Папина дочка, или Исповедь хорошего отца - Диана Чемберлен

— Я никогда не думал, что кто-то занимается этим профессионально, — сказал он. — Круто.

— Это не обычные игры, — объяснила я. — Они объединяют в одно время тысячи людей и предназначены для решения реальных проблем. Вроде энергетического кризиса или предотвращения лесных пожаров. Он получил премию за одну игру, где целью было лечение некой разновидности рака. — Пока я говорила ему об этом, во мне возродилась прежняя гордость Майклом.

— Круто, — снова повторил Тревис. Трудно понять, как человек без работы, с ребенком на руках и, вероятно, бездомный, мог увидеть и оценить пользу таких игр.

— Он думает, что игры — это универсальное средство, которое может излечивать все, — сказала я, переходя, по своему обычаю, в критичный тон, который я усвоила по отношению к Майклу. — Он видит во всем только хорошее.

— Держу пари, он славный парень.

— Да, — кивнула я, потому что с этим не поспоришь. Внезапно я ощутила тоску по Майклу. По нашей прежней жизни. — Он славный парень.

Наш дом в стиле тридцатых годов был маленький и симпатичный. Он находился в Файф-Пойнтс, одном из моих самых любимых районов в Роли. Я любила наш дом, хотя он и был достаточно небольшим. Мы знали, что нам предстоит переезд в дом побольше, как только у нас появится второй ребенок, и специально на это копили. Теперь все потеряло смысл. Все наши сбережения съела плата за мою квартиру.

Я развернулась и подъехала к черному ходу. Сколько раз ходила я по этой дорожке? Сколько раз искала в связке ключей ключ от двери? Сколько раз поднималась по этим ступенькам на крыльцо, которое, как я заметила, Майкл покрасил? Он переделал ступеньки еще до моего отъезда. Это было одной из первых его работ по дому, предпринятых, чтобы отвлечься от того, от чего невозможно было отвлечься. Все, что я годами просила его сделать, было сделано.

Только я хотела вставить ключ в замок, как он открыл дверь. Он широко улыбался, и я надеялась, что он не истолкует мой приезд как нечто значимое.

— Привет, — сказал он. — Приятно тебя видеть.

— И тебя, — вежливо отозвалась я. Хотя и не хотела застать его дома, я была действительно рада его видеть, и это меня удивило. Мы неловко обнялись. Бездумно поцеловав его в щеку, я совершенно не ожидала предательского ощущения, вызванного в моем теле запахом его крема после бритья. Я высвободилась из его рук и отступила на шаг.

— Прости, что я так врываюсь, но мне нужно кое-что взять, — сказала я, войдя в комнату и положив сумку на стол.

— Ну конечно. — Он махнул рукой в сторону пачки вермишели на столе. — Я собирался поужинать. Может быть, ты возьмешь, что тебе нужно, и присоединишься ко мне?

— Не могу, — поспешила отказаться я. Неужели он каждый вечер ест макароны? И в этом я виновата. В семье обычно готовила я, а он мыл посуду и убирался. — Знаешь, я завтра выхожу на работу, и мне нужны кое-какие вещи. — Это была ложь. Уезжая, я упаковала много своих вещей. Какой нужен гардероб, когда целыми днями ты носишь белый халат? Я приехала для того, чтобы взять из комнаты Кэролайн книги для Беллы. Может быть, еще и пару игрушек. Маленьких, чтобы она могла носить их в своей сумке.

— Это здорово, Эрин, — сказал он. — Тебе это пойдет на пользу — снова взяться за работу.

— Верно, — кивнула я.

— Тебе помочь? — спросил он, когда я направилась к лестнице.

— Нет, спасибо.

— Позови меня, если передумаешь.

Я поднималась по лестнице, надеясь, что он останется на кухне, потому что не хотела объяснять, что я делаю в комнате Кэролайн, куда после ее смерти заглянула только раз, да и то мельком. И одного раза было слишком много. По дороге сюда я настраивала себя на этот визит, воображая, как вхожу в комнату и направляюсь прямо к книжному шкафу. Я даже знала, какие книги оттуда достану. Для «Винни-Пуха» Кэролайн была еще слишком мала, и книга стояла еще в суперобложке, но Белле она понравится. Где-то на полках была еще и книжка о голубоглазой овечке. Белле она тоже понравится, так как она не расставалась со своей мягкой игрушкой. Я представила себе, как Белла сидит у меня на коленях, а я ей читаю. Новые книжки, не «Кота в сапогах». Нельзя иметь только одну книжку. Кэролайн была в этом отношении счастлива. Мы все были счастливы.

