Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов

— Не стану скрывать, что это было бы интересно мне, — сказал Антон. — За то время, что идет война, я вынужден был постоянно заниматься чем угодно, только не своим прямым делом, к чему периодически рвется моя душа.

— Вот и прекрасно. Теперь у вас будет такая возможность.

— Что ж, я согласен. А где будет располагаться место моей новой службы? Мне не придется уезжать из Берлина?

— Это под Берлином, — ответил Зиверг. — Городок Фюстенвальд, недалеко от столицы. А почему вас волнует это?

— Дело в том, что у меня еще остаются обязанности в Русском Освободительном Движении, и я не хотел бы полностью бросать их. Тем более, как мне представляется, это может помочь и вашей работе.

— Помочь мне? Каким образом?

— Видите ли, Понтер, — размеренно проговорил Антон, решив все-таки изложить Зивергу идею, заготовленную для того, чтобы как можно плотнее войти к нему в доверие. — Еще после нашего первого разговора, когда вы жаловались на трудности, я подумал, что вам не помешала бы свежая кровь, то есть свежие мозги, не зашоренные рутинной работой.

— Именно поэтому я и приглашаю вас, Отто, — сказал Зиверг.

— Но я говорю не только о себе. По роду своей службе в «Вермахт пропаганд» я знаком со статистикой о количестве русских на территории новой Германии. Всего их порядка двенадцати миллионов! А знаете, сколько среди них ученых и научных работников? Я не говорю об иммигрантах первой волны — они и так при деле. Я имею в виду тех советских ученых, которые появились здесь за последние пять лет. На моей памяти только из Московского университета перед войной нелегально уехало в разные страны Европы несколько крупных ученых-теоретиков. Я уверен, что в рейхе, не доверяя славянам и евреям, никогда не привлекали их знания на службу. А сколько прекрасных специалистов можно найти среди сотен тысяч «остовцев», военнопленных и членов власовского движения, которые могли бы принести пользы больше, занимаясь своим непосредственным делом, нежели выполняя низкоквалифицированную работу в кочегарках и на промышленных предприятиях?

— В ваших словах есть здравая мысль, Отто, — согласился Зиверг. — Мы привлекали к себе на службу различных специалистов промышленных и технических профессий, которые успешно сейчас работают на заводах Германии, но ученых… Только, мне кажется, вы мало себе представляете, какую невероятно гигантскую работу следует провести, чтобы выбрать из этой разрозненной человеческой массы нужные нам экземпляры. А времени сейчас остается все меньше и меньше. Рейхсфюрер требует конкретных практических результатов, и его можно понять: не мне вам объяснять, что ситуация на фронтах становится критической.

— Безусловно, времени на это требуется много, — согласился Антон, — но вы опять забываете, Понтер, о месте моей нынешней службы. Дело в том, что в недрах «Вермахт пропаганд», в русском штабе, в различных его отделах и, наконец, в штабе Власова имеются списки членов РОА, в которых обозначено их образование и довоенные специальности. Кроме того, я не знаю где, но, видимо, в министерстве труда наверняка имеются аналогичные списки «остовцев», а у соответствующих служб СС — списки военнопленных. Разве не так? Я понимаю, что это кропотливый труд, но что касается кое-каких членов Движения, а также предвоенных иммигрантов — здесь я мог бы поработать и накопать хотя бы несколько десятков имен, которых вы могли бы проверить и использовать в своих целях. Смею вас заверить, что советские специалисты, как естественники, так и гуманитарии, всегда отличались высокими знаниями и талантами в своих областях. Поверьте, это я вам говорю, что называется, со знанием дела. Если мы посмотрим правде в глаза, Гюнтер, то должны признаться, что советская инженерная и техническая наука за последнее десятилетие намного опередила германскую. Мы должны признаться, что советское вооружение практически по всем видам превосходит лучшие образцы германского оружия, что во многом является причиной сегодняшних неудач вермахта. А в этом прежде всего заслуга советских ученых, многие из которых сейчас находятся здесь. Не попытаться использовать этот значимый бесхозный пласт, на мой взгляд, было бы, по меньшей мере, неразумно.

— Пожалуй, вы правы, Отто. В наших институтах работают и русские, и евреи, но это все люди, давно проживающие в Германии. Но использовать нынешних… Пожалуй, над этим стоит подумать, если, конечно, вы действительно уверены в том, что сможете за короткий срок подготовить для меня некоторые списки таких специалистов.

— Я готов поработать над этим, особенно если вы сообщите мне какие-то предпочтения.

— Пожалуйста, — сказал Зиверг. — На сегодняшний день наше ведомство интересуют гуманитарии — специалисты по иудейской истории, а также востоковеды и лингвисты. А что касается остальных, то пригодились бы все — физики, химики, биологи. А дальше надо будет смотреть их квалификацию и специализацию.

