Власть без славы - Иван Лаптев

Думаю, по меньшей мере три обстоятельства определили тогда их «послушность». Ну, прежде всего, инерция партийной дисциплины, въевшийся в плоть и кровь «одобрямс» любых предложений высшего руководства КПСС. Они еще не успели от этого отвыкнуть, и каждый из них, перенося себя на место Горбачева, не мог допустить и тени сомнения в том, что все делается для блага партии. Во-вторых, это ловушка небывалой ранее телевизионной демонстрации работы конференции — стране крупным планом открывались личные политические позиции первых. Но определяющим был, считаю, третий момент, который следовало бы назвать упованием на волокиту. Это была уверенность в том, что, пока выработают проекты законов, пока соберут сессию Верховного Совета СССР, пока назначат выборы депутатов парламента, утечет столько воды, что найдется «метода», найдутся формы, позволяющие сохранить контроль над обстановкой, а значит и над результатами выборов. А может быть, и еще что-нибудь изменится — на конференции уже явно «искрили» контакты отношений между людьми, восседающими в президиуме.

Все эти расчеты были опрокинуты тонким и точным тактическим ходом Горбачева.

На заключительном заседании конференции, когда принимались названные выше резолюции и голосование набрало хорошую инерцию, Горбачев, явно волнуясь — помню, он почему-то не сидел, а стоял за столом президиума, — вынул из левого внутреннего кармана своего пиджака небольшую бумажку. Он как-то неловко переминался с ноги на ногу, наклонялся вперед, хотя его голос звучал так же уверенно и четко, как обычно.

Он сказал довольно большую речь, помянув там и Ельцина, и значение конференции, и важность поправок, внесенных делегатами в резолюции. Но сумел при этом трижды (!) с разных сторон рассмотреть тему безотлагательности исполнения принятых решений.

«Давайте не будет откладывать реформу политической системы в целом, он необходима, чтобы двигать процесс перестройки», — как заклинание несколько раз повторил он. И затем не от имени Политбюро, а от имени президиума конференции (очевидно, он понимал, что Политбюро с ним могло решительно не согласиться — даже на такие уловки приходилось тогда идти!) предложил принять еще одну «краткую резолюцию», которой на руках у делегатов не было, которая, по сути дела, и не обсуждалась. Она называлась «О некоторых неотложных мерах по практическому осуществлению реформы политической системы страны» и содержала, понятно, традиционную преамбулу об историческом значении XIX партконференции и всего лишь два кратких пункта:

«1. Провести в этом году отчетно-выборную кампанию в партийных организациях, руководствуясь решениями конференции о реформе политической системы, демократизации жизни партии.

Осуществить до конца нынешнего года реорганизацию партийного аппарата, внести необходимые изменения в его структуру с учетом принятых решений о разделении функций между партией и Советами.

2. Конференция высказывается за внесение на рассмотрение очередной сессии Верховного Совета СССР проектов законодательных актов по перестройке советских органов, необходимые изменения в Конституцию СССР, а также организацию выборов и проведение съезда народных депутатов в апреле 1989 года, на котором образовать новые органы государственной власти».

Зачитав эту наиважнейшую резолюцию, ради которой, собственно, и собралась конференция, Горбачев тут же поставил ее на голосование:

— Кто «за»? «Против»? Воздержался? Принимается единогласно!

Аплодисментов нет.

У меня создалось впечатление, что зал в этот момент ничего не видел и не слышал. В чем, в чем, а в такого рода «тактике» наши партийные работники были изрядно поднаторевшими специалистами. Они с полной ясностью, пусть и с минутной задержкой, поняли, что стоит за этим коротким решением, ими же и принятом, — теперь все установки конференции, которые они вскоре назовут «прожектами Горбачева», нельзя будет утопить в областном или краевом болоте, сроки выборов названы точно, они состоятся, машина запущена, и многим из них не увернуться от ее колес.

— Что мы натворили! Как он нас окрутил! — слышались голоса, когда мы толпой покидали Кремлевский Дворец съездов.

— Брось ты Лазаря петь раньше времени! — неслось в ответ. — Вот изберешься председателем облисполкома, все рычаги у тебя будут в руках, куда и кто без тебя двинется!

— А пресса, эти крикуны, ты что, не видишь, какую они волну гонят?!

— Пока гонят. Пока! — зловеще сообщали из группы, уходящей уже по Ивановской площади Кремля.

Да, машина была запущена.

Сейчас можно задаться справедливым вопросом: ну, собрали конференцию, ну, выработали резолюции, ведь решающее слово должно оставаться за законодательной властью? Почему о ней-то почти ничего не говорилось? Почему все, относящееся к ее компетенции, уже как бы предрешено?

Да потому, что сессии Верховного Совета СССР старого образца и состава были отлажены до автоматизма. Однажды, уже в 1991 году, мне попал в руки листок «партитуры» одной сессии. Впрочем, здесь требуется определенное пояснение.

Дело в том, что до Горбачева с официальных трибун ни одно слово не произносилось, не будучи предварительно написанным и даже утвержденным, то есть включенным в «партитуру» того или иного мероприятия. И официальные выступления Горбачева были такими же до тех пор, пока Политбюро ЦК КПСС сохраняло силу и влияние. Дольше всего этот порядок просуществовал, очевидно, в органах советской власти, где прямая речь началась только с 1-го Съезда народных депутатов СССР. Правда, «партитура» писалась и потом, но только уже как краткий план заседания: какой вопрос на очереди, когда сделать перерыв, на основе какой статьи регламента проводится голосование, при каких условиях решение считается принятым и так далее. «Партитура» же старых сессий была замечательной вот в каком отношении: после слов «Ставлю вопрос на голосование. Кто «за»? «Против»? Воздержался?» в ней значилось: «Принято единогласно!» То есть не было еще заседания, никто еще ничего не докладывал, не обсуждал и не голосовал, а председательствующий уже держал в руках конечный результат. Поэтому председатели палат Верховного Совета СССР, работу которых я наблюдал, да и лично их хорошо знал, — А. Э. Восс и Л. Н. Толкунов — проводили голосование, не глядя в зал, не отрывая глаз от подготовленной аппаратом шпаргалки. А когда при голосовании уже на последней сессии старого Верховного Совета СССР депутат академик Р. З. Сагдеев по какому-то вопросу поднял руку «против», нам пришлось хором кричать из глубины зала: «Есть «против»!», чтобы председательствующий изумленно сообщил: «Один «против»!»