Не суди меня - Джон Макдональд

– Скажите, доктор, вы готовы официально и под присягой подтвердить, что этого человека избили? Причем не просто избили, а избили с особой жестокостью! – внешне совершенно безразличным тоном профессионального адвоката спросил Армандо.

– Вообще-то, как вам, очевидно, известно, я очень занятой человек, господа. Да у меня просто нет времени ходить по судам, являться туда по вызову...

– Хорошо, хорошо, доктор, это вполне понятно, и никому, поверьте, никому даже в голову не придет вас осуждать. Ну а как в таком случае насчет письменного подтверждения?

Шаффер долго молчал, задумчиво почесывая пальцем переносицу. Затем с большим сомнением в голосе протянул:

– Вообще-то полностью быть уверенным в таких случаях достаточно трудно...

– Понятно, понятно, доктор. Но вы хотя бы можете с достаточной степенью уверенности сказать, какие на данный момент времени у вашего пациента повреждения? Как врач, не более того.

– На этот вопрос, нравится вам это или нет, ответ будет точно отрицательным. Без конкретных результатов по крайней мере нескольких специальных медицинских анализов – мочи, кала, крови – я ничего не смогу сказать как врач... Определенные внешние повреждения почек, конечно, имеются, но... но ведь их вполне могло вызвать ну, скажем, падение на улице или с лестницы.

– Падение, которое в относительно короткий промежуток времени почему-то повторялось с завидной регулярностью, доктор? – по-прежнему ледяным тоном поинтересовался Армандо, ничего не предлагая и вроде бы даже ни на что не намекая.

Шаффер, недовольно нахмурившись, распрямил плечи, как будто приготовился к смертельной дуэли.

– Послушайте, я уже давно вышел из того романтического возраста, когда с восторженными воплями и счастливой улыбкой на устах, простите за несколько высокопарное сравнение, спешат сразиться с ветряными мельницами! Все это мы, увы, уже проходили. Я врач, и моя работа – лечить! Не больше и не меньше.

– И при этом никогда не высовываться, так ведь? А то ведь, кто знает... Лечишь, лечишь, а потом? Всякое ведь бывает. Или я ошибаюсь, доктор? – даже не меняя позы, равнодушно прокомментировал все это Армандо, подчеркнуто внимательно рассматривая прекрасно наманикюренные ногти своей правой руки.

– Мистер Рогаль, прошу вас... – неуверенным, почему-то чуть ли не заискивающим тоном попросил его Пауэл Деннисон.

Смоченная медицинским спиртом прохладная ватка, которой доктор протер его плечо, прежде чем сделать укол, на несколько, всего на несколько секунд вернула Тида к жестокости реальной жизни, но потом он снова тут же окунулся в столь приятное и, главное, совершенно безболезненное состояние небытия.

– Ладно, для начала пусть немного поспит. Полагаю, ему сейчас это крайне необходимо. Заскочу к вам завтра рано утром, – деловито заметил доктор Шаффер. – Ну а там уж посмотрим, понадобятся ли нам его рентгеновские снимки. Сейчас сказать трудно. Может, да, может, нет... Явных признаков сломанных ребер пока, во всяком случае пока, на ощупь не наблюдается. То ли они у него на редкость здоровые, то ли били его слабо... Не знаю, не знаю, пока не знаю... У него очень сильный организм, и не исключено, что он полностью придет в себя в самое ближайшее время. Такое, увы, редко, но время от времени все-таки случается. Поэтому лучше давайте подождем до завтра. Там видно будет.

Пауэл пошел вниз его проводить, и до Тида, как в самом счастливом сне, долго доносились приглушенный гул их голосов сначала из прихожей, а затем из фойе снизу.

– Думаю, какое-то время вам придется побыть совсем больным, мистер Морроу, – уже совершенно другим, деловым тоном обратился к нему Армандо. – Чтобы они не смогли забрать вас снова.

– Да уж... Армандо, если я вдруг снова окажусь в их лапах, то даже не знаю, что будет дальше.

– Никто не знает. Но зато у вас теперь есть надежный друг. По имени Лейтон. И не очень-то сердитесь, что нам не удалось вытащить вас раньше. Просто они вас должным образом не зарегистрировали, поэтому нам пришлось запрашивать все полицейские участки. По очереди. Один за другим. На это, сами понимаете, ушло какое-то время.

Его монотонный голос звучал словно надоедливая муха – шум есть, а смысла никакого! И тем не менее Тид постепенно возвращался из сладкого состояния небытия в реальность. Хотя речь его, когда он наконец отважился заговорить, звучала, мягко говоря, смешно. Мягко говоря! Как будто говорил даже не успевший нормально похмелиться алкаш!

– Что вы там сказали про полицейские участки, Армандо? Очень невнятно. Я как-то не совсем понял...