— Вам требуются востоковеды? Вы занимаетесь Тибетом?

— Вы угадали, Отто. Мне нужны специалисты по расшифровке древних сакральных текстов, поисковики-археологи и вообще аналитики, способные перевести древние знания в практическую плоскость. В подробности я посвящу вас при нашей следующей встрече, если вы не против. Давайте встретимся с вами через пару дней. Позвоните мне в пятницу, и мы договоримся о времени и месте. Я же покуда утрясу некоторые формальности и со всех сторон обмозгую ваше предложение.

— Договорились, — сказал Антон, довольный исходом разговора.

Распрощавшись с Зивергом, он зашагал по направлению к Кибитц Вег, повторяя про себя название — Фюстенвальд. Антон не сомневался, что именно в этом городке располагается штаб-квартира группы 6-Г.

Глава 8

В пятницу Антон набрал номер телефона Зиверга, но услышал вопрос секретаря:

— Представьтесь, пожалуйста, кто его спрашивает?

— Отто фон Берг, — ответил он.

— Господин Зиверг оставил для вас сообщение, — сказал секретарь. — Ему пришлось уехать на неопределенное время. Он передал, что сам отыщет вас по возвращении, а пока просит вас готовить первую информацию по оговоренным спискам.

В штабе на Антона навалилась знакомая канцелярская служба: приказы, звонки, распоряжения, переводы и тому подобное. Но другой ее стороной было то, что он получил доступ ко всем штабным бумагам, включая списки членов РОА и Движения.

В свободное от штабных дел время Антон активно принялся за работу, которую сам накликал на свою голову. Стараясь не привлекать особого внимания сотрудников, он кропотливо просматривал всевозможные кадровые списки, которые только смог отыскать в штабном архиве, и выписывал из них людей, которые соответствовали установленным требованиям.

К жизни на вилле Антон привык быстро. Здесь была деловая и теплая атмосфера, которую Фрейлих как-то назвал смесью конспирации, домашнего уюта и ожидания. Воспоминания о прошлом плавно переходили в мечты о будущем, которые, в свою очередь, переходили в разработку планов Движения, сочетаясь с постоянными переговорами с различными военными и должностными лицами.

Отпраздновали Новый год. Широко, по-русски. Водка и тосты во славу свободной от большевизма России лились рекой.

Когда наступила весна и берлинский март последним мокрым снегом засыпал дом и сад, к Власову пришел Вильфрид Карлович Штрикфельд, которого Антон хорошо запомнил как человека, вызволившего его из лагеря военнопленных.

Они встретились с Власовым и Малышкиным как старые добрые друзья и прошли в кабинет генерала. Через открытую дверь Антон хорошо слышал весь разговор.

— Я знаю, Андрей Андреевич, — сказал Штрикфельд, — что вы всегда надеялись на здравый смысл, который когда-нибудь должен победить. Но самое ужасное состоит в том, что к настоящему времени рядом с Гитлером так и не нашлось никого, кто мог бы ему противостоять.

Штрикфельд замолчал в раздумьях, и Власов нарушил молчание:

— Продолжайте, друг мой.

— Я вынужден сказать вам правду, какой бы тяжелой для всех нас она ни была. На сегодняшний день все усилия офицеров изменить политический курс Германии в пользу Русской Освободительной Армии закончились провалом.

Воцарилась долгая пауза, а потом тишину нарушил Власов:

— Они так и будут продолжать использовать мое имя только лишь в пропагандистских целях, до наступления полного краха… — задумчиво проговорил он и посмотрел на Штрикфельда.

Тот кивнул.

— Обидно… — протянул генерал не свойственным ему тихим и подавленным голосом. — Обидно хотя бы то, что, прикрываясь моим именем, с большевиками воюют советские перебежчики, но не в составе нашей Освободительной Армии, а в войсках СС, и у Сталина есть полноправная возможность клеймить их, а с ними и всех нас как обычных предателей… Обидно. Я всегда уважал германского офицера за его рыцарство и товарищество, за его знание дела и за его мужество. Но эти люди отступили перед лицом грубой силы; они пошли на моральное поражение, чтобы избежать физического уничтожения. Я тоже так делал! Здесь то же, что и в нашей стране — моральные ценности попираются силой. Я вижу, как подходит час разгрома Германии. Тогда поднимутся «унтерменши» и будут мстить. От этого я хотел вас предохранить… Я знаю, что будут разные оценки нашей борьбы. Мы решились на большую игру. Кто однажды уловил зов свободы, никогда уже не сможет забыть его и должен ему следовать, что бы ни ожидало его. Но если ваш фюрер думает, что я соглашусь стать игрушкой в его захватнических планах, то он ошибается. Я пойду в лагерь военнопленных, в их нужду, к своим людям, которым я так и не смог помочь…