Чужой - Атаджан Таган

Блоквил сделал для себя еще одно открытие. Похоронная процессия еще не поравнялась с ним, а Эемурат гонур натянул поводья и спрыгнул с лошади. Он чуть ли не побежал вперед и подставил плечо с одной стороны носилок с покойным. Пройдя с процессией шаов десять-двенадцать, он вернулся обратно.

Когда Гонурлы садился на коня, взгляд его встретился со взглядом Блоквила. В его глазах Блоквил прочитал: “Вот видишь, что вы натворили!” И хотя французский пленный не согласился с таким мнением своего хозяина, он одобрил его поступок.

Осенние заморозки ударили по деревцам, долгое время остававшимся без ухода, они оголились, и село Гонур утратило свой прежний вид. Кругом была равнина, все вокруг просматривалось, и село казалось осиротевшим. “В этом забытом Богом ауле разве мой час не превратится в день, а день — в месяц? — затосковал Блоквил. — К тому же здесь не с кем будет перекинуться парой фраз, некому будет душу излить. Кто тут может знать твой язык, кому нужны твои переживания. Они не то что французского не знают, они вряд ли даже подозревают, что существует такой народ — французы…”

Говорят, даже паралич лучше смерти. Вспомнив о том, что мог попасть в Бухару или Хиву, Блоквил был благодарен судьбе, которая забросила его в этот убогий туркменский аул. А если бы он попался в сети скупердяев, по пять манатов скупавших пятисотманатных пленных? В тот же миг, как он попал бы в руки купцов, на нем навсегда повисло бы клеймо раба. А если за пленного платят даже одну тенге, он уже становится узаконенным рабом. Если бы это случилось, хлопот у Блоквила прибавилось бы заметно. Ему уже надо было бы думать об избавлении из рабства и зависимости.

… На участке за домом Эемурата гонура росла джугара. Блоквил, вблизи разглядывая растение, давно созревшее, но неубранное по причине случившейся войны, кустики которого стояли с опущенными головками, напоминая сидящих с опущенными головами людей, вспомнил, что уже слышал об этой культуре. Лет пять-шесть назад одна парижская газета со ссылкой на русские газеты сообщила, что в Средней Азии происрастает растение под названием джугара, в каждой головке которого находится до тысячи зерен.

Подъехав к дому, Эемурат по привычке на полном скаку спрыгнул с коня и велел своему пленнику:

— А ну, слезай!

Блоквил понял смысл приказа. Но поскольку его руки были связаны, он чуть не свалился с седла, пытаясь слезть с коня. Видя, что он едва удержался на ногах, Эемурат гонур и не подумал помочь ему.

В это время из второй юрты вышел крепкий благообразный старик в накинутом не плечи верблюжьей шерсти чекмене.

Увидев его, Эемурат гонур сбросил с лица маску неприступности.

— Мамед кака, саламалейкум! — любезно произнес он.

Ответив на приветствие, Мамедовез ага пошел навстречу и обнялся с Эемуратом. (Проведший большую часть плена в Мервском селе Гонур у Эемурата гонура, Жорж Блоквил в своих мемуарах “14 месяцев в плену у туркмен” упоминает его старшего брата Мамедовеза пальвана, отзываясь о нем как о добром и мудром человеке).

— С позавчерашнего дня, как ты уехал, я все время жду твоему возвращения. Как услышу стук копыт, так выхожу из дома. Жив-здоров? — Он вдруг заметил Блоквила. — С гостем приехал? Гость — богатство!

— С гостем-то приехал, только не знаю, богатство он для нас или разорение, — недовольно произнес Эемурат. — Этот человек вряд ли сможет лопыту в руках держать. На нашу долю выпал этот ученый раб. Говорят, он из Франции. Мы его языка не знаем, он нашего языка не понимает. Просто старик, Сахыт пальван, настаивал, чтобы я его забрал. Он тебе привет передал… Ох, не принес бы в наш дом беду этот раб.

— Сахыт пальван не станет нам желать зла, — уверенно заявил Мамедовез пальван и заново всомтрелся в привезенного братом раба. — Ба, говорили, с гаджарами прибыл какой-то француз, так это он и есть? Раз он пришел вместе с персами, не молчал же он среди них. Что-то да должен понимать.

— Не знаю, Мамед кака. Мне кажется, что этот человек даже персидского языка не понимает.

Глядя на пленного, Мамедовез пальван вдруг спросил:

— Ахвали шумат, бенде худайы? (“Как дела, раб Божий?”)

— Наз! Наз! — дважды повторил одно и то же слово пленный и почему-то саркастически улыбнулся.

