Золото - Крис Клив

– И непреклонной!

– Какая разница?

– Быть непреклонной, Софи Аргалл, означает вот что: ты стоишь перед расстрельной командой, тебе предлагают завязать глаза, а ты говоришь «не надо».

– Почему?

– Чтобы искать путь для побега – до последней секунды. Командир взвода спрашивает, есть ли у тебя последнее желание, и ты говоришь: «Да, сигаретку…» – а потом куришь медленно-медленно и все время ищешь глазами путь для побега – и находишь! Вот что такое непреклонность.

– Это курение.

– Ну ты же понимаешь, о чем я говорю.

– От курения бывает рак. Так говорит доктор Хьюитт. Джек усмехнулся.

– Слушай, детка, можешь передать доктору Хьюитту от меня вот что: если я хоть раз увижу, что ты куришь, – если только ты не будешь стоять перед расстрельной командой, – я тебя сам пристрелю.

Софи смотрела на него спокойно, Джек вдруг почувствовал чудовищную усталость.

– Ох, милая, я говорю все это лишь потому, что люблю тебя, а не потому, что мне так уж хочется увидеть, как тебя убивают. Это просто часть моей работы папой, понимаешь? По той же причине я так строг насчет того, чтобы ты вовремя ложилась спать и чистила зубы. Непреклонность всегда и во всем, поняла?

Ответа не последовало. Софи склонила голову к плечу. Понять что-либо по ее глазам было невозможно.

– В чем дело? – спросил Джек.

– Папа, а ты когда-нибудь бываешь в себе неуверен?

– Я? Нет. Я всегда уверен в себе.

– У тебя голос уверенный.

– Ну да. Потому что я сам такой.

– Пап?

– Что?

Софи зажмурилась, сглотнула подступивший к горлу ком и побледнела.

– Ничего.

– Тебя подташнивает?

– Нет.

Джек потрогал ее лоб.

– Ты немножко горячая.

– Все в порядке.

Джек сидел рядом с ней на полу и держал дочку за руку. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Ему нравилось проводить время с Софи – при всем, что с ней происходит. Когда впервые поставили страшный диагноз, Джек и представить себе не мог, что в их семью может вернуться счастье. Казалось, там, где живет смертельно больной ребенок, родители должны вести себя со стоическим спокойствием, с бесконечной тяжкой серьезностью, способной даже птиц притянуть к земле и лишить яркости солнечный свет. Около года Джек примерно так себя и вел, но мало-помалу это состояние перерос.

Впасть в тоску можно только в том случае, если ты позволял себе привязываться к мелочам; если разрешал россыпи мгновений соединиться и потянуть тебя вниз, перенося по глупости эти мгновения на всю твою жизнь. А если ты вот так сидел на полу в кухне, наслаждаясь прикосновением босых ступней к плиткам, согретым теплым апрельским солнцем, и вдыхал запах своего ребенка – запах тепла и лекарств, тогда все было отлично.

Хорошо, что он гонщик. Переносить тренировки, особенно боль, с которой связаны спринтерские гонки, можно, только если воспринимаешь жизнь по доле секунды. С этим ощущением ты пересекал финишную черту, входил в раздевалку, а затем выходил в обычную жизнь, перебросив через плечо сумку с комбинезоном, мокрым от пота. Одно-единственное мгновение боли никогда не становилось невыносимым, если только ты не позволял ему соединиться с другими мгновениями – по обе стороны от него. Атомы времени можно обучить действовать четко, внутри жестко разграниченных кабинок дня.

Софи прижалась к Джеку и заснула. Он улыбнулся. Ему казалось, что он слышит, как гудят световые мечи в снах его дочери.

В кухню вошла Кейт и устремила на дочь с мужем любящий взгляд. Сегодня она выглядела такой усталой! Джек понимал, что жене тяжелее, чем ему. Она слабела и страдала от того, что слабеет и страдает дочь, и с этим ничего нельзя было поделать. Джек заставлял себя верить в химиотерапию, но знал, что Кейт постоянно спрашивает себя, нельзя ли каким-то образом вырвать из груди сердце и протянуть его богам, наколов на заостренную палочку? Порой ей казалось, что именно это она упустила в своей решимости сделать для Софи все возможное. По вечерам Кейт долго не ложилась спать – изучала анализы крови Софи, а по утрам вставала пораньше, чтобы испечь особый хлеб с зернами полевых злаков и пониженным содержанием клейковины. А еще она пропускала тренировки, стараясь устроить что-нибудь для поднятия духа Софи – вроде вчерашнего путешествия на «Звезду смерти».

– Ребята… – проговорила Кейт.

Ее голос разбудил Софи. Она выпрямилась и смущенно взглянула на отца. Глаза ее были пугающе пусты, как у рыбы.

У Джека перехватило дыхание. Страху, который он старательно держал под контролем, хватило одного ее взгляда, чтобы показать, насколько зыбка выстроенная им оборона.

