Газета Завтра 424 (1 2002) - Газета Завтра Газета

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 42 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

43

[email protected] 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Виктор Смирнов __

***

Бросая вызов звездному горошку

И славя свет-Россию во весь дух,

На свадьбах я растягивал гармошку

От красных девок и до молодух!

Пилось и пелось мне. И хлебом-солью

Не обойден в селе я был. И вдруг,

Как половодье, схлынуло застолье,

И — гробовая тишина вокруг.

И вот стою я средь полей, как нищий,

Что на базар всю душу сдуру свез.

И не гармошка — изгородь кладбища

Растянута от сердца и до слез...

***

И колосья дрожат в полях,

И на мельнице стонут мешки:

Держат Русь на своих плечах

Слишком пьяные мужики.

Я на помощь всем сердцем рвусь.

Гуси вкось косяком летят.

И вовсю качается Русь

С мужиками пьяными в лад.

Так за дело они взялись

Что от песен, слетающих с губ,

Прозревает слепая высь,

Прозревает незрячая глубь.

Вот уж верит Москва слезам,

Вот уж в речку упал зенит.

И качается колокол сам —

И звонит, и звонит, и звонит.

Как на мельнице страшно мешкам!

Шар земной, однако, в пути.

За такие труды мужичкам

Надо чарочку поднести!

Плещут в окна волны морей.

И, дивясь, как в груди горячо,

Я под ношу, что всех милей,

Подставляю свое плечо...

***

Пламя столетий скользит по устам,

В сердце чернеет вселенская сажа.

Ангел-хранитель, а ты не устал?

Глаз не смыкаючи реять на страже?

Сил не осталось. Я еле бреду.

Тыл оголен. И рассеяны фланги.

Тут и вступает в сражение ангел,

Крыльями гонит и смерть, и беду.

Мечет он в дьявола стрелы свои.,

Время, быть может, напрасно теряя.

Ангел-хранитель, а кто для тебя я?

Разве что русло для песен любви.

Эта слезинка — твоя? Иль — моя?

Ты или я высшей силы заложник?

Ангел-хранитель, за что же, за что же

Любишь, жалеешь и веришь в меня?

Чтобы я звездные брал рубежи,

Снова меня воскресишь из бессилья.

Дай поцелую незримые крылья —

И упаду от бессилья во ржи.

Дышит мне в душу и светом, и мглой

Чрево земное с бессмертною осью.

Кто-то без ветра качает колосья.

Это не ты ли паришь надо мной?

***

На гибнущей планете — пир горою!

Чернеют тучи. Свищет молонья.

Я ощущаю с ужасом порою:

Поэзия уходит от меня.

Туда, туда, в глубины небосвода,

Где гроздья звезд пока не отцвели,

Поэзия уходит от народа,

Поэзия уходит от земли.

Поэзия уходит от усталых,

От глупых, что не верят в Божий страх.

Поэзия уходит от лукавых —

И остается лишь в святых сердцах.

Как грозно грязь к подошвам века липнет!

Но воду носит, носит решето.

Сто лет стояла липа! Пилят липу.

Но аист вьет на ней свое гнездо!..

***

Она одна спасет весь мир навеки!

Она одна сияет там и тут.

И тянутся в поэзию калеки —

Духовные, телесные, — идут.

Безумные, безвольные, безвнукие,

Как будто бы сквозь тьму на зов огней,

Безглазые, безногие, безрукие, —

Идут — и просят помощи у ней.

Ночных просторов сторожа бессменные,

Скитальцы, что себя надеждой жгут,

Юродивые рядом и блаженные

К ней тянут руки — и спасенья ждут.

И внемля свету, и внимая звуку,

Спускаясь вниз с немыслимых высот,

Вселенскую божественную руку

На чью-то голову она кладет.

Ей не прикажешь. Африка, Европа,

Америка, — пришедших легион.

Она ласкает кудри эфиопа

Или погладит русый русский лен.

Она вершит, как некое знаменье,

Свой самый высший в мире приговор.

Безглазому она подарит зренье,

Безногому великий даст простор.

И ей несчастный низко бьет поклоны,

И звездные молитвы говорит,

Как будто на безрукого с иконы

Мать Божья — троеручица глядит...

СМОЛЕНСК

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 44 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

45

[email protected] 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Шафи Нерина ТАНЦЕМ СОТВОРЁННЫЙ МИР (К 75-летию Юрия Григоровича)

ЭТО БЫЛО В ДНИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. Два ученика Ленинградского хореографического училища, добыв где-то лодку, пытались бежать на фронт. Но беглецы были пойманы и возвращены к балетным станкам. Одним из тех смельчаков был Юрий Григорович. С таких мальчишеских подвигов он начинал, прежде чем перейти к творческому подвижничеству, принесшему ему славу великого хореографа ХХ века.

"С Григоровичем интересно работать, потому что он — настоящий художник, и его поиск будит мысль, зажигает исполнителей", — так писала Галина Уланова, репетитор всех балетов Юрий Николаевича, шедших на сцене Большого театра.

"Григоровича-хореографа может превзойти только сам Григорович", — так пишет англичанка Мэри Кларк, главный редактор самого авторитетного в мире балетного журнала "Дансинг таймс".

При имени Юрия Григоровича невольно возникают перед мысленным взором "кадры" из его спектаклей. В бесстрашном светоносном полете, устремленном в бессмертие, — Спартак; Иван Грозный, в последнем яростном усилии собирающий воедино колокольные канаты — символические сирены русского государства... Или же: три фигуры, высвеченные на темной сцене узкими лучами света, — Ферхад, Ширин, Мехменэ Бану, их неслышные, но пронзающие сердце пластические "размышления" о личном счастье и высшем служении долгу перед людьми... Балеты Григоровича. Эпоха Григоровича. Она охватывает всю вторую половину ХХ века и продолжается сейчас, в веке XXI.

А начиналось все в 1957 году. С "Каменного цветка" — первого балета Григоровича на большой сцене — Ленинградского театра имени Кирова. Тогда сразу из начинающих он вышел в лидеры хореографического искусства. Постановка стала поворотным моментом не только в его собственной судьбе, но и в целой судьбе русского балета. Вот что написал тогда Дмитрий Шостакович: "Все лучшее из области традиций и современных средств — предстает в этой постановке в форме яркой и убедительной. Здесь торжествует танец. Все выражено, все рассказано его богатейшим языком... Вот это удача знаменательная". Этими словами "все выражено танцем" — определена новизна. Новизна принципиальная. Именно с премьеры "Каменного цветка" ведется отсчет нового этапа хореографического театра, когда в прошлое отступают спектакли с преобладанием пантомимы бытового правдоподобия, схематичных однозначных героев.