— Фарси он знает, оказывается, но ведь мы не очень-то знаем этот язык, — сказал старик и обратился к брату. — Накормите человека, прибывшего с дальней дороги!

Эемурат сунул поводья лошади подоспевшему мальчику.

— Рекомендуется не очень-то развязывать руки-ноги пленников, пока они не освоятся. Так говорит Говшут хан.

— А как же ты будешь кормить его, не развязав руки? Или сам будешь подносить ложку к его рту?

— Придется на время еды освобождать ему руки.

Мамедовез пальван пошел в дом. Уход почитаемого старейшины словно дал команду на выход многочисленной ребятни, подглядывавшей за происходящим из-под деревьев, из зарослей джугары. Любопытные пацанята вмиг окружили плотным кольцом необычного светловолосого раба, которого привез Эемурат гонур.

Среди детишек находились и две старухи. Они стояли с раскрытыми от удивления ртами, словно видели перед собой неземное существо. Одна обратилась к другой:

— Этот человек на другом языке разговаривает, — сообщила она новость, для нее самой удивительную.

— А разве есть еще какие-то языки? — еще больше изумилась вторая.

Блоквил стоял словно в центре зрительного зала. Мальчишки зачарованно смотрели на диковинные кругляшки на передней части странного халата пленного. Они не знали, что это такое, потому что их собственные рубашки завязывались на шнурки.

Один из мальчишек осмелел, подошел к Блоквилу вплотную, оторвал с его мундира две пуговицы и что есть мочи дал деру. Другие последовали его примеру, и вскоре на одежде пленногог не осталось ни одной пуговицы.

Из третьей кибитки вышла молодая женщина лет тридцати, подошла поближе и внимательно посмотрела на пленного. Походка у нее была легкой и грациозной, словно она не по земле шла, а парила над ней. Даже старое платье не могло скрыть великолепную фигуру смуглой женщины с удлиненным лицом. Увидев ее, Блоквил почему-то подумал, что в жизни этой женщины произошла какая-то трагедия. Глаза ее были печальны, из чего француз заключил, что, возможно, муж этой красивой женщины погиб на недавней войне.

В какой-то степени предположения Блоквила были верными. Нет, муж ее не погиб на войне, просто у молодой женщины, хотя ей уже было под тридцать, до сих пор не было мужа. Заглянув в печальные глаза Акмарал, Блоквил не увидел в них ни малейшего любопытства. И тогда он переключил свое внимание на детей. Он был окружен плотной стеной больших и маленьких, круглых и раскосых глаз. Их поведение развеселило Блоквила. Те с удивлением разглядывали Блоквила, а пленный с неменьшим удивлением рассматривал их странную одежду, их дикие повадки. Он сравнил себя с обезьяной в клетке, а туркменских детишек — зрителями, впервые в жизни увидевшими обезьяну. Да и чем он сейчас отличался от грязной обезьяны в клетке — давно не мытый, заросший, с длинной бородой и всклокоченными грязными волосами?

Взгляд Блоквила вновь задержался на Акмарал. Она все так же бессмысленно смотрела перед собой. И хотя казалось, что она смотрит на пленного, на самом деле она не видела его, взгляд ее был затуманен. И вдруг из красивых глаз женщины покатились бусинки слез. Вряд ли это были слезы радости. Блоквилу стало любопытно, какие воспоминания вызвали слезы женщины. “Если человек смотрит на тебя и о чем-то думает, а из глаз его катятся слезы, значит, ты ему напомнил о чем-то сокровенном. Но что может связывать красавицу песков с пленным из Парижа?” И хотя Блоквил не смог ответить на этот вопрос, слезы женщины он воспринял как сострадание.

Со стороны дороги, оседлав палку, “прискакал” белобородый старик с непокрытой головой, и внимание зрителей Блоквила переключилось на него. Старик был известным на весь Гонур сумасшедший Чакан дэли. (Дэли — сумасшедший). Блоквил удивленно разглядывал странного длиннолицего деда, босоногого и с задранной до колен одной штаниной.

Чакан ага не был буйным больным, не пугал ребятишек, он просто находил для себя какие-то развлечения. Однако на сей раз все, кто увидел его, забыв о Блоквиле, бросились врассыпную. Потому с шеи Чакана дэли свисала огромная черная змея.

Все, кроме Акмарал, ринулись в заросли джугары и попрятались за кибитками. Акмарал осталась стоять на месте, с интересом ожидая дальнейших действий Чакана дэли.

Подойдя вплотную к Блоквилу, Чакан дэли “остановил” своего “коня”. Сначала он пристально вглядывался в лицо незнакомого человека, потом вдруг одарил его улыбкой. Но даже эта улыбка не успокоила пленного. Как ни старался Блоквил не показывать виду, все же ему было страшно.