Курсом зюйд - Елена Валериевна Горелик

фактически отстранил от власти её муж… Здесь, в этой истории, шведам дважды пришлось пережить национальный позор — пленение короля.Станут ли эти шведы умнее самих себя там? Этого никто не знал. Но здесь Россия справилась со своей задачей много раньше, дешевле и эффективнее, чем там, и Катя полагала, что в этом есть и её малая доля заслуги.

Она почти не сомневалась, что в зорко следивших за ней глазах шевалье де Сен-Жермена, присутствовавшего здесь в качестве доверенного секретаря маркиза де Торси, можно прочесть как досаду, так и приговор — ей самой. И именно за всё то, что она ставит себе в заслугу. Катя на девяносто девять процентов была уверена, что нормандский дворянин знает о ней гораздо больше, чем все прочие в этом зале. А кто мог знать, что она «не от мира сего»? От группы Хаммера остался один Хаммер, и тот сидит в Шлиссельбурге. Карл Двенадцатый сидит в Петропавловской крепости. Луи Четырнадцатый помер. Пётр Алексеич, «малый тайный совет» и все «немезидовцы» заинтересованы помалкивать. Кто остаётся? Только те, кто организовал переброску группы Хаммера к шведам. Да ещё те, кто виновен в хронопереносе обоих подразделений. Если, конечно, это не одни и те же лица.

Паззл потихоньку складывался. Легче от этого Кате не становилось, но хотя бы начинали проясняться контуры причин всей этой истории. Заодно становилось понятным, откуда у Карла Шведского походная казна в размере годового дохода Швеции. Когда посчитали его доходы, включая пограбленное в Польше, учли расходы, то всё равно оставался «кассовый разрыв» на сумму более миллиона талеров. По нынешним временам это колоссальная сумма. За полгода переговоров вопрос этих денег ни разу не был поднят, даже опосредованно, а значит, ни одно из государств не причастно к этому спонсированию. По всему выходило, что те талеры пришли из частных карманов. А это было как раз самое хреновое.

И шевалье де Сен-Жермен — к слову, самый настоящий французской дворянин старого нормандского рода, а никакой не самозванец — с какого-то перепуга на этих частных лиц работает. Катя не раз и не два ловила отблеск неприязни во взгляде шевалье, но он исправно продолжал разыгрывать из себя лучшего друга их с Алексеем семьи. Меркуловы столь же исправно кормили его нужной дезой. Понимал ли де Сен-Жермен, что его обманывают?

Катя чувствовала: близился момент, когда это станет ясно.

А знаете, что пугало её по-настоящему? То, что одновременно больше всего радовало.

Она уже пару недель чувствовала вполне определённые признаки, которые не раз описывала и демонстрировала на своём примере старшая сестра. Но именно сегодня, в день подписания договора, который уже называют Копенгагенским, эти признаки проявили себя во всей красе. Кате с огромным трудом удавалось демонстрировать окружающим цветущий и радостный вид. Зато она сообщит Алексею по-настоящему хорошую новость — когда вернутся к себе на квартиру. Главное, чтобы при этом не было лишних свидетелей: меньше всего на свете Катя хотела обнародовать тот факт, что скоро семейство Меркуловых прибавится, потому что обязательно найдутся нехорошие люди, которые решат этим воспользоваться.

У политика не может быть личной жизни. Любой нюанс могут использовать против него. А если политик — женщина — то тем более.

3

— Я вижу, вы довольны, мадам.

Голос Чарльза Уитворта, прозвучавший за спиной, звучал подозрительно весело. Она ждала, что англичанин обязательно что-нибудь скажет, и потому не удивилась, когда посланник королевы Анны решил завести этот разговор.

Катя обернулась всем корпусом — пышные юбки парадного платья тихо прошуршали по драгоценному паркету зала, где король Фредерик устроил торжественный приём в честь подписания договора.

— Я счастлива, мистер Уитворт, — сказала она по-английски, одновременно демонстрируя радостную улыбку. К слову, это был уже не тот английский, который она изучала у себя дома. Было время потренироваться в местном произношении. — Наконец-то какая-то определённость.

— У меня сложилось впечатление, будто его величество царь Московии действовал так, словно имел вполне чёткие представление о возможных последствиях сего договора, — сказал англичанин.

