Путь воина - Дэйв Дункан

— Шахматы и игра в бридж? Боги тоже играют в игры? — Уолли не хотелось в это верить: ведь тогда получится, что вся история человечества лишь развлечение богов!..

— Я показал только одну грань камня, — сказал мальчик. — Пусть это будет аллегорией. Кто-то пошел с плохой карты, как у тебя во сне. Но нет такого закона, по которому нельзя выиграть, если пошел не с той карты! Видишь ли, в делах богов не бывает случайных совпадений и неожиданностей, но иногда бывает необычное. Ты — это необычное. Вот поэтому и стало возможным заполучить тебя. Это все, что я могу тебе сказать.

В его взгляде была неприязнь.

— Не пытайся создать новую религию — для тех, с кем говорят боги, всегда существует такая опасность. Видишь ли, если на одной грани определенные… силы… противостоят друг другу, то на других гранях камня они могут быть союзниками. Тяжело понять, да? — Уолли кивнул. Тяжело — это не то слово. — Может быть, существует множество граней, для которых все это вообще не важно. Так что не думай, что ты — всего лишь песчинка. Вспомни свой прошлый мир: когда закованные в броню воины с квадратными подбородками начинали играть в войну, была ли это только игра?

— И да, и нет, господин, — Уолли улыбнулся.

Казалось, мальчику это понравилось.

— Ну, хорошо. Давай пойдем дальше. Разобраться во всем — это не главное. Ты доказал свое мужество. У тебя есть тело Шонсу, есть его язык, но тебе дадут и его умение. Достоин ли ты такой участи?

Уолли подумал, что это, наверное, самое странное собеседование за всю историю галактики — какая бы галактика это ни была. Голый мальчик задает вопросы голому мужчине, они сидят на скале внутри застывшего водопада.

— Я лучше, чем Хардуджу. А больше мне сравнивать не с кем. Мальчик пробормотал в адрес Хардуджу что-то непонятное.

— У каждого цеха есть свои сутры, — сказал он. — Как правило, первая из них содержит свод законов. Когда мальчик становится воином, он клянется выполнять эти законы воинов. Слушай!

Он одним духом выпалил длинный список обещаний. Уолли слушал в смятении, и скептицизм его возрастал. Воины — это, похоже, нечто среднее между храмовниками и бойскаутами. Ни один смертный никогда не сможет во всем следовать этим заповедям… Уолли Смит уж точно не сможет.

Я вечно буду верен Воле Богини, Воинским сутрам И законам Народа.

Я буду сильным с сильными, Добрым со слабыми, Щедрым к беднякам И безжалостным к злодеям.

Я не совершу ни одного постыдного поступка И никогда не пройду мимо дела чести.

Я всегда буду справедлив к людям.

А для себя мне большего и не надо.

Я буду доблестным в несчастье И смиренным — в благоденствии.

Жить я буду с радостью.

Умру — достойно.

— Я дам такую клятву, — сказал Уолли осторожно. — Надеюсь, я смогу всему этому следовать, если такое вообще возможно для человека Но все-таки это скорее заповеди богов, чем простых смертных.

— Воины вообще склонны к суровым клятвам, — зловеще сказал мальчик и долгим, неотрывным взглядом вперился в лицо Уолли, так, что тот в конце концов задрожал. — Да, — сказал он наконец, — тебе придется очень и очень постараться. Ты — Седьмой, ты — на самом верху, и значит, ты не сможешь привыкать ко всему постепенно, как юнец, начинающий с младших ступеней.

Опыт твоей прошлой жизни вряд ли здесь пригодится. Ты должен понять, что в борьбе со злом могут потребоваться самые жесткие меры, спокойных доводов разума будет явно недостаточно.

— Ну, об этом у меня есть кое-какие представления, — возразил Уолли. — Мой отец был полицейским.

Маленький бог откинулся на своих тонких ручках назад и рассмеялся длинным, по-детски звонким смехом, причину которого Уолли никак не мог понять. Хрустальные горы отозвались эхом, и вся пещера зазвенела.

— Вы продвигаетесь, мистер Смит! Ну что ж, хорошо. Значит, первое, что ты должен сделать, — это вернуться в храм и убить Хардуджу. Но это еще не задание! Это — твой долг перед Богиней и знак Ее милости к тебе. Правитель храмовой стражи совершенно невыносим. Конечно, Богиня без труда смогла бы избавиться от него, — сердечный приступ или яд, — но на его примере следует поучить остальных. Можно поразить его молнией, но это — слишком помпезно. Чудеса должны быть мягкие и ненавязчивые. А в том, что появится более сильный воин и казнит его открытой казнью, есть своя справедливость. Ну что, справишься ты с этим?

— Это будет для меня удовольствием, — ответил Уолли, удивляясь самому себе; но жирное красное лицо с выражением злобной радости так и стояло у него перед глазами. — Мне потребуется какое-то оружие, желательно, напалм. Мальчик улыбнулся и покачал головой.

— У тебя будет вот это оружие, — провозгласил он, отрывая еще один листочек со своего прутика.

Рядом с Уолли на камне лежал меч.

Серебряный эфес был украшен золотом, гарда представляла собой какого-то геральдического зверя, выполненного так искусно, что виден был каждый мускул, каждый волосок. В когтях зверя синим солнцем светился огромный драгоценный камень. Зрелище было просто изумительным.

Уолли с благоговением взял меч и вынул его из ножен. Клинок — это полоса лунного света, по которой тянутся картины, изображающие сражения героев с чудовищами. Он вспыхивал и сиял ярче, чем хрустальная пещера. Это был поистине шедевр, такой же, как работы Рембрандта или да Винчи. Нет, Челлини: одна из жемчужин в короне мировой империи.

Уолли не мог точно сказать, что потрясло его больше — красота этого чуда или его возможная стоимость Он поднял голову и изумленно сказал:

— Это великолепно! Никогда в жизни я не видел ничего прекраснее.

— За такие вещи приходится платить, вот увидишь, — усмехнулся мальчик. — Стоит тебе пройти мимо, и каждый жулик начнет точить нож. Каждый воин захочет вызвать тебя на поединок, чтобы его заполучить.

Такая перспектива радовала мало, особенно если учесть, что воины выполняют обязанности полицейских.

— Да, конечно, — осторожно сказал Уолли. Интересно, что боги сделают с ним, если меч украдут? — Первый же претендент его и получит. Я лучше обращаюсь с бильярдным кием, чем с таким оружием. Я ведь не воин, господин.

— Я обещал, что у тебя будет искусство Шонсу, — ответил мальчик и оторвал еще один листок.

Уолли ничего не сделал, но меч оказался у него в руке. Он так и остался произведением искусства, но, кроме того, теперь он превратился в непревзойденный инструмент — не только да Винчи, но и Страдивари. Он стал на удивление легким. Уолли вскочил на ноги и взмахнул мечом.