Вычеркнутый из жизни - Арчибальд Кронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Буря гнева и негодования поднялась, комком подкатила к горлу. Пол весь дрожал при мысли, что сейчас может распахнуться вот эта дверь, прокурор выйдет из нее и они столкнутся лицом к лицу. Ему вдруг захотелось бежать. Но ноги его словно налились свинцом, он схватился за ограду, чтобы не упасть. Передохнув и собравшись с силами, он все-таки потащился прочь и опомнился уже в густой толпе на улице у подножия холма.
Вернувшись к себе, он швырнул пальто на кровать и нервно зашагал из угла в угол. Наконец-то выяснилось, что в словах Бэрт была доля правды. Но невозможность действовать и обернуть эту правду в свою пользу сводила Пола с ума. Он жаждал действовать — круто, без проволочек. С каждым мгновением его тревога становилась нестерпимее. И когда он почувствовал, что больше не выдержит, в дверь постучали. Он торопливо распахнул ее. Лена Андерсен стояла перед ним Она была без шляпы, в свободном дождевом макинтоше. От пронзительного ночного ветра, а может быть, от быстрой ходьбы, ее белокурые волосы откинулись со лба, нежный румянец заливал щеки. Она продолжала стоять на пороге, — в ее широко раскрытых глазах застыл испуг, брови хмурились. Видимо, ей никак не удавалось побороть волнение.
— Пол… простите, что побеспокоила вас… Но я должна была прийти. Сегодня днем в «Бонанзе»… какой-то человек спрашивал вас.
— Да? — переспросил Пол неестественно напряженным голосом.
При внезапном появлении Лены взгляд его невольно просветлел. Но миг радости был тотчас отравлен ядом воспоминания о том, что сказал Херрис. Ему невыносимо было видеть ее сейчас, когда его положение так круто и позорно изменилось. Похоже, хоть и очень неприятно это думать, что она хочет одурачить его своей показной простотой. Бессознательно он весь сжался и произнес достаточно холодно:
— Войдите, прошу вас.
— Нет. Я должна сейчас же идти, — с волнением ответила Лена. — Как было гадко все, что сделал Херрис сегодня утром.
— У него, видно, были на то причины.
Она взволнованно и внимательно смотрела на него. Чуть повыше воротника застегнутого на все пуговицы макинтоша на ее белой шее пульсировала жилка.
— Вы уже нашли себе другую работу?
— Я и не искал.
— Что же вы будете делать?
Эта нескрываемая тревога еще больше разбередила его. Но он только пожал плечами.
— Не беспокойтесь обо мне. Все будет в порядке. Так кто же это спрашивал меня? Из полиции?
— Нет-нет, — быстро проговорила Лена, губы ее при этом дрожали. — Какой-то странный маленький человечек. Мистер Херрис очень грубо обошелся с ним, ничего не хотел слушать и отказался что-либо сообщить о вас. Но мне потом удалось перекинуться с ним словечком. Это был мистер Прасти, Эшоу-террейс, пятьдесят два. Он просит вас зайти сегодня вечером.
— Сегодня?
— Да. В любое время. Он говорит, что это страшно важно.
Пол сдержанно поблагодарил и добавил:
— Вы оказали мне очень большую услугу.
— О, это пустяки… Я не считаю возможным вмешиваться… Но если я могу быть полезной…
Ее теплое участие было так очевидно, хотя она и старалась держать себя в узде, что он почувствовал неудержимую потребность во всем признаться ей. Но из этого опять ничего не получилось.
— Разве у вас недостаточно своих забот?
Она взглянула на него как-то странно, едва ли не вопросительно и склонила голову на грудь.
— Может быть, именно поэтому мне понятны и ваши.
Она ждала, замирая, ждала его ответа. Но так как он упорно молчал, сжала губы, словно подавляя вздох.
— Во всяком случае, будьте осмотрительны.
На секунду их взгляды встретились, потом она быстро повернулась и вышла.
И сразу же холод охватил его, чувство покинутости и злости на себя: почему он не сумел понапористее сказать, чтобы она осталась. Ему захотелось выскочить на площадку, вернуть ее. Но бой часов на складах вспугнул его. Пол стал считать: девять ударов. Не медля более, он надел пальто и шляпу. Спускаясь по лестнице, он все спрашивал себя: зачем он понадобился Прасти? Это внезапное приглашение так расходится с осторожностью табачного торговца. Хмурясь и ломая голову над этой загадкой, он торопливо зашагал в Элдон.
Глава XXII
Погода как раз переменилась, и ночь была холодная, пронизывающая. Свинцовое небо нависало над пустынными, притихшими улицами, печать студеного молчания, казалось, легла на город. Вскоре пошел снег. Сухие хлопья кружились в воздухе и, усталые, неслышно ложились на мостовую. Пол, осторожно ступая, прошел мимо запертой табачной лавки и свернул на Эшоу-террейс.
