Лондон. Темная сторона (сборник) - Джерри Сайкс

Он выключил ящик. Отлично, раз отвлечься не удается, займемся каким-нибудь делом. Он подошел к холодильнику, вытащил пиво и сел перед механической машинкой Оливетти. Соседям не нравилось, как она стучит, но к черту соседей. Их малявки всю неделю на полной громкости гоняли преотвратный альбом «Маппет Шоу». Это звучало занудно, все время одно и то же. Потом проигрывателем, видимо, завладел папаша, и началось… Сплошные гнусные «Оллмэн бразерс» и «Зе роуд гоуз он форевер». Дорога — к черту — Без Начала и без — чертова — Конца. И все. Несколько раз. В один вечер.

Иисус рыдал.

Нет, немного машинописи в семь вечера — этого едва ли достаточно, чтоб отплатить им за такое злодейство.

Итак, статейка о панк-фильмах была закончена и сдана; теперь через неделю-другую она появится в газетных киосках. Оставался еще заказ одного эстетского французского журнала о кино. У его редакции были непомерные амбиции, но платили там отменно. Дэвис поставлял им всякую всячину, накорябанную по-английски, ее переводили на французский и печатали. Абсолютно неизвестно, хороши ли были переводы. Его это не волновало. Никто из его знакомых в глаза не видел этого журнальчика. В основном там печатался напыщенный вздор наихудшего образца. Он был рад оказать им эту услугу. Под псевдонимом. На этот раз, впрочем, он собирался продать им кое-что и впрямь его интересовавшее. И все-таки лучше и теперь, как прежде, не подписываться настоящим именем. Конечно, из каждого тиража продается всего 20 000 экземпляров, и практически все — по ту сторону Ла-Манша. Все равно никогда не угадаешь, кто наткнется на такой журнал и сумеет сложить два и два, прочтя его.

Еще глоток пива. Сигаретка. Новый лист бумаги. Поехали дальше.

Когда вы в следующий раз поедете на каникулы в Лондон, не поленитесь прогуляться по Кингс-роуд. Эта улица примечательна не только подвигами некоторых представителей британского панк-рока. Она небезынтересна также интересующимся историей кинематографа.

Знаете ли вы, что Стенли Кубрик снимал эпизоды «Заводного апельсина» как раз в этих местах? Попробуйте проехать на метро до станции Слоан-сквер, затем следуйте по Кингс-роуд до дома номер 49. Это — Челсийская аптека. Персонаж Малькольма МакДауэлла Алекс подцепил двух девушек в здешнем музыкальном магазине и повел их на оргию к себе домой. Если вы пойдете дальше в том же направлении и свернете налево по Оукли-стрит, вы окажетесь у моста Альберта. Именно здесь, в пешеходном переходе, который проходит под северным краем моста, персонажу, о котором идет речь, ближе к концу фильма задает основательную трепку орава хулиганов.

Все на той же набережной Челси, примерно в ста футах от моста вы увидите впечатляющий георгианский дом под номером 16 по Чейн-уок. В одной из его верхних спален была задушена подушкой героиня Дианы Дорс в снискавшем большую популярность фильме ужасов Дугласа Хичкока «Кровавый театр» (1973 г.). ВинсентПрайс сыграл в этом фильме роль убийцы, показав себя актером поистине шекспировского масштаба.

Вернувшись к аптеке, пройдите по Ройял-авеню. Там, в прекрасном георгианском доме под номером 30, разворачивалось действие фильма Джозефа Лузея «Слуга» (1963 г.), где Эдвард Фокс обращается со своим слугой Дирком Богардом почти как с рабом, пока последний не берет над ним верх…

Он остановился и опять сел на стул, сверяясь со своими заметками. «Фотоувеличение», «Убийство Сестры Джордж», «Вечеринка закончилась». Да, он еще о многом мог бы поведать в подобной статейке. Только вот стыдно тратить на нее весь добытый материал.

Вдобавок, много ли есть фараонов, умеющих читать по-французски?

Часть III

Пушки на крыше

Мартин Уэйтс

Любовь

(Martin Waites

Love)

Мартин Уэйтс родился и вырос в Ньюкасле-апон-Тайн на северо-востоке Англии, но, как только смог сам решать, где жить, перебрался в Лондон. В настоящее время живет в Восточном Лондоне, его последняя книга называется «Место прощения».

Место действия — Дегенхем

Люблю я это дело, черт меня подери. Люблю, и все. Это круче, чем секс, лучше, чем… да что угодно! Так вот, стояли мы там, да, точно, и они стояли. Это было перед самыми дегенхемскими местными выборами. Недалеко от их растреклятого общинного центра. Да, общинного центра, курам на смех. Его бы следовало назвать приютом для умалишенных. Или стоянкой племени сомали.

Стоял июнь, теплая ночь, если вам интересно.

Ну так вот, мы созвали свое сборище, выработали план действий в связи с предстоящими выборами, решили, значит, как мобилизовать местные силы. И выходим. А они тут как тут. Паки. Антинаци. Галдят. Распевают. Типа, наци — отбросы. БНП [36] — мурло. Мы завелись с полоборота. Ответили, мол, ну, вы, черножопые ублюдки. И как грянем «Зиг Хайль!» на всю округу. Вот такая, значит, картина: на одной стороне паки пальцы гнут в своих кожанках, антинаци, как в форме, в дешевой джинсе унисекс. А мы из себя такие видные, как отборная команда бомбистов. Мускулы, точно стальные тросы, перетекают под облегающими джинсами и футболками, черепушки сияют, точно полированные. Тату: черная тушь делает белую кожу еще белей. Ждем-пождем.