– Только то, мистер Морроу, что девушка по имени Барбара Хеддон сейчас для полиции на редкость желательный клиент. Слишком уж быстро и неожиданно она скрылась с места происшествия. Поэтому какое-то время ей придется залечь на дно. Место ей мы уже нашли. Ну а если они вдруг захотят настаивать на обвинении вас в нападении на представителей закона при попытке произвести должные следственные действия, причем, сами понимаете, естественно, «в состоянии крайнего алкогольного возбуждения», то она станет вашим основным и самым ценным свидетелем. Поэтому ее надо спрятать как можно дальше. С этим проблемы не будет, не беспокойтесь. Не знаю почему, но она сама жаждет этого. Интересно, чем это вы ее так купили?.. Рискует-то она куда больше вашего. И прекрасно знает об этом. Ведь окажись что не так, и ее тут же «депортируют». Причем раз и навсегда! Как говорят, приговор будет окончательным и не подлежащим обсуждению...

– Не надо... Не позволяйте ей так делать. Отговорите, если сумеете, – пробормотал Тид. – Пожалуйста. Прошу вас. Она ведь тут совсем ни при чем. Ей это совсем ни к чему...

– Не стоит так волноваться, мистер Морроу. Она ведь профессионалка. И прекрасно знает, что делает или, скажем, чего может ожидать... Увы, риск – это только часть, подчеркиваю, всего лишь только часть ее каждодневной работы. Не самой легкой, не самой приятной, но...

На большее у Тида уже попросту не хватило сил. Он еще смутно ощущал, как гаснет свет, как мягко шлепают чьи-то удаляющиеся шаги, как тихо закрывается дверь, как... Впрочем, все это было теперь совсем не важно. Куда важнее было отсутствие боли! Может, она еще и была, но теперь уже где-то рядом, около, не при каждом вздохе, близко, совсем близко, но... но уже не в нем самом.

Да, вот они все сидят у его смертного одра. Рядом друг с другом, соприкасаясь коленями, плечами, мужчины и женщины, взрослые и дети. Сидят в полной темноте, и только бледный свет далекой голубой луны освещает хоть что-то, позволяет ему видеть их лица, их совершенно мертвые, остекленевшие глаза... «Кто это, кто? – занудливым речитативом повторяют они. – А ведь когда-то он был просто ребенком. Причем иногда, как нам казалось, даже очень хорошим ребенком».

Голос отца: «Это мой сын. Был моим сыном».

Голос давным-давно умершей сестры: «Брат! Это мой брат. Мой родной брат».

Голос прекрасной, великолепной Ронни: «Это мой любовник. Тот самый отец того самого незаконнорожденного сына, который так и не появился на свет всего-то из-за двухсот долларов и десяти чудовищных минут. Да, тогда такое, увы, было возможно...»

А затем чудовищно ледяной голос Фелисии: «Это тот, кто меня убил. Поэтому из всех вас стоит, скорее всего, ближе всех ко мне».

Невнятное бормотание его темноволосой дочери: «Это мой папа, мой папа!»

Восклицание Пауэла: «Это мой сын, мой сын, которого я мог бы и хотел бы иметь!»

Потом приглушенный шепот Барбары: «Он мой позор. Вечный позор и вечный стыд!»

И снова назад, туда, в многократно усиленные эхом самые дальние уголки памяти. Не имеющие ни начала, ни конца... Тид Морроу поднял голову и закричал:

– Кто я? Кто я такой? – И кричал, одновременно плача от дикой боли отчаяния и бессилия, пока в ответ не последовал какой-то странный беззвучный выстрел, который отправил его туда, где ему и положено быть, – в безмолвие вечного мрака...

Глава 8

– Ну и как мы себя чувствуем сегодня утром? Лучше?.. Хуже?.. В общем, как по сравнению со вчерашним? – довольно бодрым тоном поинтересовался доктор Шаффер, присаживаясь на краешек постели.

Последствия предыдущего дня, включая, естественно, успокоительный укол, еще далеко не прошли – мозг плавал в каком-то густом сиреневом тумане, язык ощущал себя так, будто его сначала круто поджарили в докрасна раскаленной духовке, но потом почему-то забыли хоть немного охладить. Совершенно не хотелось не то чтобы поднимать голову и открывать глаза, но даже отвечать на любые вопросы.

– От шеи до самых коленей, доктор, я чувствую себя словно самая обычная тупая, глупая, казалось, никогда не проходящая зубная боль. Ну а в остальном все, надеюсь, в полном порядке. В общем, так сказать, плане.

– Что ж, в каком-то смысле вы правы. Выглядите словно самая настоящая радуга. Шесть отдельных и достаточно четких цветов на лице и теле можно различить невооруженным взглядом... Кстати, как у вас с аппетитом? Голодны? Или не очень?