Евангелие тамплиеров - Стив Берри

Сенешаль передал beauseant человеку, стоявшему рядом с ним, подошел к де Рокфору и подождал, пока стихнет шум.

— Что будет с теми, которые не так уверены в этом, как ты?

— «Иисус [сказал]: Тот, кто ищет, найдет, [и тот, кто стучит], ему откроют».[13]

— А с теми, кто не захочет?

— Евангелие ясно гласит. «Горе тому, кем завладели злые демоны».

— Ты опасный человек.

— Нет, сенешаль. Опасность — это ты. Ты пришел к нам поздно и со слабым сердцем. Ты не понимаешь наши нужды. Я же посвятил всю жизнь этому ордену. Никто, кроме тебя, не сомневается во мне. Я всегда придерживался мнения, что лучше сломаться, чем согнуться. — Он отвернулся от оппонента и дал знак конклаву. — Довольно. Я объявляю голосование.

Устав требовал, чтобы с этими словами дебаты закончились.

— Я проголосую первым, — добавил де Рокфор. — За себя. Все, кто согласен, скажите.

Он наблюдал, как остальные десять братьев обдумывали свое решение. Они хранили молчание во время его столкновения с сенешалем, но каждый внимательно слушал. Де Рокфор бросил яростный взгляд на конклав и впился глазами в нескольких, которых он считал целиком преданными.

Начали подниматься руки.

Одна. Три. Четыре. Шесть.

Семь.

У него были необходимые две трети, но он хотел большего, поэтому подождал еще, перед тем как объявить победу.

Все десять членов проголосовали за него.

Зал взорвался криками восторга.

В прежние времена его бы подхватили на руки и понесли в часовню, где в его честь отслужили бы мессу. Потом было бы празднование, один из редких случаев, когда орден позволял себе веселье. Но такого больше нет. Вместо этого люди начали петь его имя, и братья, которые обычно существовали в мире, лишенном эмоций, продемонстрировали одобрение, рукоплеща ему. Аплодисменты превратились в боевой клич — beauseant! — и это слово эхом отдалось в зале.

Будь славен.

Слушая пение, он уставился на сенешаля, все еще стоявшего рядом с ним. Их глаза встретились, и де Рокфор взглядом дал понять, что преемник, избранный покойным магистром, не только проиграл битву, но и жизнь его теперь в смертельной опасности.

ГЛАВА XXII

Ренн-ле-Шато

21.30

Стефани бродила по дому покойного мужа.

Помещение было типичным для этих мест. Прочный деревянный пол, потолки, укрепленные балками, простая мебель из сосны. Места не очень много, но хватает — две спальни, крошечная гостиная, ванная, кухня и мастерская. Ларс любил плотничать, она уже заметила, что его станок, стамески и долото сохранились, каждый инструмент висел на предназначенном для него колышке и был покрыт тонким слоем пыли. У Ларса был талант к резьбе по дереву. У нее еще остались кувшины, шкатулки и подсвечники, вырезанные им из здешних пород деревьев.

Пока они были женаты, Стефани приезжала сюда лишь несколько раз. Они с Марком жили в Вашингтоне, потом в Атланте. Ларс больше времени проводил в Европе, главным образом в Ренне. Никто из них не покушался на личное пространство другого без разрешения. Хотя они расходились во взглядах на жизнь, но вели себя вежливо. Может быть, слишком вежливо, она много раз думала об этом.

Она всегда считала, что Ларс купил этот дом на вознаграждение, полученное за первую книгу, но теперь знала, что ему помог Хенрик Торвальдсен. Это было так похоже на Ларса. Он обращал мало внимания на деньги, тратя все заработанное на путешествия и свои навязчивые идеи, а думать об оплате семейных счетов приходилось ей. Она совсем недавно выплатила кредит на обучение Марка. Сын несколько раз предлагал ей помочь погасить долг, особенно когда они стали отдаляться друг от друга, но она всегда отказывалась. Обязанность родителей — дать образование своему ребенку, и она относилась к этому серьезно. Может быть, слишком серьезно…

Она и Ларс много месяцев перед его смертью не общались. А его самоубийство — окончание страданий одного человека — продлевало мучения тех, кого он покинул. Боль неудачи, как это назвал один писатель.

Стефани закончила обход дома, вошла в гостиную и уселась напротив Малоуна, увлеченного чтением дневника Ларса.

— Твой муж был дотошным исследователем, — заметил он.

— Предпочитал разгадывать загадки — и сам был загадкой.

Он заметил, что Стефани расстроена.

— Не хочешь сказать мне, почему ты чувствуешь ответственность за его самоубийство?

Ей надо было выговориться.