— Простите, мистер Уитворт, а кто этот господин — «царь Московии»? — улыбка Кати сделалась донельзя лучезарной. — Моя страна, если вы имели в виду именно её, называется немного иначе. Хорошему политику сие должно было быть ведомо.

Катя понимала, что англичане крайне раздражены, но не думала, что Уитворт решится выказать это таким образом. Причём он нисколько не смутился — значит, выпад был продуман заранее. Его грубость означала, что своё раздражение английская верхушка не прочь выразить куда более жёстко. А раз так, то и ответ последовал соответствующий.

— Хороший ли я политик, о том должно судить моей королеве, — проговорил Уитворт, изобразив натянутую улыбку. — Кстати, что слышно о компенсациях, которые обязаны выплатить нам шведы?

— Шведский король дал слово выплатить их в полном объёме. Но вы ведь сами понимаете, что это возможно исполнить только в условиях мира.

— Что ж, это прекрасная новость, — кажется, этот ответ понравился англичанину куда больше предыдущего. — Всего хорошего, мадам. Ваш дебют на политической сцене Европы можно счесть успешным. Но карьера политика, как и комедианта, всецело зависит от настроений публики. Не боитесь?

— Ах, мистер Уитворт, чего может бояться офицер лейб-гвардии? — Катя позволила себе короткий смешок. — В крайнем случае, если нанятые конкурирующими актрисами зрители европейского театра меня освищут, я всегда могу вернуться в полк.

Они раскланялись крайне любезно и разошлись по разным концам зала. Англичанин всё понял правильно, это Катя поняла по его мрачноватому взгляду. Да, он пригрозил ей скандалами и концом карьеры политика. А она едва ли не открыто заявила, что готова сражаться с ним хоть бы и на полях битв. Хотя, насчёт скандалов — это ещё бабушка надвое сказала, кому те гипотетические склоки пойдут на пользу. Карл Двенадцатый не даст соврать: «русская дева» несколькими заметками в европейской прессе превратила его из современного Александра Македонского в посмешище. Теперь «русская дама» заматерела, прославилась и, к тому же, получила бесценный политический опыт. Англичанам придётся изрядно потрудиться, чтобы испортить её репутацию. Они это вполне могут сделать, ребята ушлые. Но Катя уже знала, как с этим бороться.

Торжественный приём, устроенный королём Фредериком, увенчался совместным трёхсторонним заявлением от имени Дании, Саксонии и России. Два монарха и полномочная представительница Петра Алексеевича публично объявили, как они рады наступившему миру среди северных держав и какие надежды возлагаются на оный. После чего приём перерос в торжественный обед, по времени больше похожий на ужин. Но Фредерик был «совой», у него разгар дня наступал, когда все уже спать собирались. Впрочем, приглашённые, воздавшие должное изысканным блюдам, остались довольны. Многие — хотя бы тем, что их вкусно накормили у самого короля.

Интермедия.

—…Надо сказать, я вас не сразу, но вспомнил, мадам. Но сие простительно, ведь трудно узнать в изящной даме солдата в зелёном берете, коего я имел возможность видеть на постоялом дворе в Ингерманландии. Вы тогда привезли пленного короля моему брату Петеру.

— А вы тогда приезжали, чтобы обговорить дальнейшие условия союзного договора — в свете пленения шведского короля, — ответила Катя. — Как же давно это было… и сколько всего за то время произошло…

— Вы действительно сильно изменились. Я наблюдал за вашей перепалкой с английским посланником, мадам. Они никогда не простят нам этого мира.

— «Нам» — это Северному союзу?

— Они такого никому не прощают.

— Это весомый аргумент в пользу того, чтобы и далее держаться сообща. А что касаемо Англии, то надобно опасаться, чтоб этот могущественный союзник не выхватил у нас из-под носа жаркое, которое мы уже воткнули на вертел.

С каким же удовольствием Катя наблюдала замешательство, на миг сильно смутившее праздничный настрой Августа! Ещё бы: она почти дословно процитировала записку Иоганна Рейнгольда Паткуля, который в этой истории ни дня не был на русской службе, так и оставшись офицером Саксонии. К слову, он ещё жив и на свободе, хотя Карл потребовал от Августа его выдачи. Только писал Паткуль эти слова саксонцу о России, и кстати, в той истории тоже… Вот пусть теперь союзничек и поломает голову, где произошла утечка. Не говорить же ему, что эти слова некогда