Табачник был дома и сидел, закутавшись в толстый шерстяной плед. Он долго вглядывался в Пола и, шумно выдохнув воздух в знак того, что узнал его, распахнул дверь. Пол вошел, тщательно отряхнул снег с башмаков. Гостиная была все такая же — темноватая и пыльная, насквозь пропитанная запахом сигар, и отблески газовых рожков все так же ложились на овчину в углу. С мороза воздух здесь казался тяжелым и спертым.
— Зима нынче ранняя, — сказал Прасти, метнув на Пола пронзительный взгляд поверх пенсне. — Мои кости это чувствуют. Садитесь. Я как раз собираюсь ужинать.
Он налил Полу чашку своего непременного кофе и ворчливо потребовал, чтобы тот разделил с ним кусок мясного пирога, купленного у булочника и разогретого на плите. Несмотря на эти признаки радушия, Полу подумалось, что сегодня он здесь гость менее желанный. Табачник продолжал исподтишка его разглядывать и расспрашивать, казалось бы, вокруг да около, но его вопросы неуклонно били в одну точку, так что в результате он сумел достаточно подробно ознакомиться со всеми действиями Пола за последние недели.
От немедленного комментария он воздержался, но лицо его было сумрачно, когда он выбирал и закуривал сигару; потом он закашлялся спазматическим кашлем курильщика и, нахмурив кустистые брови, повернулся к огню.
— Так вот оно что, — протянул он, продолжая хмуриться. — Значит, неудивительно, что мне почудилось, будто эта история оживает вновь. Все эти годы она была погребена… А теперь — словно ты приложил ухо к земле и слышишь слабый шорох в могиле.
Он помолчал. Потом ровным голосом продолжал:
— Тем не менее покров еще не сорван, хотя есть уже известные знаки и симптомы… вернее даже — приметы и предзнаменования… к лучшему или худшему, я, конечно, не знаю, но чувствую, каждой своей жилкой чувствую, что близится воскресение из мертвых. Даже здесь, в комнате, это чувствуется. — Его взор обратился кверху. — И в комнате над нами.
От зловещих пророческих ноток в голосе Прасти дрожь прошла по телу Пола, но ом справился с собой и взглянул на потолок.
— Она все еще не занята?
Табачник утвердительно кивнул.
— Да, пустует по-прежнему. Я же вам говорил, что со времени убийства никто не жил в ней.
Пол заерзал на стуле, тревога снедала его. Надо выпытать у Прасти, что же дальше, выпытать во что бы то ни стало!
— Вы о чем-то умалчиваете. Скажите, мои действия получили огласку?
— Да, кое-что разнеслось по городу, — подтвердил Прасти. — Прошел шепоток. И эхо его достигло мест весьма отдаленных. Поэтому я и попросил вас ко мне прийти.
Пол накрепко сцепил руки, чтобы они не дрожали, и придвинулся к Прасти.
— В прошлую пятницу ко мне сюда на квартиру зашел какой-то человек. Меня дома не было, я уходил по делам, но миссис Лоусон — она два раза в неделю приходит сюда убирать — как раз оказалась дома. Она простая, вполне здравомыслящая женщина, испугать ее не так-то просто. И тем не менее она чуть в уме не тронулась от испуга.
Прасти взглянул на Пола.
— Вы хотите, чтобы я продолжал?
— Да.
— Это был человек без возраста. Может быть, молодой, а может быть, и старый. Он выглядел сильным, но и больным тоже. Одежда на нем была, видимо, с чужого плеча. Лицо суровое и бледное. Голова наголо обрита. Миссис Лоусон клялась и божилась, что это каторжник.
— Кто бы это мог быть? — У Пола пересохли губы.
— Бог его ведает. Я не знаю. Но голову даю на отсечение, что он явился из Каменной Степи. Имени своего он не назвал. Прежде чем уйти, он оставил записку.
Прасти нарочито медленно достал из кармана пиджака малюсенькую скрученную бумажку, развернул ее и передал Полу.
На желтоватом клочке были нацарапаны какие-то слова. Пол читал их и перечитывал: «Бога ради, не дайте им вас остановить. Разыщите Чарлза Кэслза в Лэйнзе. Он вам скажет, что надо делать».
Что это значило? Кто написал эту страшную записку? С чьих губ сорвался этот крик отчаяния? Пол окаменел от осенившей его безумной догадки. Нет, этого не может быть. И все же, пусть чудом, но это так. Что, если этот клочок бумаги побывал в руках его отца и потом прошел много тайных, неведомых путей, покуда каторжник, получивший свободу, крадучись не доставил его в этот дом.