Пожар страсти - Белва Плейн

Она наблюдала за тем, как Джеральд аккуратно положил на блюдце ложку, расположив ее параллельно краю стола. Так же аккуратно он положил салфетку слева от тарелки. Эти действия еще больше разгневали Гиацинту. Как же Джеральд педантично аккуратен даже в тот момент, когда разбивает ей жизнь! В приступе бешенства она приподняла край стола, опрокинув на пол кастрюли, чашки и тарелки.

– Что ж, – сказал Джеральд. – Вижу, сейчас нет смысла разговаривать с тобой. Лучше отложить разговор на другое время. Я отправляюсь в клинику. У меня еще остаются пациенты, о которых я должен позаботиться, если тебе это интересно знать.

– Мне не интересно! Совсем не интересно! Мне интересно, что случится с моими детьми и со мной!

– Дети будут иметь все, что им потребуется. Что касается тебя – ты такая неуравновешенная, Гиацинта. Посмотри, что ты наделала. На сей раз ты не можешь сказать, что это несчастный случай.

– Значит, ты не веришь, что в офисе произошел несчастный случай?

– Нет, Гиацинта, не верю.

– Ты считаешь, что я устроила пожар умышленно?

– Да. Тебя обуяла ревность, и ты сделала это из мести.

– Я просто обезумела на минуту! Я смахнула все вещи со столов… Разбила их… Но это все, что я сделала.

– Не все. Ты забываешь, что погиб человек.

– Я ничего не забываю. Я буду помнить об этом до конца своих дней. Но я не сумасшедшая!

– Скажем так: ты не владеешь собой. Ты неуравновешенна. И с этим мне не справиться. Я не могу должным образом заботиться о детях, быть хорошим врачом и жить с женщиной, которая находится в таком состоянии, как ты.

– Что означает «должным образом заботиться о детях»? Забота о Джерри и Эмме – моя работа. Именно я провожу дома весь день.

– Я уже сказал: поговорим об этом позже. – У самой двери Джеральд задержался. – Гиацинта, я дал слово и повторю его. Никто никогда не узнает о том, что ты сделала. Я скрою это ради тебя и детей. Помни это. Ты можешь подать на развод, говорить о несоответствии характеров и нашей несовместимости и о чем угодно еще. Я не стану возражать. Дело даже не дойдет до суда. Оно разрешится само по себе. А теперь я ухожу.

Воцарилась тишина. Дом был слишком велик, словно озеро без берегов. Она плыла, силы ее были на исходе, руки и ноги отказывали. «Что мне делать? Рядом нет ни одного близкого человека, к которому можно было бы обратиться, – в отчаянии подумала Гиацинта. – Джим умер, бабушка слишком стара и больна, Францина еще не оправилась от своей трагедии, а Мойра, хотя и хорошая подруга…»

Словом, у Гиацинты еще сохранились остатки гордости.

«Ах, Мойра, мне нужно тебе кое-что сказать. Джеральд хочет развестись со мной».

«Надо выйти из дома на свежий воздух. Посидеть во дворе. Полежать в шезлонге. Кажется, будто я только что пробудилась от кошмарного сна. Ничего такого в реальности нет. Открой дверь кухни и выгляни наружу. Стол напоминает мне о бедной павшей лошади, которую я однажды видела… Полежать в шезлонге, посмотреть на небо, такое лазурное и спокойное. Гуси летят куда-то на юг… Может, забрать детей и убежать куда глаза глядят?»

Спустя некоторое время стало жарко, и Гиацинта зашла в дом. Нужно привести в порядок кухню. Это и другая домашняя работа вдруг показалась необходимой. На столе лежала голубая пудреница и рядом с ней пачка сигарет. Гиа схватила их и швырнула в мусорное ведро, дав клятву, что впредь никогда, до конца жизни, не возьмет сигарету в рот.

– Никогда, никогда, так помоги же мне! – повторяла она.

Затем она легла на диван в гостиной. По радио, настроенному на станцию классической музыки, передавали концерт для фортепиано с оркестром – вещь, удивительно знакомую, но Гиа не могла вспомнить ее названия. Эту вещь любил Джим. Как-то он два раза за вечер слушал компакт-диск с этой музыкой, и Джеральд притворялся, что ему это тоже нравится. Джеральд притворялся…

Перед вечером зазвонил телефон.

– Привет, дорогая, – сказала Францина. – Как ты поживаешь?

– Хорошо. А ты?

– О, поездка принесла мне большую пользу. Ты же знаешь, я не очень хотела ехать, но твои братья убедили меня, будто Джим хочет, чтобы я снова после рыданий и слез начала жить. И я отправилась, и мы говорили о Джиме. Сыновья рассказывали шутливые истории, связанные с ним, и я даже нашла в себе силы смеяться. Я ведь думала, что уже никогда не смогу смеяться. Видела бы ты новый дом Поля! Вы с Джеральдом должны взять детей и навестить его следующим летом. У них такой замечательный вид открывается…

– Францина, ты рассказывала мне об этом, когда звонила прошлый раз.

– Ну ладно. Не буду тебя дурачить. Перейду сразу к делу. Только что мне звонил Джерри.

– Джерри? Неужели он сам набрал твой номер?

– Конечно. Он знает цифры. Джеральд научил его пользоваться телефоном. Джерри сказал, что у тебя что-то не в порядке. «Мама плачет», – сообщил он. Джерри слышал это.

– Я сидела в комнате при закрытой двери.

– Тем не менее он слышал это.

Гиацинте стало не по себе. Ее сынишка так испугался, что позвонил бабушке! Прерывающимся голосом она сказала:

– Джеральд хочет развода.

Из-за сотни миль долетел удивленный возглас Францины:

– Что? Что?!

– Он хочет развода.

– Почему? С какого времени?

– Это случилось сегодня. Я не могу сейчас говорить. Я должна привести все в порядок и приготовить обед.

– Гиацинта, я приеду… О Господи, да ведь это безумие! Я выезжаю немедленно.

Охваченная дурными предчувствиями и тревогой, Францина гнала машину на предельной скорости и, когда поздно вечером прибыла на место, с трудом разогнула ноги. Но сейчас было не до того, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Сейчас требовался зоркий глаз. Она оглядела библиотечные полки, заставленные книгами, которые Гиацинта собирала с детства, изящные лесенки и высокие голубые лампы из датского фарфора, а также всю красивую мебель, купленную на заработанные Джеральдом деньги.

Больше он не нуждался в Гиацинте. Джеральд теперь преуспевал и без нее. Все очень просто. Спокойно, как всегда, он сидел в своем кожаном кресле с подголовником. Ему сейчас нужна лишь большая красивая собака, которая лежала бы у его ног, – английский сеттер или английская овчарка; а перед ним стоял бы серебряный поднос с бокалами и бутылкой изысканного виски.

– Не сердись на меня, Гиацинта, – сказала Францина. – Я приехала не для того, чтобы взять ситуацию под контроль. Я не вмешивалась в твою жизнь с той минуты, как ты вышла замуж. Но когда позвонил Джерри, я не могла оставаться на месте и сидеть сложа руки. Ты ведь не какая-нибудь соседка, а моя родная дочь.

Гиацинта, бледная и подавленная, смотрела на мать огромными печальными глазами и походила на беженку из военного лагеря. Казалось, у нее не было сил даже что-то сказать.