Бреслау Forever - Анджей Земяньский

К нему сбоку подошел Мищук.

— Перестань.

— А что? Выведешь в поле, поставишь под стенку и расстреляешь?

— Нет. Этим УБ занимается. Только не говори с ним так. Он всю семью из-за украинцев потерял.

— А у меня, как?! Ты видишь здесь мою мать с отцом? Моего деда? — кричал бывший следователь. — Или, может, мою сестру?!

— Перестань.

— Видишь тут моих близких? Или я их всех в карман спрятал, и они там прячутся от вас?

— Завязывай уже.

Борович тоже уселся снаружи.

— Пошли вы все в задницу. — Ему даже курить не хотелось. — Отца, профессора, повели на резню в какой-то лагерь, где он еще пару месяцев страдал.

Мищук присел рядом.

— А моего отца, простого мужика, сначала ударили штыком. Когда же он начал слишком громко хрипеть, задушили палкой, которую прижимали к горлу. Только это и знаю от тех немногих, что сбежали в лес. Про остальных из семьи я уже узнал от русских.

Борович поднялся и схватил импровизированную кисть из свернутых листовок.

— Ладно, не станем торговаться. За работу.

Он начал рисовать на боку польскую авиационную «шахматную доску». Оказалось, что у него и вправду был неплохой талант. Все заняло, самое больше, минуты две. Потом еще нарисовал польского орла на передней броневой плите — естественно, с короной. Тоже вполне ничего. Сбоку пририсовал какие-то фиктивные номера, чтобы сделать все предприятие более достоверным.

— Поехали, — бросил он. — Вы, со стэнами, наверх, я — в кабине.

Борович включил интерком, в котором имелся внешний динамик для десантников. Ему хотелось, чтобы его слышали.

— Внимание. Снова входим в опасные районы. Глядите по сторонам, потому что я изнутри ни черта не вижу.

Они свернули на мост, потом переехали еще один. Двигались по разваленной улице, на которой до сих пор еще тлели дома. Только для транспортера никакие кучи кирпича помехой не были. Перли вперед, словно танки Гудериана. Улица привела их на какую-то площадь с очень красивым сквером. Борович резко затормозил, потому что площадь была буквально забита людьми. Наверное, прибыл поезд из Вильно или Львова. Люди шли медленно, целыми семьями, таща за собой на тележках все свое несчастное имущество. У них были ордера на квартиры, покинутые немцами.

Какой-то старичок воскликнул:

— Иисусе и Святая Мария! Наши вернулись!

— У них стэны! — завопил кто-то еще. — Это польские парашютисты из Англии! Уррааааа!

— Наши! Наши вернулись!

Старичок подошел поближе.

— Может, уже пора палить партийные комитеты?

Борович открыл маленькую дверку и с трудом выкарабкался наружу. Он производил впечатление своей кожаной курткой, белым кашне под ней, очками-консервами и каской.

— О Боже! Американец!

— Я тебе говорю! Генерал Паттон[43] пересек линию Одры!

Стоящие вокруг люди рвали цветы и забрасывали ними боевую машину. Старичок взмахнул руками.

— Погодите, люди! — крикнул он. — Я немного знаю по-американски.

— Нет такого языка, — вмешался кто-то более ученый.

— Тихо! — Мужчина подошел поближе, извергая изо рта запах луковицы, которую съел утром с хлебом, но без масла. Просто-напросто, ничего другого у него не было. — Could we put the fire to the party comitee?

Борович знал английский чуточку лучше, но понял.

— Хочешь устроить костер с коллегами? — удивленно глянул он.

Старичок начал стучать своей тростью по транспортеру.

— О Боже! Он говорит по-польски. Это агент американской разведки! — Он обратился к Боровичу. — А когда будет свобода?

Тот только пожал плечами.

— Не знаю. — Он задумался. — Но… «пережили потоп шведский, завершится и советский!»

Люди начали смеяться.

— Ой, пускай вас Господь вознаградит.

Какая-то женщина схватила его за руку.

— Так когда же будет свобода? — повторила она, словно эхо.

— Простите, пани, не знаю. Надеюсь, что не через несколько десятков лет.

Подошла следующая женщина. Наверное, она была из другого поезда, потому что говорила с жестким акцентом, а не восточным, певучим.

— Вы, наверное, голодные. — Она подала Боровичу кусок сырого мяса. — У нас свинья сдохла, потому что воды не было. А в поезде никак нельзя было выйти с ней на поле.

Он улыбнулся.

— Пани из-под Кракова?

— Да.

— Я тоже из тех мест. Большое вам спасибо.

Люди пошли дальше. Женщина еще успела сказать:

— Потому что знаете, муж был в АК, и теперь мы убегаем.

— Знаю. Отлично знаю. И еще раз — спасибо.

В поезде еще был один парень, единственный, кто не глядел на «освободителей». Он валил в самое отдаленное место страны, чтобы его не посадили в тюрьму. При нем был только маленький «вальтер» и краюха хлеба. Остальное отрядное оружие он закопал в Крынице[44], неподалеку от лыжного трамплина. После первых арестов он бежал куда только было можно, лишь бы подальше. Попал во Вроцлав. А поскольку тогда еще не было компьютеров, то его и не вычислили. Просто жил. Стал профессором, хотя карьеру начал с официанта[45].

Тем временем, Борович начал готовить мясо, нарезая его ножом на маленькие кусочки.

— Ну, чего пялитесь? — крикнул он Мищуку с Васяком. — Собирайте дрова на костер.

— А где мы этот костер разожжем? Тут до сих пор еще могут стрелять. А мы откроемся дымом.

— В средине машины. Отсек двигателя перекрыт стальной плитой, а в борту дыра. Тяга будет, ничто не взорвется.

Милиционеры начали обламывать ветки деревьев в сквере, а Борович собирал хворост. Через несколько минут они сложили в средине броневого корпуса приличную кучу дерева.

— Ну, а как распалим? — спросил Васяк. — Дерево сырое и мокрое.

— Ой, только не надо умножать сложностей.

С огромным трудом он протиснулся через узкий отсек двигателя на место водителя. Вытащил из бардачка ракетницу. Когда возвращался, на минутку застрял. А потом выстрелил в самый центр кучки. Все прищурили глаза, чтобы защитить их от вспышки. Маленький парашютик сгорел быстро, но дерево тоже занялось. Все начали насаживать куски мяса на прутья, облизываясь, потому что голод докучал всем.

— И как? — Борович присел возле стальной плиты, чтобы на него не шел дым. — Не удалось?

— Неплохо, — заметил Васяк.

Мищук закусил губу.

— Что будем делать дальше? — спросил он.

Борович не отвечал. Все время у него в голове крутился вопрос женщины с тележкой: «А когда уже будет свобода?». И вдруг он увидел мужчину, перепрыгивающего через стену. Это было где-то у моря. Похоже, в верфи[46]. Свобода!