Адская бездна. Бог располагает - Александр Дюма

– Что ж, действуйте, – произнесла Христиана с презрением.

Самуил отвел Юлиуса в сторонку.

– Ты мне доверяешь? – зашептал он. – Разве когда-нибудь тебе случалось раскаиваться в том, что ты следовал моим советам в тех или иных обстоятельствах своей жизни? Так вот, поверь мне и сейчас. Не поддавайся слабости! Сам видишь, наша рыбка клюет. Но берегись: если ей слишком потакать, можно все испортить. Едем со мной, заставь ее поскучать, пусть одиночество и неуверенность поработают на тебя. Твое отсутствие сейчас приблизит тебя к цели куда вернее, чем присутствие. С другой стороны, вспомни и о том, что в субботу, а точнее, в воскресенье, в час ночи состоится Генеральная ассамблея Тугендбунда. Не вздумай проспать ее, раскиснув среди услад Капуи! Кто ты такой, в конце концов: мужчина, любящий свою родину, или ребенок вроде Лотарио, цепляющийся за юбку? А впрочем, поступай как знаешь, ты же вполне свободен.

Юлиус возвратился к столу, погруженный в задумчивость.

– Ну, и как? – спросил пастор.

– Должен признаться, – отвечал Юлиус, – что его доводы были весьма убедительны.

Физиономия священника огорченно вытянулась, а Самуил бросил на Христиану торжествующий взгляд.

– Не отчаивайтесь, отец, – сказала Христиана, смеясь и скрывая невольный трепет. – Теперь моя очередь пошептаться с господином Юлиусом. Не правда ли, это будет только справедливо?

– Весьма справедливо! – вскричал добрейший пастор, не подозревая, что за драма разыгрывается перед его глазами под видом безобидной комедии.

Христиана отошла с Юлиусом подальше от стола:

– Послушайте. Мне не потребуется долгая речь. У меня к вам всего одно словечко, и если оно не перевесит всех советов вашего господина Самуила, пусть так: это будет означать, что я вовремя произвела поучительный опыт. Вчера, среди руин Эбербаха, вы мне задали один вопрос, на который я не смогла сразу ответить. Если вы останетесь, я отвечу на него.

– О да! – закричал Юлиус. – Я остаюсь!

– Браво, Христиана! – обрадовался пастор.

– Я так и полагал, – холодно процедил Самуил. – И когда же ты вернешься?

– Ну, завтра, наверное, – сказал Юлиус. – Самое позднее послезавтра. Ответ моего отца придет завтра, не так ли, господин Шрайбер?

– Да, да, – кивнул пастор, – именно завтра. А вы, господин Самуил, не раздумали уезжать? Пример вашего друга не поколебал вас?

– О, меня поколебать трудно! – заявил Самуил. – Я никогда не меняю своих решений.

Христиана притворилась, будто не заметила угрозы, скрытой в этих словах, и как нельзя более естественным тоном сказала:

– А вот и лошади.

Действительно, кони Самуила и Юлиуса уже стояли оседланные у решетчатой ограды.

– Отведите назад в конюшню лошадь господина Юлиуса, – приказала девушка служанке, державшей их обеих под уздцы.

Самуил перехватил уздечку своего коня и вскочил в седло.

– Но в воскресенье ведь нет занятий, – сказал ему пастор. – Мы будем ждать вас и господина Юлиуса.

– Что ж, до воскресенья, – бросил Самуил суховато. – До завтра, Юлиус. Да не забудь о субботе.

Отвесив поклон Христиане и ее отцу, он дал лошади шпоры, и она понеслась галопом.

Почти сразу после этого прискакал курьер, и пастор передал ему письмо Юлиуса.

– Если вернешься завтра до полудня, получишь сто флоринов, – сказал ему Юлиус, – пока же вот тебе двадцать пять, в задаток.

Посланец так и застыл на месте, выпучив глаза, изумленный от радости, а потом вдруг сорвался с места и стремглав унесся вдаль.

XXIV

Союз Добродетели

Во вторник вечером Юлиус в Гейдельберг не вернулся.

Самуил усмехался про себя. Он того и ждал. Но прошла среда, миновал четверг – Юлиус все не ехал. Самуил, охваченный свойственной ему горячкой работы, не обратил на это обстоятельство никакого внимания. Однако в пятницу, когда для него наступил час отдыха, он почувствовал легкое беспокойство. Что могло означать это затянувшееся отсутствие? Он взял перо и стал писать Юлиусу письмо:

«Мой любезный соратник,

до сих пор Геркулес еще имел право прясть, сидя у ног Омфалы. Но, надеюсь, он все же не забыл о великих делах, ждущих его завтра. По крайней мере, если Омфала не окажется на поверку Цирцеей и не превратит мужчину в животное, он вспомнит о долге, призывающем его. Мать всегда важнее любовницы, равно как идея – выше любви. Родина и свобода!»

«Уж теперь он явится как миленький», – сказал себе Самуил.

И всю субботу он ни разу не вспомнил о Юлиусе. Генеральная ассамблея должна была собраться не ранее полуночи.

