Смертная чаша весов - Энн Перри

— Конечно, я буду очень рада.

— Хорошо.

Юрист вывел мисс Лэттерли из кабинета. Они прошли через другую комнату, мимо клерков в опрятных, доверху застегнутых сюртуках, склонившихся над своими гроссбухами с перьями в руках, и вышли на улицу.

По дороге Оливер и Эстер говорили о разных обыденных мелочах, пока не сели за столик в укромном уголке ресторана и не заказали картофельный пирог с мясом, овощи и соленья.

— Я сейчас ухаживаю за Робертом Олленхаймом, — сказала женщина, проглотив первый кусок пирога.

— Неужели? — Рэтбоун не выказал никакого особенного интереса, и мисс Лэттерли поняла, что прежде он не слышал этой фамилии и она ничего ему не говорит.

— Олленхаймы близко знали принца Фридриха, — объяснила сиделка и взяла еще один соленый огурчик. — И разумеется, Гизелу, а также графиню фон Рюстов.

— О! Понимаю. — Теперь Эстер завладела вниманием адвоката, и он слегка покраснел от сознания, что она так легко читает его мысли. Наклонившись над тарелкой, Рэтбоун сосредоточенно занялся пирогом, избегая взгляда Эстер.

— Извините. Может быть, я несколько перетрудился. Найти доказательства для защиты оказалось труднее, чем я предполагал. — Он быстро взглянул на собеседницу и грустно улыбнулся.

Мимо прошла пышнотелая дама, задев юбками их стулья.

— А вы уже получили какое-нибудь сообщение от Монка? — спросила Лэттерли.

Оливер покачал головой.

— Нет, до сих пор он ничего мне не сообщал.

— А где он? В Германии?

— Нет, в Беркшире.

— Почему? Это там умер… или был убит Фридрих?

У адвоката был полон рот, и он только взглянул на девушку, не беспокоя себя более утвердительным ответом.

— Вы не думаете, что эта смерть вызвана политическими причинами? — поинтересовалась Эстер, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно проще, словно эта мысль только что пришла ей в голову. — И что это преступление скорее связано с идеей объединения Германии, чем с какими-то личными обстоятельствами. Если это, конечно, преступление…

— Очень возможно, — ответил юрист, все еще очень занятый пирогом. — Если бы принц вернулся на родину, чтобы возглавить борьбу против насильственного объединения, он с наибольшей вероятностью должен был бы оставить Гизелу, хотя очень может быть, что прежде он и не допускал об этом мысли, и вот этого она как раз и опасалась.

— Но ведь Гизела его очень любила, и в этом никто и никогда, кроме Зоры, не сомневался, — возразила медичка. Она старалась не говорить тоном гувернантки, поучающей несообразительного ребенка, но тем не менее голос ее звучал нетерпеливо и дикция была чуть-чуть отчетливее, чем надо. — Предположим даже, что Фридрих вернулся бы без нее и одержал бы победу в борьбе за независимость. Ведь в награду за это он мог бы потребовать возвращения для Гизелы, как его законной жены, и, следовательно, герцогиня и все остальные не смогли бы ему отказать. Разве нельзя предположить — по крайней мере, с той же степенью вероятности, — что его убил кто-то другой с целью предотвратить его возвращение, то есть некто из сторонников объединения?

— Вы имеете в виду кого-то, кто состоял на платной службе в одном из германских княжеств? — спросил Рэтбоун, размышляя над этим вопросом.

— Да, ведь это вполне вероятно. И не могла ли графиня фон Рюстов выступить с обвинением по воле человека, который полагал, что знает кое-что, еще неизвестное ей, что обнаружится на судебном процессе?

Адвокат опять задумался на несколько секунд и подвинул к себе бокал с вином.

— Сомневаюсь, — ответил он наконец, — хотя бы потому, что графиня не похожа на человека, действующего по чьему-то указанию.

— А что вам известно о других гостях, приехавших тогда в Беркшир?

Оливер подлил Эстер немного вина.

— Пока очень мало. Монк старается узнать все, что возможно. Большинство из них опять собрались в беркширской усадьбе — полагаю, для того, чтобы сообща выработать тактику защиты против обвинения. Любой честолюбивой светской хозяйке очень не по вкусу такая убийственная, в полном смысле слова, известность о ее приемах. — Быстрая, как молния, сардоническая усмешка мелькнула на его лице. — Но графине фон Рюстов это обстоятельство не может помочь в защите.

