«Если», 1994 № 08 - Фрэнк Херберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чудо состоялось, — проворчал я, — только во мне все пробки, кажется, перегорели.
— По сути дела, да. Ты колебался на границе нежелательного воспоминания и предпочел потерять сознание, лишь бы не входить туда.
— Чем же ты доволен?
— Осталась последняя траншея, — отвечал он.
— Мы уже у цели. Попробуем еще разок.
— Хватит. А то в ней и помру.
— Отнюдь. Ведь этот эпизод долго жил в твоем подсознании, и ничего, ты оставался жив.
— А на этот раз останусь?
— Давай попробуем.
Я поглядел на Него сбоку, искоса и вдруг понял — он знает, что делает.
Врач тихо пояснил:
— Теперь ты узнал о себе больше, чем прежде. Обратись к интуиции. Сам почувствуешь, как пойдут дела. До конца можешь не идти, оставь резерв для защиты. И не беспокойся. Доверься мне. Если станет совсем худо, я помогу. А теперь расслабься. Гляди на потолок и помни о больших пальцах ног. Не гляди на них, гляди вверх. Пальцы, большие пальцы. Не шевели ими, постарайся ощутить каждый. А теперь начинай считать пальцы по одному. Один, два, три. Ощути этот третий палец, ощути его, почувствуй, как он расслабляется, расслабляется, расслабляется. А потом следующий за ним на обеих ступнях расслабляется. Расслабляется, потому что расслабились и все прочие пальцы, все расслабились…
— Что ты делаешь? — закричал я.
Он отвечал тем же шелковым голосом.
— Ты мне веришь и пальцы твои тоже. Они расслабились, потому что верят мне. Ты…
— Ты пытаешься загипнотизировать меня. Я не согласен!
— Ты сам себя гипнотизируешь. Я просто направляю тебя на нужный путь. И никто не заставит тебя идти туда, куда ты не хочешь, но ты сам желаешь следовать в ту сторону, где твои пальцы расслабились, где…
И так далее. Где раскачивающийся золотой медальон на цепи, где яркий свет, где таинственные пассы? Я даже не видел Стерна. И не ощущал сонливости, о которой всегда говорили! И я захотел стать пальцем. Расслабленным пальцем. Безмозглым, идущим, одиннадцать раз, одиннадцать, мне одиннадцать.
Я раскололся надвое, и это меня нисколько не смущало. Одна часть следила за другой, возвращающейся в библиотеку, а мисс Кью наклонялась ко мне, шелестела газета на кресле, и я сидел в одном ботинке, шевеля пальцами другой ноги… я только слегка удивлялся всему этому. Гипноз гипнозом, но я оставался в кабинете Стерна. Лежал на кушетке, а Стерн гудел за моей спиной, и я в любой момент мог перевалиться на живот и сесть, и выйти отсюда. Только я не хотел. Ну, если гипноз таков — я за него. Поработаем.
Теперь в библиотеку.
…Бони и Бини по восемь, они близнецы. Еще малыш. Ему три.
— Малышу — три, — повторила она.
Сперва надавило, раздвигая, лопнуло, и в муках и блаженстве потонула боль.
Это было внутри. Все свершилось в один миг.
Малышу — три. И моему исполнилось бы сейчас три, только его не было никогда.
Дин, я открылась перед тобою. Открылась… или этого мало?
Его зрачки. Незримым мостом они связывали его мозг с моим. Знает ли он, чего мне все это стоит? Понимает ли? Не знает, не понимает, он опустошает меня, а я его наполняю. И он пьет, потом ждет, пока я наполнюсь, и вновь пьет, не замечая чаши.
Я увидела его, когда танцевала в лесу под солнцем и ветром. Я кружила, а он, замерев в тени, следил за мной. Я ненавидела его за это. Это был не мой лес. Не моя позолоченная лужайка в оправе из папоротника. И он, явившись сюда незваным, отнял у меня мой танец. Я ненавидела его за это. Он стоял, утопая по лодыжку в нежных влажных папоротниках, похожий на дерево, с ногами-корнями и в одежде цвета земли. Я остановилась тогда, он шевельнулся и превратился из дерева в мужчину, рослого, коренастого, с могучей мускулатурой. Грязное животное. Ненависть моя вдруг обратилась в страх, и я застыла.
Он знал, что сделал со мной, и не смущался. Не плясать мне больше: теперь я знаю, что у деревьев есть глаза, а лес полон высоких, широкоплечих, грязных животных-мужчин. И не закружиться мне, и не взмахнуть руками, не вспомнив того потрясения, что вызвал его непрошеный взгляд. Как я его ненавидела! О, как я его ненавидела!
Танец в одиночестве — то была тайна новоявленной мисс Кью, чопорной викторианки — полотно с кружевами — и абсолютно одинокой. Теперь же я навечно обречена принадлежать ему, потому что он украл мою тайну.
Он вышел на солнце и приблизился ко мне, чуть склонив огромную голову. А я застыла на месте, мгновенно окоченев до самой сердцевины. Рука моя замерла над головой, стан оставался изогнутым.
Он спросил:
— Ты читаешь книги?
Не в силах двинуться, я вросла в траву. Жесткой рукой он тронул мою щеку и поднял мое лицо вверх, чтобы я поглядела в его глаза.
— Придется кое-что почитать для меня.
Я спросила:
— Кто ты?
— Дин, — отвечал он. — Будешь читать для меня книги?
— Какие еще книги? — вскрикнула я.
Он все еще держал меня за подбородок. Я подняла глаза, и они встретились с его зрачками. Мне показалось, что они готовы закружиться.
— Открой, — проговорил он, — и дай мне заглянуть.
Оказалось, что моя голова набита книгами, но он глядел на заголовки, потому что читать не умел. Его интересовало то, что я знала о них. И вдруг я ощутила себя ужасающе ничтожной, потому что знала лишь малую долю того, что ему было нужно.
— Что это? — резко спросил он.
Я поняла. Он выудил это из моей головы. Он отыскал, а мне было невдомек, что я знаю это.
— Телекинез, — отвечала я.
— А как это делается?
— Никто не знает, к тому же вообще не ясно, можно ли передвигать предметы усилием мысли.
— Это можно, — заверил он. — А вот это что?
— Телепортация. Почти то же самое. Когда силой мысли ты перемещаешь собственное тело.
— Да-да, вижу, — закивал он.
— Взаимопроникновение на молекулярном уровне. Телепатия и ясновидение. Я о них ничего не знаю. По-моему, все это просто глупости.
— Почитай об этом. Неважно, поймешь или нет. А это что?
В мозгу проступило, губы произнесли: «Гештальт». 1
— Что это?
— Общность. Ну как определенная группа лекарств. Или как ряд образов, совмещенных в одной фразе.
— Почитай и об этом. Все прочти. Но это особенно.
Он отвернулся, и, когда глаза его отпустили мой взгляд, словно порвалась какая-то связь, я пошатнулась и упала на одно колено. А он развернулся и, не оглядываясь, пошел в лес. Я подобрала свои вещи и помчалась домой. Гнев владел мною — он разил меня, словно гроза. Страх владел мною — и гнал меня вперед ураганом. И я знала, что прочту эти книги, знала, что вернусь назад, знала уже — более не плясать мне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});