Поднявшись наверх, я представила себе, как я подхожу к книжному шкафу, достаю книги, а потом смотрю на полку, где мы держали ее мягкие игрушки, и беру одну из них. Может быть, жирафа. Он не был в числе ее любимых игрушек и поэтому остался непотертым и чистым. От него не будет пахнуть ее запахом. Ее любимые игрушки всегда красовались рядком на подушке, и сейчас они, наверно, там — все, кроме лохматой коричневой собаки, которую она взяла с собой в поездку в Атлантик-Бич.

Коридор был длинный, старые доски, как обычно, скрипели, и меня удивило, как я соскучилась по дому. В конце коридора была открыта дверь в нашу с Майклом спальню. Было еще четыре двери: одна — в помещение, сочетавшее гостевую комнату и мой кабинет, одна — в ванную, одна — на чердак и одна — в комнату Кэролайн. Эта единственная дверь была закрыта. На ручке висела табличка, которую Кэролайн сделала в дошкольной группе за неделю до смерти. Под фетровым цветочком деревянными бусинками было выложено ее имя. Последние две маленькие буковки теснились в углу, потому что ей хватило места только на «Кэрол». Я стояла в коридоре, смотрела на табличку и вспоминала, как она ей нравилась. Как она ею гордилась! И это потому, что учительница сказала ей, что выбранные цвета прекрасно гармонируют. Это было для нее новое слово. «Эти цвета гармонируют, мама?» — спрашивала она, глядя на картинки в книжке. «Эти цвета гармонируют?» — спрашивала она, выбирая рубашку, чтобы надеть с шортами. Майкл и я насколько могли гармонично пели в кухне «Вниз по реке Суони», стараясь объяснить ей еще одно значение этого слова. Она зажала уши руками. «Моим ушкам больно», — сказала она, и мы с Майклом расхохотались. Даже сейчас я улыбнулась при воспоминании об этом. Джудит говорила мне: «Наступит день, когда воспоминания о Кэролайн будут вызывать и улыбку, не только слезы». Я ей не поверила. Улыбка показалась мне предательством, и, стоя у двери в комнату Кэролайн, я подумала: «Я не скажу об этом Джудит». А почему бы нет? Это будет означать, что мне лучше, что у меня прогресс. Но разве можно назвать прогрессом то, что я забываю Кэролайн?

— Я никогда не забуду тебя, моя любимая, — прошептала я своей дочери, поворачивая ручку двери в ее комнату.

Открыв дверь, я постояла мгновение, впитывая в себя атмосферу детской. Воздух был немного затхлый. Ее запах исчез. Исчез навсегда. Открывал ли Майкл окна, чтобы от него избавиться, или он выветрился сам по себе? Ее постель была аккуратно убрана, как в ту пятницу, когда мы поехали на пляж. Пять мягких игрушек лежали на зеленом с голубым покрывале, которое она выбрала сама. «Эти цвета гармонируют, мама?» В углу стояла ее игрушечная кухня. А с другой стороны — низенький столик с двумя маленькими стульями. На столике были аккуратно разложены раскраски, цветные мелки и баночки с клеем.

— Я люблю тебя, — прошептала я в воздух. — Я всегда, всегда буду любить тебя.

Под окнами помещался длинный и низкий книжный шкаф. Оттуда, где я стояла, я видела корешки книг. Я могла даже разглядеть пару нужных мне названий. В остальных придется покопаться. До шкафа было пять шагов. И одна минута, чтобы присесть на корточки и достать книги. Но я замерла в дверях. Мне казалось, что пол подо мной вот-вот провалится.

— Эрин?

Резко повернувшись, я увидела в коридоре Майкла. Я не слышала, как он поднялся по лестнице.

— Я не трогал ее комнату, — сказал он.

— Я знаю. Спасибо тебе.

— Ты хочешь… я не знаю… тебе помочь разобрать ее вещи?

— Я к этому не готова. Ничего не хочу трогать.

Может быть, поэтому я и не могла пересечь комнату, чтобы взять книги. Это значило бы удалять Кэролайн отсюда по частям. Тут книжку, там игрушку, пока от нее ничего не останется.

— Ну ладно, я просто подумал… что-то я слишком много приготовил пасты. Как тебе всегда удается приготовить именно столько, сколько нужно?

— Помнишь, как она спрашивала, гармонируют ли цвета? Помнишь, как мы на кухне пели «Вниз по Суони»?

— Да, я помню. — Он говорил медленно, размеренно, так он начал говорить с тех пор, как наша жизнь стала разлаживаться. Он словно боялся, что произнесет не то слово или не с той интонацией и снова вызовет у меня приступ бешенства. Я не могла его за это осуждать.

— Ты заходишь сюда когда-нибудь?

— Нет, — сказал он. — Не хочу. Это слишком больно.

Неуверенно и осторожно он положил руку мне на спину.

— Я думаю, всю ее одежду и игрушки нужно раздать, Эрин. Я думаю, мы должны…

— Перестань, — сказала я. — Я знаю, что ты думаешь. Что мы должны убрать все ее вещи и поставить здесь велотренажер, но это…