Эстер внимательно смотрела на Рэтбоуна, желая разобраться в сложности испытываемых им чувств. Лицо его, как всегда, выражало быстрый ум, находчивость и самоуверенность, что одновременно и делало его привлекательным в глазах девушки, и вызывало у нее раздражение. Она также распознала в его взгляде тень не только беспокойства, связанного с трудностью дела, но и сомнения, правильно ли он вообще поступил, взявшись за него.

— Возможно, графиня знает, что действительно было совершено убийство, но она обвинила не того человека, — уже вслух заметила Лэттерли, наблюдая за Оливером с нежностью, удивившей ее саму. — Она, может быть, невиновна в злом умысле и навете, но просто не понимает всей сложности ситуации. И не может ли оказаться так, что Гизела дала Фридриху яд, не подозревая об этом? Она, возможно, просто технический исполнитель убийства, а не виновница с моральной точки зрения. — Эстер так увлеклась предположениями, что даже забыла про пирог, от которого, правда, остался лишь кусочек. — И когда это будет доказано, графиня отзовет свое обвинение и публично извинится, а Гизела будет достаточно удовлетворена и не станет требовать возмещения ущерба или наказания графини, раз правда установлена.

Некоторое время Рэтбоун молчал. Медсестра опять принялась за еду. Она действительно проголодалась.

— Это, конечно, возможно, но, если б вы познакомились с Зорой фон Рюстов, вы бы не сомневались ни в ее проницательности, ни в нравственности, — сказал ей адвокат.

И внезапно Эстер озарило! Правда, полной уверенности у нее не было, но все же… Графиня явно произвела на Рэтбоуна настолько глубокое впечатление, что его обычная осторожность ослабла. Девушке очень захотелось узнать побольше о графине. Вполне вероятно, что она была даже несколько уязвлена отношением Оливера к Зоре. Он говорил о ней с таким большим воодушевлением…

Но, с другой стороны, это свидетельствовало и о его человеческой уязвимости, чего мисс Лэттерли прежде за ним не замечала, — о слабом месте в его обычной непробиваемой невозмутимости. Она рассердилась — зачем он так наивен? — и испугалась, что Рэтбоун более раним, чем она предполагала. А потом она удивилась еще и самой себе и ощутила, как с каждой минутой в ней возрастает по отношению к сидящему рядом человеку покровительственное чувство.

Оливер, по-видимому, не понимал, насколько горячо воспринимало любовную историю Фридриха и Гизелы общественное сознание и как много мечтаний и надежд вселяла она в людей, совершенно непричастных к этой любви. Рэтбоун жил в странно обособленном, защищенном от подобных чувств мире: богатый удобный дом, превосходное воспитание, самый лучший, закрытый для чужаков университет, выучка в лучшей юридической конторе, прежде чем он сам получил звание адвоката… Оливер знал юриспруденцию, как мало кто еще знает, и наверняка уже не раз сталкивался с преступлениями, совершенными из-за страсти и порочности. Но имеет ли он представление о том, как сложна и многообразна жизнь обычного человека, как она ненадежна, запутана, как много в ней кажущихся и явных противоречий?

«Нет, не имеет», — решила медичка, и эта мысль испугала ее. Она опасалась за Оливера.

— Вам надо бы побольше узнать о политической стороне ситуации, — откровенно заявила Эстер.

— Благодарю вас! — В глазах юриста сверкнула насмешливая искорка. — Я об этом уже подумал.

— А каковы политические взгляды графини? — поинтересовалась его подруга. — Она за объединение или за независимость? Что вам известно о ее семейных связях? Откуда у нее деньги? Есть ли у нее любимый человек?

По лицу Оливера Эстер поняла, что, по крайней мере, о последнем тот и не думал. Во взгляде его мелькнуло удивление, которое он сразу же погасил.

— Наверное, нет никаких шансов на то, что она снимет обвинение до суда? — спросила Лэттерли без особой надежды. Рэтбоун уже, конечно, испробовал все средства, чтобы убедить ее.

— Никаких, — мрачно ответил адвокат. — Она твердо намерена сделать все, что в интересах справедливости, чего бы ей самой это ни стоило, и я предупредил графиню, что цена может быть очень высока.

— Значит, вы сделали все, что в ваших силах? — уточнила Эстер, пытаясь улыбнуться. — Я поговорила об этом с бароном и баронессой Олленхайм при первой же возможности. Баронесса рассматривает всю историю в высшей степени романтически. А ее муж сохраняет более практический взгляд на вещи, и у меня создалось впечатление, что он не поклонник Гизелы. Но оба они убеждены, что Гизела и Фридрих обожали друг друга, что принц и помыслить не мог о возвращении без нее, даже если его страна исчезнет как таковая в процессе объединения.