А когда он снова посмотрел на дочь, то увидел обычные глаза Софи.

Он поежился.

– Не завести ли мне бодрящую музыку, а? Софи в ужасе вытаращила глаза.

– Не-е-е-ет!

Джек вскочил на ноги, подсоединил свой айпод к музыкальному центру и выбрал запись, на которой сводный оркестр шотландских волынщиков исполнял марш, изначально предназначенный для изничтожения англичан с расстояния в пять миль – даже при ветре, дожде и тумане. Кейт поспешно выскочила из комнаты. Джек прибавил громкость.

На полках задребезжали кубки. Застучали и зазвенели окна. «Представляю, как морщатся соседи, небось, затыкают уши…» – ухмыльнулся Джек. Дома разделяла невысокая стенка, которую он предпочитал считать оборонительным валом Адриана.

Джек поднял Софи на ноги и проорал во всю глотку:

– Господи боже, Софи! А ну-ка перекричи эти волынки и скажи мне, что чувствуешь себя лучше!

Софи заткнула уши пальцами.

– Не помогает!

– Что ты такое сказала, моя уже совсем большая девочка? Не слышу! Мешают четыре тысячи шотландцев в клетчатых юбках. Они посылают лейкоз куда подальше!

Софи изо всех сил попыталась нахмуриться, но не выдержала и улыбнулась.

– Молодчина!

Они еще с минуту слушали марш, Софи даже удалось немного поплясать с отцом. Джек был счастлив. Счастья во Вселенной вообще-то имелось весьма ограниченное количество, и он вполне мог представить, что где-то на земле отец другой больной девочки слушал «Реквием» Моцарта и даже не думал плясать.

Когда Софи отдышалась, Джек вынул из холодильника батончик «Марс», разломил пополам и протянул половинку дочери.

– Съешь, – посоветовал он. – Все, что нужно для жизни, это карамель, шоколад, а еще – таинственное бежевые таблетки. Витамины, наверное.

Он усадил Софи на стул и стал смотреть, как она жует. Оркестр умолк.

– Пап, можно тебя спросить?

– Конечно, моя девочка. О чем?

Софи вздохнула. Судя по выражению лица, Джек был сейчас для нее не самым ярким источником света.

– С мамой все в порядке?

– Конечно. А почему ты спрашиваешь?

Софи опустила глаза и покраснела. Положила руку на стол, вторую – поверх нее, поменяла руки местами. Она повторяла эти движения все быстрее.

– Так в чем дело? – спросил Джек. Софи резко опустила руки.

– Она хорошо тренируется? Как надо?

– Конечно.

– А вчера не из-за меня пропустила тренировку?

– Нет. У нее по расписанию был выходной. И у меня, и у Зои.

– Честно?

Джек перекрестился.

– Вот те крест!

– Хочу, чтобы мама выиграла золото в Лондоне.

– Я тоже хочу.

– Ее очередь, пап. Джек вздохнул.

– В спорте очередей не бывает. Выигрывает тот, кто быстрее.

Софи смотрела на него в упор.

– А вдруг она не будет самой быстрой из-за меня? Джек погладил дочь по щеке.

– Послушай, Софи. Вот если ты спросишь маму, она наверняка скажет тебе, что в жизни есть многое поважнее побед.

Софи отвернулась. И Джек тут же понял, что сморозил глупость. Он повернул дочь к себе. Она понурилась, опустив плечи.

Джек растерялся. Конечно, нетрудно повернуть ребенка к себе лицом. Это так просто сделать, особенно когда ты – сверхчеловек в шесть футов ростом. Но это не главное. Надо знать, что ей ответить.

– Может быть, тебе стоит поговорить об этом с мамой, – бережно произнес Джек.

Софи пожала плечами.

– С ней я не могу говорить, как с тобой.

– Почему?

– Не могу, и все.

Джек почувствовал, как что-то сжалось в груди – до боли. Кого ему вдруг стало нестерпимо жаль – себя самого, дочку или жену, – он не понял. Никогда он не задавал себе такие вопросы. Ему-то казалось, что Кейт ближе к дочери. С тех пор как Софи появилась на свет, между ними сразу возникла крепкая связь – ведь они столько времени проводили вместе, если сравнивать с теми, кто ежедневно с утра уходил на работу. Наверное, Джек знал свою дочь лучше, чем другие отцы, но порой он чувствовал себя виноватым за свое непоколебимое ощущение радости – а ведь Софи приходилось терпеть такие мучения. Иногда ему казалось, что его хорошее настроение проистекает из того, что время от времени он позволяет себе отвлекаться. Кейт, конечно, страдала сильнее. Это ведь она сходила с ума из-за питания и ухода, это ей приходилось бросать все на свете, когда наступало ухудшение. Это она вставала по звонку будильника трижды за ночь, чтобы проверить, как спит их дочь. А вот теперь вдруг выяснилось, что для Софи он ближе.