— Я не чувствую себя ответственной, я просто ощущаю себя частью этого. Мы оба были гордыми. И упрямыми. Я работала в юстиции, Марк вырос, и мне собирались дать собственный отдел, так что я сконцентрировалась на том, что считала важным. Ларс сделал то же самое. К сожалению, никто из нас не ценил другого.

— Сейчас это легко понять, когда прошли годы. Но тогда вы не знали.

— Но в этом и была проблема, Коттон. Я здесь. А он нет. — Ей было не по себе говорить об этом, но она должна была. — Ларс был одаренным писателем и талантливым исследователем. А эти истории о Соньере и этом городе, которые я рассказывала тебе сегодня? Интересно, верно? Если бы я уделяла этому внимание, пока он был жив, может быть, он был бы с нами до сих пор. — Стефани занервничала. — Он был таким спокойным. Никогда не повышал голос. Никогда не ругался. Его оружием было молчание. Он мог неделями не говорить мне ни слова. Это повергало меня в ярость.

— Я понимаю. — И он улыбнулся.

— Я знаю. Мой вспыльчивый характер. Ларс никогда не умел управляться со мной. В конце концов мы решили, что для каждого из нас будет лучше жить своей жизнью. Никто не хотел развода.

— Это много говорит о его отношении к тебе.

— Я никогда этого не видела. Все, что я замечала, — между нами был Марк. Он был привязан к Ларсу. Мне тяжело было справляться с эмоциями. Не то что Ларсу. И Марк унаследовал отцовский интерес к религии. Они были так похожи. Мой сын предпочел мне отца, но я пыталась переломить этот выбор. Торвальдсен был прав. Для человека, столь успешного в работе, я была на редкость бестолкова в личной жизни. До того как Марк погиб, я не разговаривала с ним три года. — Боль разрывала ее сердце. — Можешь себе представить это, Коттон? Мы с сыном не общались три года.

— Почему?

— Он принял сторону отца, так что они пошли своим путем, а я своим. Марк жил тут, во Франции, а я осталась в Америке. Спустя какое-то время я привыкла не думать о нем. Никогда не позволяй, чтобы это случилось с тобой и Гарри. Никогда!

— Я просто поселился за четыре тысячи миль от него.

— Но твой сын обожает тебя. Эти мили мало что значат.

— Я много раз думал, правильно ли я поступил.

— Ты должен жить своей жизнью, Коттон. Идти своим путем. Твой сын, по-видимому, уважает твой выбор, хотя он такой юный. Мой был намного старше и намного жестче со мной.

Он глянул на часы:

— Солнце сядет через двадцать минут. Время пришло.

— Когда ты заметил, что за нами хвост?

— Сразу после нашего приезда. Двое мужчин. Оба похожи на тех из собора. Они следовали за нами на кладбище и потом по городу. Сейчас они рядом с домом.

— Они не войдут сюда?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Они здесь, чтобы наблюдать.

— Теперь я понимаю, почему ты ушел из Billet. Постоянная тревога… Никогда не можешь расслабиться. Ты был прав там, в Копенгагене. Я не полевой агент.

— Беспокоиться я начал тогда, когда понял, что получаю удовольствие от всего этого. Это опасно для жизни.

— Мы все живем в относительной безопасности. Но чтобы за тобой постоянно следили люди, намереваясь убить тебя? Теперь я понимаю, как это могло сказаться на тебе. В конце концов ты должен был сбежать.

— Тренировки учат спасать собственную шкуру. Ты учишься справляться с неуверенностью. Но тебя никогда не тренировали для работы в поле. — Малоун улыбнулся. — Ты просто координатор и аналитик.

Стефани улыбнулась:

— Ты мой лучший агент.

— Я просто самый везучий. И у меня хватило здравого смысла вовремя остановиться.

— Петера Хансена и Эрнста Сковилля убили. — Она сделала паузу и наконец озвучила то, в чем убедилась. — И Ларса, наверное, тоже. Человек в соборе хотел, чтобы я это знала.

— Не вижу связи.

— Я знаю. Нет доказательств. Но я чувствую, что это так. Хотя я не полевой агент, но научилась доверять своим ощущениям. Тем не менее, как я всегда тебе говорила, нельзя делать выводы на основе предположений. Нужны факты. Все это дело очень странное.

— Расскажи мне о них. О рыцарях-тамплиерах. Секретные надписи на могильных памятниках. Священники, обнаружившие утраченное сокровище.

Она глянула на фото Марка на боковом столике, сделанное за несколько месяцев до его смерти. В полном жизни лице молодого человека угадывались черты Ларса. Такой же подбородок с ямочкой, яркие глаза и смуглая кожа. Как она допустила, чтобы они стали чужими друг другу?