Тайная каста Ассенизаторов - Андрей Стригин

Вот язва, думаю я.

— Нет, стерва, — она словно читает мои мысли.

Мне становится смешно, рядом хихикнула Катя, крепко цепляется за мою руку. По тому, как подрагивают пальцы, понимаю, она на гране нервного напряжения и сейчас лишь хорохорится.

— Катюша, прорвёмся! Ты знай, я тебя не брошу!

Она неожиданно утыкается мне в грудь:- Кирилл, мне так страшно никогда не было!

— Знаю, — глажу её волосы, — целую в макушку.

— Ты мне как брат, — вздыхает девушка.

Перила, словно подарок судьбы, не будь их, летели б неизвестно куда. Может, в колодец, какой, угодили, под землёй много ловушек.

Спускаемся метров двадцать, Катюша через ступеньку летает, подошвы у неё исключительно скользкие, к тому же покрылись тонким слоем льда. Приходится постоянно поддерживать, не то сил держаться у неё не было.

Наконец адские ступени заканчиваются, стоим на ровном полу. Он тоже ледяной, а наклон, всё же есть, Катя это доказала. Мигом валится на попу и тихонько едет вперёд. Чтоб ей не было скучно, плюхаюсь рядом, скользим как на эскалаторе в метро. Незаметно набираем приличную скорость, тормозить не получается. Вскоре несёмся со свистом, душа рухнула в пятки, отдаём её на произвол судьбы, как говорится, расслабились и получаем удовольствие.

Наклон всё увеличивается, впору орать со страху, но не можем от того же страха, волю словно парализовало.

Внезапно видим свет, вылетаем как из пушки ядра и скользим, словно в воздухе. Выезжаем в центр ледяного озера. Такой чистоты льда никогда не видел, под ногами его несколько метров, но дно можно рассмотреть в мельчайших подробностях. По бокам вздымаются ледяные органы, со стен свисают ледяные сосульки — всё из-за льда!

— А вон и выход, широкий, — нервно хихикнула Катя. Я и сам его вижу, где-то, на огромной высоте сияет светлое пятно. Безусловно, до него не добраться, поэтому встаю, как конькобежец скольжу к ледяным органам, между ними виднеется ход.

В этом месте лёд истончается и резко обрывается. Стою у двери, она из металла, покрыта рунами, по центру глаз, в зрачок вмурован ярко синий кристалл.

— Давай сюда, Катя!

Смешно маневрируя, девушка доезжает до меня, при этом, даже ни разу не упала. Определённый прогресс на лицо.

— А мы сможем её открыть? — морщит чистый лоб в раздумье.

— Попробуем. Других дверей здесь нет, — наваливаюсь всем корпусом, словно упёрся в скалу. — Однако, давно её не открывали, — отступаю назад.

— Мне кажется, она иначе открывается, — Катя щурит глаза, с напряжённым вниманием оглядывает поверхность двери. — Какой необычный кристалл, это точно, сапфир! Кирилл, зачем его сюда вставили?

— Почём мне знать. Для красоты, наверное?

— Он явно диссонирует с поверхностью.

— Считаешь, на него надо нажать?

— А ты попробуй?

Жму сначала осторожно, затем в полную силу, эффект нулевой.

— Вот видишь, всё же он для красоты, давить на дверь надо. Давай попробуем вдвоём.

Катя растеряно кивает, мы упираемся вдвоём. От напряжения даже её веснушки разгорелись.

— Давай всё же подумаем, — предлагает она.

— Чего тут думать, давить надо! — меня охватывает злость. Как бизон бросаюсь на дверь.

— Сейчас сломаешь! — вырывается у девушки смешок.

— Да, хрен её сломаешь, — едва не зашипел я.

— Да не её, плечи себе сломаешь, — она откровенно смеётся.

Весело ей, чтоб её! Раздражение накатывается волной. И, что дальше будем делать? Крылья себе отращивать? Иначе отсюда не выбраться. Сажусь на корточки, я в печали.

Катя щупает пальцами дверь, становится на носки и заглядывает в синий камень, словно застывает.

— Что увидела? — хмурюсь я.

Внезапно щёлкают скрытые механизмы, девушка летит на пол, едва её подхватываю.

— Он на меня смотрел, — с трудом шепчет. Её губы белеют, в глазах зрачки вытягиваются как у кошки.

Дверь неожиданно ползёт в сторону, в проём вырывается голубоватое сияние.

Глава 12

— "Окруженные тьмою и имея помраченное зрение, мы, по воле Его, прозрели и отогнали облегавший нас туман", — появляется в длинной рясе человек. Он держит крест, глаза лихорадоч6но горят, следом выдвигаются отряд монахов, они держат грубую сеть с вплетёнными в неё острыми крючками. Одеяния странные, словно с картин средневековья. Их речь странная, незнакомая, но я понимаю её, и, кажется, могу говорить на их языке.

— Кто вы? — выдыхаю в потрясении.