Наши глаза пылают ненавистью. Их глаза пылают ненавистью. Устремлены на нас, точно смертоносные лазерные лучи.

Предвкушение кольцами свернулось в животе, как могучий питон, поджидающий во рву, когда его выпустят, дабы посеять ужас и разрушение. Напряженное тревожное ожидание. Аж штаны лопаются, так встало.

Бугаи, убогий сброд.

Наци отбросы, БНП мурло.

Черномазые! Зиг Хайль!

Бугаи, убогий сброд.

А там пошло. Нет больше слов. Не нужно поз. Адреналин подскочил до предела. В ушах дикий трезвон. В глазах все красно. Заряд, и — разрядка. Питон выполз на свободу, развернулся и как ударит. Как мощная струя спермы.

Стенка на стенку, схлестнулись, нагрянули. Точно гулкая приливная волна поглощает тебя и несет, и как бы сами по себе кулаки и сапоги, палки и вой.

Вот это драчка что надо. Уф.

Сами по себе кулаки, палки и вой. Получаю удар. Даю сдачи вдвойне. Я скачу и молочу, извиваюсь и лягаюсь. Я боец или пловец? Все одно: молодец. Вышел, вдохнул, снова нырнул. Ори, хоть тресни, вот наши песни.

Черномазые. И Зиг Хайль!

Сон наяву, но я теперь не плыву. Волна, что омывала меня, затвердела. Теперь я деталь одной огромной стоголовой машины из мускулов, костей и крови. Вопящая, поющая шестеренка огромного боевого робота. Руки машут. Копыта пляшут. Сила горючее, ярость мотор, мозг словно туча, ладонь как топор.

Вот и нет меня. Есть машина. И я в ней жив, как никогда.

Люблю я это дело, черт меня подери. Люблю, и все тут.

Вижу их глаза. Страх. Ненависть. Кровь в их глазах. Насыщаюсь этим.

Ненависть к ненависти. Кому бы удар мне нанести.

Признаю от души: для них мы слишком хороши.

Победа наша. Мы бодры и молоды, кулаки как молоты. Победа всегда наша. Нашей машины.

Наша машина всегда победит.

Победила бы, но… Но ушки на макушке: явились хрюшки. Поганые фараоны.

Подходят. С палками. Что, ребятки, повеселились? Теперь наш черед. Дождались, когда обе стороны утомились, выбирают удобные цели.

Машина распалась. Я это снова я. В башке яснее малость. Время сматываться.

Даю деру. Мы все удираем. Ржем и хромаем. Победа наша, это мы знаем. И знаем, что наша ненависть сильней, чем их. И знаем, что они думают то же самое. Удираем. Драпаем. Туда, откуда явились. К нашим жизням. К самим себе. Храня в памяти миг, когда мы стали чем-то более важным. Лелея его.

Я улыбнулся. Вот она — ЛЮБОВЬ.

Вам имя мое нужно? Пусть будет Джез. Меня и хуже звали.

Вас интересует моя жизнь? Ну у тебя и вопросы, как у фараона. Или как у гнусного социального работника. Невозможное занудство. Ну да ладно, скажу. Я живу в Четсуорт Истейт в Дегенхеме. На границе Восточного Лондона с Эссексом. Вы об этом месте еще услышите. Здесь сплошь отбросы. Как на свалке. Сперва тут обитали так называемые «проблемные семьи». А затем из грузовиков сюда свалили еще до фига сомалийцев да косоваров. Вот только недавно привезли очередную порцию. Никогда раньше здесь ничего подобного не было. Было хорошее место, где можно было спокойно жить и гордиться, что живешь тут. Но теперь не то. Что в Дегенхеме, что во всей стране.

Папаня сидит на скамеечке в своей курточке, вертит сигаретку и смотрит на Триши. Полагаю, вы сочтете, он типичен для здешних мест. И для Дегенхема. И для страны. У него когда-то работенка была. Хорошая. На заводе Форда. Он знал место, знал систему, знал, как там работать. Но работа от него уплыла, когда завод реорганизовали. Как и у тысяч других. Теперь там центр доводки дизельных моторов. И ему там работы не дают. Он говорит, работу перебили паки. У них подготовка, квалификация и разряды. Он на рабочем месте обучался делу, которого больше не существует. Никому его умение больше не нужно. И он никому не нужен. Он устал. До предела. Честно. И вот сидит он в своей курточке, вертит сигаретку и смотрит на Триши. Или вот Том, мой брат. Вероятно, еще в постели. Он втянулся и теперь не может без наркоты. Ему всякое годится, но лучше всего героин. Он был славным малым, учился хорошо и прочее. Но когда наша тупая жирная мамаша хлопнула дверью, это кончилось. Пришлось думать о заработке. Стали искать. Я нашел. Дорожное покрытие и кровли. А его нашел героин. Грустно. До отвратного грустно. Впору и впрямь взбеситься.