя уже ничего не ждет.  Хотя… - Я резко веду головой, чтобы на этот раз освободиться от хватки в волосах, хоть это и больно. – Ты ведь помнишь, да?