— Обличием вы люди, но содержанием змеи, искусители рода человеческого. Вы, змеи, прокляты, и обречены, ползать на животе и питаться прахом.

— Позвольте, какие змеи, зачем ползать на животе? — волосы у меня давно стоят дыбом, ужас леденит кровь. Не могу понять, что происходит, какие-то монахи, странные изречения.

— Мы, дети Адама, согрешившего по хитрости твоей, познавшие, против воли своей, добро и зло, изгнанные из-за этого из сада Едемского и должны теперь возделывать землю, из которой мы взяты. И закрыта нам дорога к дереву жизни, охраняет сей путь Херувим с пламенным мечом. Но если изведём всех змеев, отбросит Херувим меч свой и примет нас Бог-Отец в свои объятия.

— Вы бредите? — осторожно спрашиваю я, загораживая телом посеревшую от ужаса Катю.

— Мы перережем вам жилы на ногах и будете ползать на животе, как того требует наш Бог.

— Катя, это полоумные монахи, мы попали в ловушку, беги к лестнице!

— Отец Климент, они хотят бежать! — взвизгнул один из монахов.

— Кидайте сеть!

Нас сбивают с ног, долговязый монах наотмашь бьёт в лицо девушку, брызгает алая кровь, Катя шипит действительно как змея, и тут я вижу в её руках чёрный камень.

— Катюша, не смей! — выкрикиваю я, но она уже окунает его в свою кровь. Метаморфозы происходят стремительно, тело извивается, растёт, появляются лапы с серповидными когтями, медью вспыхивает чешуя — сеть рвётся.

Монахи орут в ужасе, но меня не отпускают, волокут за дверь и закрывают. Страшный удар сотрясает её до основания, затем ещё с сотню таких же диких ударов. Катя невероятно рассерженна, но дверь выдерживает чудовищный натиск, затем и вовсе исчезает, остаётся лишь синее пятно на месте сапфира.

— Ничего и до тебя доберёмся! — быстро крестится Климент, — вяжите крепче его, братья.

Лежу на деревянной колоде, из многочисленных ран течёт кровь. Только бы не попала на драконий камень, молю я.

Помещение, в котором лежу, поражает своим аскетизмом и мрачностью. Ничего лишнего: факел в стене, грубо сложенный камин, цепи на стенах, необъятный стол, с разложенными на нём зловещими инструментами. С противоположной стороны виднеется другая дверь, из потемневшего дуба.

Климент подходит совсем близко, крестит воздух, наверное, считает, что этим закрывает мне путь к перевоплощению. Не знает, стоит только мне слегка повернуться, и кровь омоет камень. Это желание возникает с новой силой, но вспоминаю слова Дарьюшки:- "…не пои его кровью, иначе из него высвободится лишь та часть, что имеет звериное начало…". До жути не хочу быть зверем, поэтому, безропотно, как овца, взираю на фанатика.

— Послушай, святой отец, мы же цивилизованные люди, не бери грех на душу, — пытаюсь вразумить его.

— Не искушай, змей, не будет греха больше, чем тот, что получили вместе с твоим плодом.

— Неужели вы верите в эти фантазии? — но знаю, мои вопросы не повлияют на его мнение.

— Это не фантазии, это сказание из Книги Божьей.

— А вы не думаете, что вами может заняться милиция. Смотрите, ваше преступление на "вышку" потянет, — пытаюсь угрожать я.

— Странные слова говоришь, наверное, это твоя чёрная магия, но в этих стенах действенно лишь святое слово.

— Святой отец! — вбегает запыхавшийся монах, по бледному лицу катятся крупные капли пота. Он до крайности возбуждён и испуган.

— Да, сын мой? — Климент обращает на него взор полный сострадания и доброты.

— Докладывают, скоро, на военных судах, прибудет Луций Квиет, по личному приказу императора Траяна. Боюсь, он проведал о нашем тайном храме.

— Какой Траян? — дёрнулся я. Смысл происходящего начинает доходить до сознания.

— Солдафон, еретик, идолопоклонник. Но, на помощь его не надейся, мы успеем перерезать тебе жилы и выдернуть чёрное сердце из груди, — обращает на меня страшный взор.

— Это неизвестно ещё, у кого оно чернее, — от злости начинаю дерзить. В то же время, от безысходности пересыхает во рту и появляется дикое желание подставить под кровь драконий камень. Смысл происходящего мне понятен, я угодил во временную ловушку, сейчас, где-то, сотый год от Рождества Христова. Рядом со мной, папа Римский Климент, сосланный игемоном в Инкерманские каменоломни крошить камни.

— Луций Квиет, — взгляд Климента тускнеет, затем разгорается, ненависть кривит губы, — сколько горя ты приносишь еврейскому народу. Да, чтоб тебя арестовали собственные солдаты и публично осудили в Риме! Чтоб всем было ясно, нас нельзя заставить поклоняться языческим изображениям и оказывать им божественные почести. Мы служим одному лишь единому всемогущему Богу, Творцу неба и земли! — пророчески вскидывает палец.