В течение дня он послал осведомиться о здоровье двоих раненых. Франц Риттер и Отто Дормаген были прикованы к постели, из которой, по уверениям врача, смогут подняться только недели через две. Приказ Тугендбунда был исполнен. Самуил и Юлиус могли с гордо поднятой головой предстать перед его вождями.

Когда стемнело, Самуил, по обыкновению, отправился прогуляться по неккарштейнахской дороге, по которой должен был прибыть Юлиус. На распутье ему повстречался кто-то показавшийся ему знакомым, но то был не Юлиус. Вернувшись в гостиницу, он спросил хозяина:

– Юлиус у себя наверху?

– Нет, господин Самуил, – отвечал тот.

Самуил поднялся к себе и заперся. Он был в бешенстве.

«А крошка-то посильнее, чем казалась! – думал он. – Что ж, она мне за все заплатит. Библия гласит: “Крепка, как смерть, любовь”. Посмотрим, так ли это».

Часы пробили девять, десять, десять с половиной. Юлиус не появлялся.

В одиннадцать, утратив всякую надежду, Самуил решил отправиться на ассамблею один.

Он уже протянул руку к своей фуражке, собираясь идти немедленно, как вдруг в коридоре послышались торопливые шаги.

«Ну, наконец-то! – подумал Самуил. – Все в порядке!»

Однако, отперев дверь, он увидел перед собою не Юлиуса, а гостиничного слугу.

– Чего тебе надо? – грубо спросил он.

– Там студент проездом из Лейпцига, он специально завернул к нам, чтобы повидаться с королем студентов.

– Мне сейчас некогда, – отрезал Самуил. – Пусть завтра зайдет.

– Он завтра не сможет. Да, он велел вам передать… он якобы странник.

При слове «странник» физиономия Самуила мгновенно приобрела самое серьезное выражение.

– Пусть войдет, – промолвил он торопливо.

Слуга удалился, а мнимый студент из Лейпцига тотчас вошел. Самуил старательно запер дверь на ключ.

Вновь прибывший пожал Самуилу обе руки, особым образом скрестив большие пальцы, шепнул ему на ухо несколько слов, потом обнажил свою грудь и показал висевший на ней медальон.

– Хорошо, – сказал Самуил. – Впрочем, я и так тебя узнал. Ты тот, кто странствует по долине Неккара. Есть какие-то новые известия?

– Да. Приказ отменен. Генеральная ассамблея сегодня вечером не состоится.

– Вот так новость! – вскричал Самуил. – Это еще почему?

– Кто-то донес. Готовилась засада, всех бы схватили. К счастью, один из высших руководителей был вовремя предупрежден. Встречу перенесут. О ней будет сообщено в свое время.

– В котором часу вы получили это предостережение? – спросил Самуил.

– В полдень.

– Странная штука, – нахмурился король студентов, всегда склонный к подозрительности. – В сумерках на дороге, ведущей к замку, мне попался некто, плотно закутанный в плащ и прячущий лицо за полями низко надвинутой шляпы. Но если я не ошибаюсь, это был один из наших предводителей. Как все это понимать?

– Не знаю, брат. Я выполнил свою обязанность, передав тебе то, что было мне поручено. Мне остается только удалиться.

– Однако, – настаивал Самуил, – что, по-твоему, случится, если я пренебрегу этим сообщением и все же отправлюсь на место ранее назначенной встречи?

– Я бы не советовал. Там тебя встретят полицейские агенты, они наверняка повсюду расставили свои посты. Ты рискуешь угодить в государственную тюрьму лет на двадцать.

Самуил пренебрежительно усмехнулся:

– Понятно, брат. Благодарю.

И он проводил странника до дверей.

Когда тот удалился, Самуил поглядел на часы: было около половины двенадцатого.

«Время у меня есть», – сказал он себе.

Он надвинул на лоб фуражку, взял кованую трость и два пистолета и вышел из гостиницы.

Как и в прошлый раз, он сначала дошел до набережной. Но теперь он взобрался по крутому берегу Неккара много дальше, чем тогда, и, вместо того чтобы тут же выйти на дорожку с выбитыми в камне ступенями, обошел замок так, чтобы приблизиться к нему не со стороны города, а с противоположной стороны.

Пройдя шагов четыреста или пятьсот, огибая черную громаду горы и развалин, он остановился, всматриваясь во мрак, силясь разглядеть, есть ли там кто-нибудь. Не обнаружив ни единой живой души, он двинулся прямо к толстой, некогда отвесной, а ныне полуобвалившейся стене.

«Это здесь, – говорил он себе, пробираясь во тьме, – да, именно возле этого угла мне попался тот субъект, нынешний обладатель моего крейцера. Итак, тропа, по которой он шел, никуда не ведет, она упирается в стену. Должно быть, наши достославные и окутанные глубочайшей тайной предводители, как и я сам, обнаружили ход в подземелье, скрытый кустарником. Что до полиции, то она, вне всякого сомнения, верна своим похвальным привычкам, то есть пребывает по этому поводу в девственном неведении и довольствуется тем, что с чрезвычайным тщанием охраняет парадный вход, через который, разумеется, никто и не подумает войти или выйти. Что за превосходное учреждение, у всех цивилизованных народов равно умиляющее всех своим величием!»